Страница 6 из 9
– Мадам проснулась? – Чернышов насмешливо разглядывает меня, – я уж сидел и гадал, когда тебя начинать будить. Решил сначала дать всем пассажирам выйти.
Через паспортный контроль выходим по указателям к поездам. Топографический кретинизм, которым наградила меня природа, не позволяет мне сориентироваться, куда идти. Два года назад я слепо шагала за Мишаней, а ему я до сих пор доверяю больше, чем себе.
– Вы в Вену? – не столько вопрос, сколько утверждение на приличном английском. Перед нами стоит парень лет двадцати. Темнокожий мулат, на голове торчащие во все стороны дреды, белозубая улыбка шире, чем само лицо. Вот тебе и центр Европы.
– Да, – киваем мы, подтверждая, что действительно не знаем, куда идти. У нас с Пашкой один язык на двоих. Я относительно прилично говорю сама, но тяжко понимаю, что мне говорят другие. Похоже, все они плохо учили в школе английский, поэтому их произношение ужасно. Чернышов, наоборот. Он прекрасно понимает, что говорят, но с трудом может составить предложение на чужеродном языке. Зато кивание и махание руками у нас у обоих развито прекрасно.
– Идемте, – мулат машет рукой, чтобы мы шли за ним.
С громким криком «Капут» парень подлетает к автомату по продаже билетов и скрещивает руки. Мы понятливо киваем. Ясно, автомат сломан. Однако, что же так кричать? Около следующего он делает знак, чтобы мы дали ему денег, и получает от нас десять евро. Купив в автомате два билета, наш Гид-волонтер протягивает их нам вместе со сдачей.
Пока Пашка чинно и аккуратно убирает билеты со сдачей в кошелек, парень запрыгивает в закрывающиеся двери поезда, который мы, как степенные и уважающие себя обыватели, решили пропустить, и, не давая дверям закрыться, машет нам рукой, предлагая повторить его подвиг. Нам ничего не остается как принять его любезное приглашение, наплевав на всю нашу степенность.
– Видал, какой гостеприимный народ эти австрияки, – подначиваю я начинающего сопеть от недовольства Пашку.
– Настоящий ариец, – выносит свой вердикт мой спутник, ненавидящий подобные метания в общественных местах.
Парень, усадив нас в поезд, исчезает. Пересадку на нужную линию мы вполне успешно осиливаем сами. Когда выходим на Марияхильфер штрассе[2] уже темно.
– Это что за срач? – Пашка с недоумением смотрит на валяющийся вокруг мусор и шагает, высоко поднимая ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь клочок бумаги или полиэтиленовый пакет, – этот с дредами нас в тот поезд посадил?
Вопрос риторический. Особенно для меня. Мне знакома эта особенность австрийской столицы.
– В тот, Павлуша, в тот. У них здесь система такая. Весь день мусорят, а утром проедут спецмашины со спецтоварищами и все уберут. Кстати, в Испании еще хлеще. Там клиенты в кафе специально бросают использованные салфетки на пол. И хозяева кафе их, между прочим, принципиально не убирают, чтобы другие клиенты по использованным салфеткам ориентировались, как много клиентов ходит в это кафе.
– А что мешает хозяевам самим накидать использованные салфетки?
– Так периодически они это и делают, – беру Чернышова за руку и тащу в сторону отеля. – Пашенька, у нас нет времени на раскачку. Сейчас быстренько оформляемся в отеле и дуем в ресторан. Столик заказан на семь вечера.
– Далеко идти в ресторан?
– Без понятия. По карте смотрела – вроде, минут двадцать.
– А что поблизости не можем где-нибудь поесть? По Москве уже десятый час. Как раз помыться и на бочок.
– Ты как старый дед. Кстати, в номере напомни мне на моем чудо-телефоне перевести время на всякий случай. Сам-то он точно не перейдет. А что касается поесть, так сейчас нас уже никуда не пустят.
– Что ты имеешь мне сообщить?
– Лишь то, что все закрывается в семь вечера.
– Что значит все? И кафе тоже? – Пашкин тон из разряда «Такого не может быть никогда».
– Да, батенька, и кафе. Не поверишь! Австрийцы искренне полагают, что продавцы, официанты и повара тоже люди, и тоже хотят ужинать дома. Скажи спасибо, что поезда ходят и самолеты летают.
