Дикарь

За ужином совсем ненадолго показался привычный дикарь — в нашем споре о фитнесе — со своими узколобыми суждениями и взглядами на жизнь. Но стоило Илье Петровичу осадить сына, как тот снова натянул маску благодушного джентельмена и почти весь оставшийся ужин просидел молча, время от времени стреляя в меня глазами, но отводя их, как только я это замечала.

Вещал, в основном, Илья Петрович — он и до появления сына успешно и качественно заговаривал мне зубы, усыпляя бдительность и как бы невзначай внедряя в моё сознание положительный образ Тимура:

— Ему было ох как непросто адаптироваться в цивилизованном мире, когда он вернулся сюда один в возрасте восемнадцати лет!

— Разве вы с ним жили в такой уж дикости? Не кочевали же с оленеводами по тундре?

— Всякое бывало. И в любом случае, это всегда были условия, более близкие к традиционному укладу, к аграрному обществу, чем к тому информационно-цифровому, к которому привыкли вы. Там царят совсем иные законы, иной стиль общения. Верите ли, в некоторых затерянных в сибирских лесах посёлках до сих пор нет интернета, совсем никакого! Я знал людей, которые жили без электричества. Это был очень интересный, бесценный опыт. Понимаете? Словно мы с сыном сели в машину времени и отправились в прошлое. Только вот оно худо подготовило его к настоящему… — он горестно нахмурился, глядя на собственные руки, потиравшие друг друга.

— Вы жили там вдвоём?

— Да. Моя супруга оставила нас и уехала за границу.

— Бросила собственного ребёнка?

— Можно и так сказать. У нас были сложные отношения, поспешный брак… Она старалась, старалась, как могла, но я постоянно пропадал в экспедициях, мы пробовали ездить вместе, но вы понимаете, женщине в таких условиях некомфортно…

Я невольно подумала, что если рядом любимый мужчина и родной ребёнок… но сразу одёрнула себя: нельзя судить о таких вещах, пока сам не побываешь в шкуре этого человека.

— В общем, мы развелись, какое-то время Тимур жил с ней в Москве, но потом она познакомилась с другим мужчиной, иностранцем, и он настоял, чтобы она переехала к нему одна. Разумеется, я не мог допустить, чтобы мой сын оказался в детдоме. Бабушка тоже была не в состоянии его воспитывать. Так мой Тимур и попал в ловушку судьбы.

Моё сердце сжималось от сочувствия этому сильному человеку.

— Вы только не подумайте, что он вырос ущербным! — воскликнул Илья Петрович. — Частые переезды не давали ему нормально учиться в школе, да и школа не всегда была под рукой, но он много читал: я постоянно выписывал из города книги и научные журналы. Тимур очень умён и эрудирован. К тому же, обладает практической житейской смёткой, которая помогает ему быстро ориентироваться в незнакомых вопросах. С людьми это не всегда срабатывает, из-за высокой индивидуальной изменчивости, но в целом мой сын отлично устроился в жизни. И я не покривлю душой, если скажу вам, что это самый честный и добрый человек из всех, кого я знаю.

Меня даже передёрнуло. Да уж, добряк он знатный! Одни панты маралов чего стоят… Я уже хотела было возразить милому профессору, но тут на лестнице послышались твёрдые шаги хозяина дома и мы поспешили ему на встречу.

После ужина я поднялась к себе, но сидеть в комнате не хотелось — было душно, муторно. Я распахнула окно, впуская свежий вечерний воздух, однако и это не помогло — хотелось простора. Накинув связанный сто лет назад мамой кардиган, я спустилась вниз и вышла на задний двор.

