Страница 12 из 22
Отдадим должное словам поэта: «Она в семье своей родной / Казалась девочкой чужой». Не будем преувеличивать значения этих слов и трактовать их как конфликтные отношения Татьяны с семьей. Напротив, по всей вероятности, «сельская свобода» обеспечивала девушке возможность на странности ее поведения, что в ответ вызывало чувство приязненности, благодарности. Единство уклада семьи подчеркивает и та деталь повествования, что собирательное «Ларины», «они» – обычное обозначение романа.
Итак, в жизненном поведении юной Татьяны наблюдается резкая двойственность. Двойственностью отмечено уже ее бытовое поведение, в нем есть черты странности (замкнута, стремится к уединению, не умеет ласкаться к отцу и матери), с другой стороны, в ней нет, как ныне скажут, комплекса неполноценности; ее свободу на некоторые странности окружающие не стесняют, зато и особенную не тяготит ритуальность бытового поведения. Выделяется ее внутренняя жизнь. «Всё» ей заменяют романы. Наедине сама с собою она живет на манер книжных героинь, в мечтах своих преобразуя окружающую ее действительность.
Даже главный контакт юной Татьяны с миром реальным – общение с природой – носит в высшей степени идеализированный характер: она сама отдает природе свои пылкие переживания. Реальные явления бытия выступают в роли катализатора эмоциональных движений души.
Впрочем, к сказанному необходимо дополнение-поправка. Онегин замечает и выделяет ум Татьяны: «…с такою простотой, / С таким умом ко мне писали…» Незаурядный ум выявляется уже в том, что она осознает свою оторванность от реального мира; этим вызвано ее признание Онегину: «Вообрази: я здесь одна, / Никто меня не понимает…» Немудрено: в окружении героини действительно нет подобных ей книжников, бытовых контактов с родными ей явно мало, ей холодно в ее подзвездном одиночестве. И в «нелюдиме» Онегине она прозревает родственную душу.
Девушка предчувствует невозможность длительного существования в одиноком мире воображения и необходимость возвращения на землю. Вот почему ее письмо отразило вполне практичные желанья:
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
В ее положении мало выбора, она вынуждена считаться с тем, что наиболее вероятное для нее – безропотно исполнить долг, т. е. быть верной супругой и добродетельной матерью – вне зависимости от того, кто и при каких обстоятельствах станет ее супругом. И все-таки она пытается выбор осуществить. Девичье воображение Татьяны заполнено иной мечтой, разбуженной французскими книжками, но питаемой силой и страстью поэтической романтической души. Юная мечтательница поры своей встречи с Онегиным живет как раз не по «народной правде», совсем наоборот! Она бунтует, она вопреки бытовым правилам приличия (зато даже смелее героинь «своих возлюбленных творцов») первая пишет письмо Онегину.
В финале романа Пушкин назвал Татьяну – «мой верный идеал». Но более всего «идеально» героиня поступает именно при первом нашем знакомстве с нею: она отвергает все условности, не желает подчиняться нормам и традициям окружающей ее жизни, полностью отдается охватившему ее чувству – что может быть естественнее, духовнее, поэтичнее?
Истоки жизненного пути Татьяны контрастны онегинским. Именно в своих истоках она максимально независима от внешних обстоятельств, растет так, как подсказывает ей ее натура, причем само собой оказывается, что в ее натуре нет эгоизма и очень много отзывчивости и самоотверженности. Быт Лариных довольно примитивен, но тонкость и деликатность любимица поэта занимает из книг, а в доме черпает чрезвычайно необходимую человеку толику взаимной приязни. Очень рано просыпается ее воображение, питаемое вначале страшными рассказами «зимою в темноте ночей», а потом – французскими романами. К ней рано приходит ощущение идеала, который подсказан, разумеется, книжками, но в полном ладу с влечением собственной чистой души.
