Страница 22 из 29
Вернулся в исходный пункт, и ползком, по корпусу, добрался до крышки шлюза. С трудом нашёл нужный лючок, потому что на рисунке в инструкции и в реальной жизни они были совсем не похожи. Открыл, ожидая потока воздуха, как в кино, но ничего не произошло. Люк опустился и ушёл в сторону, я спустился вниз, и открыл внутреннюю переборку. Шлюзовать было нечего, внутри воздуха было не больше, чем снаружи.
Вниз уходили поручни трапа птички, перебирая по ним руками, я спустился до середины и застыл. Прямо под моими ногами простиралось море из человеческих голов. В лучах фонарей сверкали кристаллики льда в их волосах. Я зажмурился. Я просто не мог сдвинуться с места. Медленно, не открывая глаз я опустился на палубу и долго стоял не шевелясь, пока из динамика в скафандре Ван Ситтарт своим гнусавым голосом не осведомился, как обстановка на борту.
Я с большим трудом сдержал то, что хотел ответить и сказал:
— Я на верхней палубе, тут тысячи трупов. Пока больше ничего.
— Проверьте груз, механик. — Буркнул капитан и отключился.
Я открыл глаза. Прямо передо мной висел белобрысый пацан лет двенадцати с зажмуренными глазами и разинутым ртом. На лице панический ужас. Руки согнуты. Я сразу представил, как игла проткнула вену насквозь и меня передёрнуло, хотя это было полной ерундой на фоне того, что ему пришлось пережить. Я верил, надеялся, что они были без сознания, когда случился взрыв. Почему он очнулся? Ну не может Бог быть настолько жесток к тем, кто в него искренне верит. Так, как верят буры.
И тут я вспомнил этого пацана. Не смотря на искажённые страхом черты лица я его узнал. Его родители и старшие братья держали небольшую ферму неподалёку от дома Аниной семьи. Каждое утро он загружал трёхколёсный велосипед с проволочным коробом молоком, сливками, сыром и развозил по соседям. Он подъезжал к нашему с Аней домику и весело кричал:
— Мениер Мкртчян, доброе утро, ваше молоко приехало.
Он был нашим будильником. Господи, этот пацан, кажется, был единственным африканером, кто мог без запинки выговорить мою кошмарную для любого бура фамилию! А я даже не знаю, как его зовут… Говорила мне Аня, а я забыл.
Я тогда, позёвывая, выходил на крыльцо за бутылкой свежего молока, а он махал мне рукой, счастливо улыбаясь, и укатывал дальше по дороге. Загорелый до черноты, с рассаженными коленками, залитыми зелёнкой…
А сейчас голубовато-белый, с впавшим животом, с недоразвитым детским телом. Он уже не вырастет, не станет мужчиной, не встретит свою любовь. Меня накрыло.
Наверное, это было "панической атакой", о которой любят рассказывать в сериалах, я никогда этой модной психической болезнью не страдал. Я вцепился в поручни трапа и заорал так, будто хотел вывернуться наизнанку. Я кричал, запрокинув голову, чтобы воздух свободно и как можно быстрее выходил из лёгких с этим криком. Судорога сжала каждую мельчайшую мышцу моего тела. Если б в этот момент я мог, я б разнёс к чертям на мелкие клочки всю чёртову злобную и подлую родную планету за одну смерть этого бедного пацана. А ту мразь, которая запустила ракету по улетающему ковчегу, рвал бы на мелкие куски, упиваясь его болью и страхом. Я перестал быть человеком. Я хотел убивать.
Воздух вышел из лёгких, и я замолк.
— Механик, что с вами? Механик, ответьте капитану! — Бубнил обеспокоенный голос Ван Ситтарта в динамике. Наверное, уже не в первый раз, но теперь я его услышал. Услышал и послал. Матом. По-русски. Гендрик перевёл. Капитан, как обычно, с жабой во рту, процедил:
— Механик, извольте соблюдать субординацию. Доложите обстановку.
Я доложил.
— Спуститесь на нижнюю палубу и осмотрите груз. Жду вашего доклада.
