Конторщица

Если говорить конкретно, то затеяла я варить мыло.

Да, мыло ручной работы с разными финтифлюшками, полезное, и чтоб запах был вкусный. Для того у Петрова плитку и взяла. На общей кухне под бдительными взглядами соседей особо ведь не наваришь. А у себя в комнате, что хочу, то и делаю.

Работа эта не сложная: растопить детское мыло на водяной бане, набросать туда всякой всячины, чуть глицерина, чуть молока, пару капель масла для запаха, в общем, что есть под рукой, и пусть застывает. Главное пропорции выдержать, иначе не застынет или растрескается.

Переодевшись, я включила радио, и под бодрящие звуки песни "Трус не играет в хоккей", нарезала мочалку из люфы на кусочки и залила всё это добро мыльным варевом, а в другую посудину добавила мелко раздавленной овсянки и перемешала с основой. В результате получилось двухслойное мыло-скраб, которое я поставила остывать под кровать, благо в комнате было совсем не жарко.

Только-только я разогнулась и уже хотела спокойно попить чаю, как в дверь постучали. Хорошо, хоть я предусмотрительно заперлась на задвижку, чтобы бдительные соседи не врывались, как вчера Римма Марковна.

"— Хоть бы не Горшков", — расстроенно думала я, открывая дверь, но повезло, и на пороге стояла Римма Марковна (помяни чёрта…):

— А я слушаю, слушаю, то ли ты песни поешь, Лида, то ли опять плачешь, — возбужденно сообщила она и вошла в комнату.

Я вздохнула и закрыла дверь.

— А чем это у тебя так приятно пахнет? — принюхалась Римма Марковна и уселась за стол. — Чай пьешь, смотрю?

Подавив зевок, я достала вторую чашку с этажерки и налила чаю Римме Марковне. Та довольно отхлебнула и потянулась за баранкой.

— Лида, ты сегодня утром этот возмутительный кошмар слышала? — поинтересовалась она.

— Слышала, — устало буркнула я.

— Угадай, кто это был?

— Да что тут угадывать, — пожала я плечами, — Петров, конечно же…

— А вот и нет! Федор у нас тихий, — с видом фокусника разулыбалась Римма Марковна — Грубякин это был!

И она принялась в деталях рассказывать, как вусмерть поддатый Грубякин вернулся под утро домой и с пьяных глаз разгромил кухню.

— Кстати, и твой суп сожрал весь прямо из кастрюли, — хихикнула Римма Марковна, и лучики морщин веером прорезались в уголках глаз.

— Так он же прокис, — изумилась я.

— А ему в таком состоянии все едино было, — Римма Марковна поддернула растянутый рукав некогда фланелевого халата и достала из заштопанного крупными стежками кармана неизменную пачку "Полета", — пойду я, пожалуй. Спасибо за чай, Лида. Я после чая всегда курить хочу. Не буду дымить тебе тут на ночь. Пахнет у тебя уж очень приятно.

Ссутулившись, по привычке поддергивая слишком длинные полы халата, она пошаркала к двери. И я не выдержала:

— Римма Марковна, секундочку! А давайте я вам новый халат подарю? У Лидочки… тьфу, у меня… есть совсем новый, ни разу не ношеный… мы с вами примерно одного размера… — затараторила я и достала из шкафа сверток. — А то ваш уже совсем старый…

— А зачем? — удивилась она, — у меня есть халат! Новый, прекрасный халат. Смотри.

Римма Марковна распахнула свой линялый халат и под ним я увидела точно такой же, но абсолютно новый, блестящего темно-зеленого бархата.

— Эээээммм… — я уронила челюсть.

— Я всегда ношу его под низ, чтобы не испачкать. Жалко, новый же… — словно неразумному ребенку терпеливо объяснила Римма Марковна и, снисходительно улыбнувшись, аккуратно закрыла за собой дверь.

Да уж, вживаться в этот мир мне придется гораздо дольше, чем я ожидала…

Глава 3

На работу я чуть не опоздала.

Пока собралась, пока нарезала кусками мыло (второй шоколадный слой с люфой резался с трудом), пока перевязала каждый кусок узкой атласной тесемкой… Но до сигнала успела!

Я рассортировала еще две стопки бумаг, и потихоньку напечатала пробную анкету.

