Страница 40 из 52
– Да, я хотел бы с ним поговорить. Меня зовут Пётр Рутенберг.
Она окинула его быстрым взглядом и пригласила войти.
– Виктор, к тебе господин Рутенберг.
Высокий мужчина лет сорока в белом халате появился в коридоре. Высокий чистый лоб говорил о его благородном происхождении, а семитские черты на красивом овальном лице с окладистой коротко стриженной бородой и усами сводили на нет любое сомнение в его национальной принадлежности.
– Заходите, господин Рутенберг. Чему обязан Вашему вниманию?
– Я дружен с Горьким. Он написал мне, что Вы практикуете в Нерви. И посоветовал с Вами познакомиться.
– Мы с женой всегда рады новым знакомым. Моя пациентка должна прийти через два часа. У нас есть время для беседы. Я оставлю Вас на несколько минут.
Он вернулся в элегантном костюме серого цвета. За ним в гостиную вошла жена с подносом, на котором стоял чайник, две чашки на блюдцах и вазочка с печеньем, и переложила всё на журнальный столик. Мужчины сели в кресла и продолжили свой разговор. Рутенберг сразу заметил пустой левый рукав пиджака Виктора Евсеевича, а тот, перехватив взгляд собеседника, рассказал историю, случившуюся с ним на охоте.
– Я отсидел за политическую агитацию среди рабочих Петербурга три года, а оттуда меня отправили в ссылку в Восточную Сибирь на четыре года. Евреев, как правило, посылали в Якутию. Я с друзьями иногда выбирался в тайгу поохотиться. Однажды проверял ружьё, и случайно выстрелил и ранил руку. Спасти её мне не удалось, стала развиваться гангрена. Со временем пришлось удалить.
– Работать без неё, наверное, трудно, – предположил Рутенберг.
– В первое время было тяжеловато, потом привык. Для врача моей профессии важны глаза и умение манипулировать одной рукой. Когда освободился, успешно прошёл в Военно-медицинской академии диспут и получил степень доктора медицинских наук. Профессора ведь видели, что нет руки.
– А я учился в Технологическом институте, меня выгнали за активное участие в студенческих выступлениях, затем приняли обратно, – рассказывал Рутенберг. – Работал на Путиловском заводе заведующим инструментальной мастерской. А 9 января пошёл с рабочими и Гапоном и чудом остался в живых. Отсидел четыре месяца в Петропавловской крепости до амнистии. А затем создавал районные боевые отряды в Петербурге, готовили восстание.
– Я смотрю, Пётр Моисеевич, у нас с Вами похожие судьбы. Мы родились и выросли в небедных купеческих семьях и вопреки процентной норме получили хорошее образование.
– Если бы не жестокие погромы, не антисемитизм властей, может быть, занимались бы своим делом и радовались бы жизни, – произнёс Рутенберг.
– Верно, уважаемый, но была ещё одна причина, побудившая нас к борьбе. Евреи по своему психологическому строю не могут мирить с несправедливостью и притеснением большого народа, среди которого они живут. Когда умер Александр III, мы ожидали, что его наследник Николай продолжит либерализацию и реформы Александра II. Очень скоро мы осознали, что этого не произойдёт. Тогда некоторые из нас и сделали свой выбор и стали противниками царского режима.
– Мне Алексей Максимович написал, что Вы были депутатом Второй Государственной думы. Как это случилось?
– Из-за моей настырности, что ли. Меня вначале выбрали членом иркутской городской думы. А в это время уже кипела избирательная кампания. Комитет РСДРП выдвинул мою кандидатуру. Чтобы выступить на собрании выборщиков, я должен был легализоваться, что сразу обрекло бы меня на арест. Меня тогда разыскивали, как государственного преступника. И я рискнул. Рассказал о нашей программе и удалился через чёрный ход. Когда охранка спохватилась, было уже поздно – выборщики проголосовали за меня, и я опередил кандидата от кадетов. Разразился страшный скандал. Черносотенцы кричали: «Мало того, что выбрали социал-демократа, так ещё и еврея!» У меня, как члена Государственной думы, сразу же появились иммунитет и неприкосновенность, и после беседы с губернатором я отправился в столицу. А в июне произошёл переворот, думу разогнали, и мы с Агнией Абрамовной бежали через Финляндию сюда, в благословенную Италию.