Пашка недоверчиво сверлит меня глазами, а я ясно вижу перед собой картинку, как лощеный официант не пуская в половине седьмого нас с Мишкой в кафе, надменно объясняет, что оно закрывается, что повара уже ничего готовить не будут, что люди доедают ранее приготовленное и что все они через полчаса покинут помещение.
– Ты представляешь, – я все-таки не выдерживаю и выкладываю, что уже была в Вене, – в прошлый раз мы остались ни с чем. Все кафе закрылись, и нам пришлось есть шаурму. Я в Москве-то эту гадость ни разу не ела! Помнишь, ее раньше чуть ли не на каждом шагу в палатках готовили? Впервые попробовала шаурму здесь. Ее продавал русскоговорящий мужик. Он нам много интересного про здешние нравы поведал. А рядом с ним работала палатка с китайским вогом. Шикарно! Стеклянная лапша с овощами и креветками в бумажной коробочке. Что еще желать русскому туристу-бедолаге в Вене. Кстати, то ли голодные были, то ли готовят тут хорошо, но мы с таким удовольствием умяли и шаурму, и лапшу.
– Тогда понятно, откуда заказанное место в ресторане. Что-то мне уже не так сильно нравится старушка Европа.
– Да уж. Таких ресторанчиков, которые работают допоздна, в Вене не так уж и много. Раз, два и обчелся. Промежду прочим мы идем в историческое место. Я прочитала в Интернете, что там в подвале есть два музея. Музей вин и музей шляп. Ну музей вин меня мало интересует, а вот в музее шляп предлагают померять женские шляпы девятнадцатого века и сфотографироваться. Представляешь. Такие широкополые нагромождения с цветами и корзинами на голове! – мысленно уже вижу себя в огромной шляпе, которая спереди прикрывает чуть ли не половину лица, в длинном шифоновом платье кремового цвета со шлейфом и глубоким декольте, а в руках белый кружевной зонтик. – Мужичкам выдают цилиндры или что там еще носили в те времена. Кстати, посещение этих музеев объединяют. Дамы и кавалеры надевают шляпы и дегустируют старинное вино в соответствии со старинными обычаями, которые им специально показывают. И между прочим, мужчин учат правильно целовать дамам ручки.
– Ты уверена, что мне это надо? Мне бы поесть… – под неназойливое Пашкино брюзжание подходим к отелю.
Заселение в номер происходит быстро и безболезненно. Чернышов разваливается на кровати и, кажется, готов уснуть прямо в одежде и, что удивительно, без наушников.
– Вставай поднимайся, рабочий народ, – бодро трясу соню, хотя и самой тоже больше хочется прилечь рядом, а не чесать в ресторан и обжираться на ночь глядя. Это у них тут семь вечера, а для наших организмов – девять.
Пашка мужественно отрывает тело от кровати и переводит его в вертикальное положение. Мы выдвигаемся на улицу. Забиваем в навигатор название ресторана Пиаристенкеллер[3].
– Кто-то говорил, что Вена – это город дворцов. Ткни, будь добра пальцем, в какую сторону смотреть. А то я в этом сумраке ничего не вижу. У них что? Нет уличного освещения? Что это за тусклые лампочки висят на проводах? Куда ты вообще меня завезла? – Пашка бухтит практически во весь голос, а я тихо радуюсь мизерной вероятности того, что кто-то из редких прохожих сможет понять его бубнеж. Все-таки дорожное покрытие в Вене вполне приличное, и закопаться в него со стыда весьма проблематично.
Мы идем по практически темным пустынным переулкам, освещаемым большими тусклыми лампами, которые висят через каждые десять-пятнадцать метров по одной штуке на проводах, натянутых поперек улочки. Лампы, несмотря на приличный размер, света практически не дают.
– У европейцев экономия электричества. Они буквально помешаны на этом. Зато, – ободряю своего спутника, – в Венском водопроводе течет настоящая альпийская ледниковая вода. Прямиком с гор. Ее можно пить сырую из-под крана. Они, между прочим, очень гордятся своей водой.
– О! Об этом надо было толкнуть в отеле. Я бы тогда остался в номере и накачивался бы альпийской водой на всю оставшуюся жизнь.
2
Mariahilfer Strasse
3
Piaristenkeller