С печатной машинкой особых проблем не возникло, все как на компьютере, только буквы выбивались туго, а буква "э" западала, и мизинцем не выбивалась вообще (сил не хватало), поэтому приходилось стучать по два раза указательным пальцем. Это слегка затормаживало процесс, но все равно оказалось лучше, чем я боялась. Как менять ленту я еще не поняла, но, думаю, в процессе научусь.

А вот с расчётами была беда. Калькулятора у Лиды не было. На столе лежали отполированные временем деревянные счёты, но пользоваться таким прибором я не умела совершенно. В детстве, в школе, нам показывали, но принцип действия я полностью забыла. Пока умножала на листочке "в столбик", но для больших массивов данных эдак я всю работу запорю. Поэтому в список необходимого, я дописала калькулятор. Не знаю, насколько широко они в это время распространились, но нужно поискать, должны ведь уже продаваться.

За этими размышлениями меня и застала Аллочка, которая велела пройти к Ивану Аркадьевичу.

Памятуя про коварство лестницы, спускалась я на этот раз предельно осторожно.

Сегодня в кабинете Иван Аркадьевич был один. На столе возвышалась целая гора папок, которые он внимательно изучал, морща лоб и что-то яростно подчеркивая карандашиком. Меня он, кажется, даже не заметил.

— Добрый день, Иван Аркадьевич, — обозначила свое присутствие я. — Вызывали?

— Да, Лидия Степановна, присаживайтесь, — со вздохом оторвался от бумаг хозяин кабинета и посмотрел на меня. — Мне передали вашу служебную записку.

Я изобразила внимание.

— Вы предлагаете нам новый метод работы с документами, правильно я понимаю?

Я кивнула.

— А чем вам, Лидия Степановна, не угодил старый метод?

К этому вопросу я готовилась со всей тщательностью. И обоснование выработала. С примерами и иллюстрациями. Кратко, четко, по существу. Весь мой доклад занял минут пять.

Когда я закончила, в кабинете воцарилось молчание. Иван Аркадьевич продолжал смотреть на меня, но теперь уже с интересом.

— В результате данное рацпредложение будет способствовать повышению эффективности труда. Кроме того, если Вы поддержите, и мы отработаем его у нас в депо, то, в случае успеха, попробуем получить авторское свидетельство. А это — нам "плюс" к показателям экономической эффективности использования в народном хозяйстве новых рацпредложений.

— Хм… ладно, оставьте, мы подумаем, — задумчиво сказал Иван Аркадьевич, что-то записывая в своем блокноте.

Окрыленная этими словами, я продолжила:

— И еще вот, Иван Аркадьевич, — я протянула листок с отпечатанной анкетой.

— А это что? — заинтересовался он.

— Анкета-опросник для оценки эмоционального выгорания работников депо, — сообщила я.

— Зачем?

— После проведения диагностики мы будем знать, что и почему происходит у нас в депо и, если выгорание у сотрудников подтвердится, мы сможем вовремя разработать и провести соответствующие мероприятия для повышения мотивации и профессиональной коррекции.

— А вот этого не надо! — рассердился вдруг Иван Аркадьевич. — Не надо! У нас на производстве нет никакого выгорания! Советская власть создает все необходимые условия труда, и не вам, Лидия Степановна, сомневаться в эффективности работы Партии!

Он еще минут пять поорал и выпроводил меня вон.

Мдааа, облом.

С отстраненным видом я шагала по коридору. Хотя, по правде говоря, в душе у меня, словно винегрет в желудке пьяного школьника, болтался триллион самых разных эмоций. Какой облом! Безотказная, идеально обкатанная поколениями менеджеров среднего звена схема в этом времени дала сбой.

Вот как все меняется! В моей (прошлой) жизни этот, придуманный когда-то америкосами, хайп по поводу эмоционального выгорания моментально подхватили и понесли в массы: в каждом уважающем себя офисе, или корпорации считалось само собой обращать внимание на всевозможные депрессии и стрессы у сотрудников, и периодически показательно нянькаться с ними. А в этом времени все по-другому. Не знаю, хорошо это или плохо. Нужно понаблюдать, подумать… Хотя, как отраслевой социальный лифт, этот способ был самый быстрый и простой…