Было совсем темно и довольно тихо, лишь ветер шумел в ветвях деревьев да доносился от пруда лягушачий хор. Я села на скамеечку и, скинув балетки, подтянула к себе колени. Мир и покой внезапно разлились по моей душе. Отступили мысли о безумном дикаре и его намерениях в отношении меня, о моём скором и весьма поспешном замужестве. Лёгкий ветерок ласково гладил по голове, успокаивая и отгоняя беспокойство и тревогу. Витторио каждый день звонил мне с вопросом, вернулась ли я уже домой, а я отвечала, что сделаю это вот-вот: завтра, послезавтра. Он злился, тем самым заставляя меня нервничать, будто мало мне здешних стрессов! Я всерьёз начала задумываться, что за жизнь ждёт меня в Италии под одной крышей с этим человеком. А вдруг ему не понравится моя работа, мои друзья (которых я надеялась там завести), моё увлечение спортом и прочее? Он станет в приказном тоне запрещать мне всё это? Папа прав, я действительно очень мало знаю его, видела только в условиях отпуска и курорта… Но сейчас об этом думать не хотелось, усталый ум расслаблялся под влиянием дыхания природы. Моей родной среднерусской природы…

Я откинула голову на спинку скамейки, закрыла глаза, а когда снова открыла, то увидела рядом массивный тёмный силуэт хозяина дома. Как он подкрался столь бесшумно?

— Вероника… — Тимур произнёс моё имя с целой гаммой эмоций в голосе: там было и удивление, и растерянность, и даже… нежность? — Что вы здесь делаете?

— Дышу свежим воздухом, а вы?

— И я. Могу я вас попросить обращаться ко мне на ты?

— Только если это будет взаимно.

Он сделал шаг ко мне и опустился на лавку рядом, но за следующую минуту не вымолвил ни слова. А меня вдруг осенило:

— Тимур… твоя мать — красивая женщина?

Я подумала, что его обида на представительниц прекрасного пола может брать своё начало в дальнем прошлом. Он пожал плечами:

— Мне трудно судить. Наверное, была.

— Ты сказал, что она ещё жива…

— Да, но я очень давно не видел её, даже на фото.

— Она не пыталась связаться с тобой?

— Пыталась.

— Ты не боишься, что пожалеешь о своей непримиримости, когда уже будет слишком поздно?

— Сожаления — не моя история. Я предпочитаю жить настоящим.

— Ты сам себе противоречишь. Разве нанесённая ею тебе обида не в прошлом?

— Это не обида, Вероника, а предательство. И в моём настоящем нет места предателям.

У меня холодок прошёл по спине от этих слов.

— А если человек совершил что-то по глупости, по неопытности, на эмоциях, а потом раскаялся, разве он не достоин прощения?

— Я не знаю. Это всё какие-то отвлечённые рассуждения, а есть факт: мы с матерью — чужие люди. Точка.

— Блаженны милостивые, — пробормотала я себе под нос, — ибо они помилованы будут…

— Легко об этом рассуждать, — усмехнулся Тимур. — А на деле, даже когда перед тобой просто кто-то в очередь влез, приходишь в ярость. Не говоря уже о том, чтобы кто-то пустил твою жизнь и жизнь твоих родных под откос… Легко. Умыл руки и пошёл дальше. Я потупилась. Он прав, прежде мне самой надо начать следовать своему совету, а то уже позабыла, с какими чувствами ехала сюда…

Тимур

Нужно было срочно сворачивать этот разговор и уходить: в зарослях сирени меня ждала Саран. Но мне не хотелось. Я испытывал острое желание побыть рядом с Никой ещё немного и потому спросил первое, что пришло на ум:

— А что случилось с твоей матерью?

Только что спокойная и расслабленная, девушка мгновенно закрылась — это было понятно по тому, как напряглись её плечи, как остекленел взгляд.

— Она погибла, — хмуро бросила Ника.

— Это я понял, но как именно?

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо. Извини, что давлю на больное место.

— Не в этом дело. Просто… лучше нам не затрагивать именно эту тему.

— Как скажешь.

— Если хочешь, я тоже не стану пользоваться своими привилегиями и расспрашивать про твои отношения с однокурсниками.

— Да… расспрашивай.

— Почему ты передумал?

— Я вижу, что ты не болтушка.

— Это плохое качество для журналиста…

Налетел лёгкий ветерок, и девушка поёжилась. Недолго думая, я стянул с себя толстовку и накинул ей на плечи. Ника не стала сопротивляться — наоборот, потянула тонкими пальцами за воротник, закутываясь:

— Спасибо…

По моей груди растеклось острое, горячее чувство эйфории. Что ж за чертовщина такая? Чтобы сбросить наваждение, я попытался продолжить разговор: