Страница 4 из 128
Что-то акцент пробивается, злится вождь что ли? Пожалуй, нет, моей глупостью раздражается. В принципе, похоже на правду. Поступил сигнал — надо отреагировать. Железный бюрократический закон. Вот и отреагировали: дали по башке, засунули в камеру, допросили. Теперь можно докладывать публике: разобрались и вынесли решение.
— И наши генералы и маршалы расшумэлись, — досадливо добавляет Сталин, раскуривая трубку. Тоже захотелось закурить. По прежним вольнолюбивым привычкам двадцать первого века нет ничего проще, как стрельнуть сигаретку у хозяина кабинета. С разрешения, конечно, покурить параллельно. Вот только хаметь в присутствии Сталина нельзя. Допустишь один его косой взгляд — беги подальше, благо страна большая. Например, в Магаданский войсковой округ советскую власть укреплять.
Пусть Сталин невысокого мнения о моём понимании, но до меня доходит весь смысл этих глупых, на первый взгляд, манёвров с моим арестом…
— Мы пока придержим приказ о подчинении тебе Северо-Западного фронта, — новость, скорее, хорошая, чем плохая, — сам понимаешь. Но помощь Кузнецову окажи, я позвоню ему.
Так даже лучше, — решаю про себя. Наш вождь неизбывно мудр. Будь я командующим, пришлось бы за всё отвечать, а так, делаю, что хочу, а ответственность на Кузнецове.
— Как там у тебя Рычагов? — невзначай спрашивает Сталин, Берия многозначительно блеснул пенсне.
— Работает. Поручил ему создать авиакорпус, если получится, то воздушный флот, как у немцев.
Сталин переглядывается с Берией.
— Не слишком ли ты увлекаешься подражанием немцам? — не попахиваешь ли ты, товарищ Павлов, космополитизмом. Так я это слышу. Придётся защищаться и объясняться.
— Вы против того, чтобы я использовал трофейные немецкие танки и самолёты? — от моего неожиданного вопроса Сталин слегка поперхнулся дымом. Берия еле заметно улыбается. Утончённое и глубокое у этого хмыря чувство юмора.
— Почему бы не относиться к новшествам немцев в военном деле, как к трофеям?
Такая постановка вопроса Сталина озадачивает, но ненадолго. За него отвечает Берия, реакция у него чуть быстрее.
— Главное, не скатиться к низкопоклонству, товарищ Павлов.
— Пока что я их бью, товарищ Берия, — как он, так и я. Перехожу на официоз. Сталин окидывает нас внимательным взглядом. Холодок между нами он чувствует, но почему-то его это особо не беспокоит. Тоже повод подумать, где тут собака порылась.
— Я знаю, почему немцы используют крупные соединения ВВС. Легче маневрировать, пилоты быстро набирают боевой опыт. Самолётов у них меньше, приходится крутиться, чтобы создать на нужном участке перевес сил и добиться господства в воздухе. Нам так нельзя. Красноармейцы будут чувствовать себя неуверенно, если заметят отсутствие авиаподдержки. Поэтому не стоит концентрировать где-то авиадивизии, оголяя другие участки фронта. Самолётов у нас больше. Но вот чтобы противодействовать воздушным флотам люфтваффе, надо создать оперативный противовес. Этим и занимается Рычагов. Мне нужно мобильное авиасоединение численностью хотя бы в полтысячи самолётов.
— Ого! — не удерживается Берия.
— Это минимум. Лучше в восемьсот-тысячу. Но на первое время хватит. Они же будут просто усиливать местные авиадивизии.
— Как вы думаете, такая схема будет эффективна? — Сталину любопытно.
— Сначала не очень. Наши лётчики сильно уступают немецким пилотам в боевом опыте. У них не редкость среди асов налёт часов в восемьсот. У нас по пальцам рук можно пересчитать тех, кто пересёк черту в сто часов…
— Не прибедняешься?
— Если только чуть-чуть, — в сторону Берии, задавшего вопрос, не смотрю, — реально их число вряд ли превышает двадцать-тридцать человек. Ещё и потери достаточно велики.
— Мы месяц назад подписали союзнический договор с Англией, — роняет вождь. — Как вы думаете, товарищ Павлов, как будут развиваться военные действия с Германией?
Пару секунд думаю, как Сталин увязывает два тезиса? Ладно, не моё дело, пусть он сам с Англией разбирается.
— Возьмём самый благоприятный вариант для немцев. К концу сентября вермахт уничтожит мой округ. Ладно, к середине сентября. Остатки своих войск, включая танки и авиацию, что уцелеет, я отведу в Полесье. Само собой, вывезу туда материальные запасы. Боеприпасы, продовольствие, всё. И в тылу у немцев останется огромная заноза.
Они оба слушают меня внимательно.
— Это я увлёкся. Поневоле перешёл на себя, а надо думать за немцев. Они нас запрут в Полесье, заблокируют и пойдут дальше. Если дурные — попрут на Москву, если решат взять Украину, как трофей — пойдут на Киев. Далее Крым и Кавказ. Лишат нас огромных ресурсов, включая промышленный потенциал левобережной Украины.
— Но ни до Москвы, ни до Кавказа они до зимы не успеют… — после паузы заключаю в основном дозволенные речи.
— А Крым? — встревает Берия.
— Крым, как сложится. В самом благоприятном для немцев варианте возьмут и Крым. Возможно, Латвию. Но на этом всё. Дальше начинается зима, и немцам придётся прекратить активные действия. За зиму мы их немного отожмём, а следующим летом начнём массовое избиение.
— Что нужно сделать, чтобы отменить благоприятный для немцев сценарий? — вождь любит конкретику.
— Дальнебомбардировочную тяжёлую авиацию. Хотя бы несколько десятков ТБ-7. И мы начнём регулярно бомбить стратегически важные транспортные узлы и промышленные объекты…
— Плоешти, — роняет Берия.
— В том числе. Плоешти выгоднее бомбить с Крыма, расстояние в два раза ближе, чем от меня. С моей стороны возможны удары по Варшаве, Праге, Берлину, Кенигсбергу…
— Ви можете обещать, что такие удары будут рэгулярными? — волнение Сталина выдают акцент и жест. Он откидывается на спинку стула.
— Поначалу да. По Варшаве я ведь уже бил. После немцы что-нибудь придумают. Какие-нибудь высотные перехватчики или ещё что-то. Наши потери увеличатся, и придётся принимать какие-то контрмеры. Надо заранее наших авиаинженеров озадачить. Усилить вооружение, поднять потолок, изобрести какие-нибудь сверхточные бомбы…
— Тебе ещё надо подумать об эвакуации, раз ты собираешься округ немцам отдавать, — поддевает меня Берия.
— В Смоленск всё эвакуирую, его они точно не возьмут, — парирую и ехидство его игнорирую. — Кстати, у меня огромное количество железнодорожных вагонов скопилось на европейскую колею. Толкните там железнодорожников, пусть колёсные пары подбросят.
— Можете поделиться? — одобрительно спрашивает Сталин.