Духовный мир Татьяны сформировался очень рано и как бы весь сразу. Теперь проще судить, почему это так. В ее жизни преобладает духовное начало. Онегинская мысль обобщает опыт; Татьяне личный опыт не обязателен; с помощью книг ее мысль объемлет все тонкости отношений. В ее сознании достойное место принадлежит идеалу: благодаря ему отсекается мелкое и мелочное, героиня распахнута высокому и светлому.
Само наличие идеала в душе человека может иметь разные следствия. У натур эгоистических это может приводить к капризной неудовлетворенности (у Крылова есть басня «Разборчивая невеста»). В главной героине романа нет эгоизма; наличие идеала становится стимулом самовоспитания: идеалу нужно соответствовать.
Означает ли сказанное, что Татьяна совершенно свободна от обстоятельств? Нет, разумеется, и понимает это она сама. Уже отмечалось, что отшельница предвкушает неизбежность одиночества, если она продолжит жить по книжным законам, поскольку все окружающие живут иначе: так добровольно возникает внутренняя установка смирить со временем «души неопытной волненья».
Такова Татьяна периода ее предыстории, до встречи с Онегиным. Содержание второго цикла ее духовной жизни, или первого этапа собственно «истории» героини, определяется ее любовью к Онегину. Здесь нет резких перемен: напротив, любовь лишь выявляет все дремавшие качества девушки.
6
Творческая история «Горя от ума» воспринимается в обратной симметрии по отношению к творческой истории «Евгения Онегина»: в романе происходит постепенное и даже меняющееся постижение героя, в комедии герой обрисован сразу и резко, углубляется его восприятие окружающего мира. Посвятивший изучению «Горя от ума» всю свою творческую жизнь Н. К. Пиксанов утверждает категорично: «В образе Чацкого нет дисгармонии, нет спаек разнородных элементов, он вылился aus einem Guss»21. Это наблюдение тем более удивительно, что серьезные изменения в комедии в процессе работы встречаются на многих уровнях, даже сюжетном, а позиции главного героя они не коснулись. Иначе говоря, в замысле Грибоедова быстрее определилось, что нужно сказать, но не сразу, в поисках была найдена форма, способ как это сказать.
И что же захотелось сказать?
В отличие от «Евгения Онегина» с неторопливым началом и непрогнозируемым продолжением «Горе от ума» началось с итоговой идеи. Неужели по шаблону? «…при конце последней части / Всегда наказан был порок, / Добру достойный был венок»? Ничуть! Ключевая идея неизбежно объявлена при конце, но прогнозируется с самого начала – заглавием комедии. Горе – от ума? А вначале то же выглядело еще острее: горе – уму. При этом Грибоедов мыслит как диалектик, не как метафизик.
Распутье при смене «века минувшего» на «век нынешний» затронуло и сферу ума. «Просветители XVIII века верили, что разум неуязвим, что на нем “бронзовые одежды”. А Грибоедов доказывал, что разум не только уязвим, но порою и беспомощен»22.
Философские дебаты происходят именно в словесной форме. Это ли не пиршество ума! Только человек бессилен, при всем своем красноречии, перед любым законом. «Субъект не может предписывать свои законы объективному миру; если же он делает это, то сам становится игрушкой дурной объективности, ее собственным призрачным, хотя и напыщенным отражением»23.
М. А. Лифшиц может отталкиваться от раннего варианта – «Горе уму»; тут понятно: горько уму среди дури. Но тот же смысл отчетлив и в итоговом рассуждении: «По-видимому, сам Грибоедов хорошо сознавал, что ум – не только преимущество, но и бремя, источник горя» (с. 124). Возникает надобность оценить именно итоговое грибоедовское: «Горе ОТ ума», причем для носителя ума.
21
Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С. 221. Немецкая фраза: «из единого куска».
22
Бабаев Э. Г. Притча о разуме // Русская речь, 1995. № 1. С. 25.
23
Лифшиц Мих. Очерки русской культуры. М., 1995. С. 141.