Рутенберг спросил о жене, и Виктор Евсеевич сказал, что она сестра Моисея Абрамовича Новомейского.
– А я его знаю! – воскликнул Рутенберг. – Я тогда занимался вооружением и боевыми учениями дружинников. На встрече в ресторане Палкина я и Савинков договорились с ним, что он передаст нам несколько пудов динамита. Это стало известным жандармскому управлению во всех подробностях. Выяснилось, что провокатором оказался присутствовавший при разговоре Татаров. Взрывчатку Новомейский доставить так и не успел, его арестовали и продержали в Петропавловской крепости.
Рутенберг рассказывал о своих злоключениях и испытаниях, которые пришлось пройти. Он сидел и с интересом внимал историям интеллигентного и дружелюбного Мандельберга и мысленно благодарил Горького, подтолкнувшего его на эту встречу. А Виктор Евсеевич вспоминал, как вместе с Троцким участвовал во II съезде РСДРП в Лондоне и тогда примкнул к меньшевикам, сторонникам Плеханова, Мартова и Аксельрода.
Они расстались уже хорошими друзьями. На площади возле костёла Рутенберг сел в пролётку, и проворная лошадка покатила его в Геную. Мысли его всё время возвращались к закончившемуся уже разговору. Он обратил внимание на полную и лишённую какого-либо лицемерия свободу, с которой Мандельберг рассуждал о еврействе и своём национальном самосознании. «Ему совершенно не стыдно, что родился и жил евреем, – пришло Рутенбергу в голову. – И никогда не скрывал этого и женился на Агнии – девушке из нашего народа. Конечно, наивная вера в утопию о бесклассовом наднациональном человеческом общежитии отдалила нас от наших корней. Почему я и некоторые мои соратники намеренно скрывали своё еврейское происхождение, стыдились и сторонились его? Ведь революционеры, разделяющие идею космополитического общества, никогда не пытались скрыть, что они русские. Но требовали от нас освободиться, отречься от нашей еврейской сути. Возможно, тут и наш вековой инстинкт самосохранения. Не у всех хватало мужества преодолеть в себе этот подсознательный страх за себя и своих близких. Но разве у меня нет причин гордиться тем, что я еврей? Мне не о чем стыдиться. Мой народ, столько сделавший во имя цивилизации, не хуже других». Так думал он, и мысли эти так захватили его тело и душу, что он перестал следить за дорогой и не заметил, как пролётка остановилась возле дома.
Рахель
1
Дела его в компании шли успешно. Отдельные проекты ирригации юга Италии потребовали и строительство дамб для создания искусственных водоёмов. Рутенберг уже подумывал о крупных гидротехнических проектах на севере и в центре страны. Он напряжённо без устали трудился, природное здоровье позволяло ему выдерживать ежедневную многочасовую нагрузку.
Отношения с женой Ольгой Николаевной разладились. Почти девять лет длился их брачный союз. Он был счастливый в начале, и они вместе пережили много волнующих и прекрасных минут нежности и любви. Рождение сыновей, а в прошлом году дочери Валентины, наполняло Рутенберга радостью и энергией. Со временем душевная близость ослабла, и рутина жизни стала отдалять их друг от друга. Непрестанная революционная работа, затем вынужденная эмиграция и борьба за выживание в чужой стране охладили их чувства. Заботливый отец, он всякий раз старался посылать деньги, в которых и сам очень нуждался. Но он уже принял решение о разводе. В письмах Рутенберг объяснял жене, что их брак более невозможен. К этому убеждению присоединилось в последнее время сознание вины за предательство веры, на которое он пошёл ради того, чтобы заключить союз с христианкой. Он даже намекал Ольге Николаевне о своей неверности и просил отпустить его, не отказываясь от родительской обязанности заботиться о детях.
И всё же, возвращаясь вечером домой, он каждый раз ощущал потребность в родном человеке. В какой-то момент он понял, что искать его нужно в семье. Необходимость скрываться от множества агентов царской политической полиции не позволяла ему вести желаемую переписку с семьёй. Но от жены и младшего брата Абрама он знал, что отец и мать живы-здоровы, некоторые из его братьев и сестёр в Ромнах и помогают им. Однажды ему представился счастливый случай. В Европу из России приехала его младшая сестра Рахель и написала ему письмо. Он очень обрадовался и сразу же ответил ей.