Я шёл через лес из висящих на тросах мужчин, женщин детей, как сквозь бело-голубое мёртвое минное поле, стараясь никого не касаться. Прямо перед лестницей вниз женщина с длинными волосами обхватила за плечи девочку-подростка. Они перегородили мне путь. Я протянул руку, чтобы их расцепить, но не смог дотронуться. Тогда я осторожно подпрыгнул и взлетел над ними, руками оттолкнулся от потолка и понял, что лечу прямо на них. Попытался вывернуться, но всё равно задел рукой спину девочки. Беззвучно они рухнули вниз, врезались в палубу. Куски их тел великанской шрапнелью врезались в висящих рядом. Я бросил камень в это людское море и теперь смотрел, как расходятся круги.
Это было невыносимо. Я кинулся вниз в проём, перехватывая поручень трясущимися руками и сдерживая рыдания. Я совсем не годился на роль отважного космонавта. Какое-то время я висел внизу без движения, пока недовольный голос Ван Ситтарта не напомнил, что кислород не бесконечен, а внизу нас ждут умирающие от голода люди. Он прав, кругом прав, не время для рефлексии.
Я полетел к тому же месту, где на "Морестере" нашёл ремонтный скафандр. Тут он тоже был, примотан к стенке сантехническим скотчем. На лбу через такой же трафарет выведено "Гроот Зимбабве". Я только притронулся к нему, и он отвалился от стены. Стараясь не смотреть больше по сторонам, со скафандром в руках я полетел на птичку переодеваться.
Угадайте, какой контейнер я открыл первым, когда вернулся на нижнюю палубу? Ящик с загадочной "Системой Дальней Космической Связи" оказался небольшим. Я открыл запоры, откинул крышку. Внутри он был доверху засыпан пенопластовыми шариками. Я засунул руки внутрь и нащупал что-то твёрдое. Раскидал верхний слой. Я думал найти что-то наше военное, с допотопными тумблерами и бакелитовыми ручками, не спрашивайте почему. А там лежал большой чёрный шар, покрытый такими же чешуйками, как и мой скафандр. Ещё один подарок от неизвестных доброжелателей.
Где-то в ящике должна быть инструкция, как им пользоваться, но я просто положил на него обе ладони, и он осыпался, разложился в большой антрацитово-чёрный чешуйчатый лист, и я сразу услышал голос, спокойный голос на русском языке:
— … в качестве передающей антенны. Соединительный кабель приложите к краю активированной Станции Дальней Космической Связи и будьте готовы к соединению с оператором.
После короткой паузы уже другой голос заговорил по-китайски. Видимо, зачитывая тот же текст.
— Механик, что там происходит? — раздался из моего динамика раздражённый голос Ван Ситтарта.
Я ответил:
— Нашёл контейнер со станцией связи, и он не пустой.
Ответом было долгое молчание. Потом он сказал:
— Это хорошо, механик. Я очень рад. Но давайте вернёмся к основной нашей задаче, а с этим будем разбираться после приземления. — И радости в его голосе не было ни капли.
Я приложил ладони к чёрной поверхности станции, и она слиплась в шар, мягко вытолкнув мои руки. Я уверен, я просто вижу, как в этот самый момент Ван Ситтарт говорит Гендрику, что мне надо закрыть рот навсегда.
…
Запись закончилась, Дидерик опустил руку с самописцем. Скауты стояли молча, даже Шмит затих, потрясённый услышанным. Тишину нарушил Фред:
— Командир, что делать будем?
Дидерик помолчал и ответил:
— Ничего.
Окружавшие его скауты заволновались. Грут поднял руку:
— Пока ничего. Мы не можем просто взять и ворваться в дом к руководителю колонии, великому "Спасителю" Ван Ситтарту. Среди вас есть желающие воевать со всем нашим народом? — Он повысил голос: — Петрус, подойди!
Сын встал рядом с отцом, и Дидерик положил руку ему на плечо.
— Через три дня мы будем праздновать годовщину спасения колонии. К этому дню мой сын должен подготовить доклад о миссии "Морестера". Это последнее задание мефру Брауэр, и оно будет выполнено. Дерек и… Виллем-младший, вас я прошу взять продукты и воду на трое суток. Посидите со Шмитом в брошенной рыбачьей хижине, на север от хозяйства Теронов. Мне надо, чтобы до утра Дня Спасения никто его в городе не видел. К докладу моего сына привезёте его к Хемейнстерааду. Сейчас сворачиваем лагерь и выезжаем. Утром будем в городе. И да, если у кого-то из вас есть сомнения, мы можем отправиться к Собачьей Луже и проверить слова моего сына. Ваше доверие мне важнее одного дня задержки. Ну что?