Страница 7 из 19
Не будучи большим любителем камерной и симфонической музыки, однажды, в компании старых школьных приятелей он познакомился с милой молодой женщиной, которая скромно весь вечер сидела в углу комнаты, без особого желания принимать участие в словесных баталиях. Может быть, отсутствие всякой позы и, конечно, густые, роскошные каштановые, слегка вьющиеся большими локонами волосы, туго убранные на затылок под перламутровую заколку, как и глубокие карие глаза и стали причиной его к ней интереса. Внешне она могла показаться даже хрупкой, но на самом деле была сильным человеком, способным физически выдерживать, как многочасовые упражнения на инструменте, так и длительные оркестровые репетиции. Только дилетантам свойственно думать, что занятия музыкой воспитывают инфантильных, слабых людей. Наблюдая за Николь, её жизнью, проходившей в постоянном и бесконечном оттачивании мастерства, Андрей пришел к выводу, что без крепкого здоровья выдержать весь этот ритм концертирующего музыканта было бы просто невозможно. Характерная для нее внутренняя отрешенность от бытовых, сиюминутных интересов привели его к мысли, что у Ники есть какой-то свой, закрытый мир, в котором она пребывала параллельно обычной жизни. Вполне вероятно, что это могло быть результатом многочасовых занятий, требовавших сосредоточенной, глубокой концентрации внимания. На том дружеском вечере она отстраненно наблюдала за разговорами. Приехав в чужую страну по контракту, Ника быстро адаптировалась и даже овладела почти в совершенстве русским языком. Остался лишь маленький акцент при произношении звука «р», который был чрезвычайно мягким, что, впрочем, только украшало ее речь.
Больше всего Николь любила играть в Большом зале консерватории. Построенный в конце XIX столетия на месте дворянского поместья, принадлежавшего Екатерине Воронцовой-Дашкой на пожертвования меценатов, просвещенных людей России, и главным образом, средства царской семьи, Большой зал был совершенен, как одна из вершин градостроительного искусства своего времени. В Европе было построено несколько залов подобного масштаба, каждый из которых вмещал около двух тысяч слушателей. Большой зал был особенно удачен по ряду своих конструктивных решений. Например, в нем не было излишней реверберации звука, так как выстроенная над сценой рамка словно укрощала его, не позволяя наплывать звучанию одного аккорда на другой. Стоя на самой верхотуре балкона, откуда музыканты кажутся крохотными фигурками, можно было услышать поскрипывания канифоли при прикосновении смычка к струнам. Нередко, опаздывая к началу концерта, Андрей забирался на верхний ярус балкона и стоя в углу прямо под самым потолком, слушал музыку, откуда звук был слышен со всеми своими обертонами, также, если не лучше, как и на самых дорогих местах партера. Привезенный из Франции орган был уникален и, по рассказам знатоков, совмещая в себе черты не только французской, и испанской органной школы. Пережив множество событий, зал производил величественное впечатление, сохранившись почти без изменений. Лишь на стенах частично сменились портреты композиторов, да, к тому же, во Вторую мировую войну был разрушен во время бомбежки витраж со святой Цицилией, покровительницей искусств, украшавший фойе зала. Разрушенный витраж заложили кирпичом, и на образовавшуюся стенку повесили огромную картину русских композиторов, главным образом XIX столетия. Картина прижилась, о святой Цициллии, как бы, вовсе позабыли, как и о том, что здесь когда-то было витражное окно. Поговаривали, что где-то в подвалах Большого зала все еще хранился лик целомудренной богини. Обладавший едва ли не лучшей акустикой в мире Большой зал с его высокими овальными окнами, свободно пропускающими солнечный свет, продолжал, подобно сияющему огнями кораблю, стоически выносить революционные бури, смену режимов, оставаясь уникальным храмом музыки. Дух святой Цициллии витал где-то под его сводами, охраняя от излишнего людского вмешательства.[3]
В тот вечер исполнялся концерт для альта с оркестром композитора Альфреда Шнитке. Маэстро был на высоте, в его руках альт казался продолжением рук его небольшой, но достаточно стройной фигуры. Звуки, возникавшие от соприкосновения смычка со струнами, трепетно вибрируя, заполняли зал, захватывая присутствующих своими глубокими, почти мистическими волнами. Облик дирижера получал продолжение не только во взмахах смычка, но и в самой музыке, щедро текущей из чудесного инструмента, сотворенного знаменитым Гварнери. Казалось, что на сцене периодически возникает и маячит укутанный в плащ с балдахином абсолютно прозрачный, но зримый силуэт, который раскачивается в такт музыки, приводя атмосферу зала, притихших слушателей в глубокое, почти мистическое чувственное состояние. Не будучи большим поклонником современной музыки, которая ему часто представлялась неудачной попыткой соорудить нечто новое, без особых на то оснований, что-то вроде махолета, которому так никогда и не суждено оторваться от земли. Концерт для альта с оркестром был написан композитором персонально для Маэстро и поэтому своим художественным обликом нес его индивидуальные черты. Музыка порой загадочна, неуловима и таинственна, подобна возникшей Вселенной, которую можно только созерцать, чувственно погружаясь в глубины призывно мерцающих далеких созвездий небосклона. Объяснить все словами невозможно, все равно, что стараться описывать словами ускользающую от взгляда улыбку Джоконды на картине Леонардо да Винчи.
Чтобы не улыбнуться, видя скучающую физиономию Андрея, Николь не смотрела в зал, хотя это и не всегда у нее получалось. Однажды, после концерта Маэстро вызвал ее к себе в артистическую уборную и попросил перестать посылать улыбки в зал. «Если каждый из оркестрантов начнет перемигиваться со своими знакомыми, то, в конце концов, концерт превратится в нечто совершенно иное». – Были его слова. Но, думается, что он был в какой-то мере неравнодушен к Николь. Дело в том, что у Ники, как и у Маэстро, инструмент был альт. Для многих музыкантов, что вполне естественно, присуще ревностное отношение к коллегам, которые играют на одном с ними инструменте. С альтом же здесь вообще случай особый. Рожденный в средние века вместе со скрипкой и виолончелью, альт как бы потерялся в тени своих прытких собратьев по оркестру и воспринимался композиторами, как сопровождающий инструмент ансамбля. Неисчерпанные возможности инструмента порождали у исполнителей пристрастное к нему отношение, если не сказать, мистическое влечение. У играющих на альте проявлялось азартное стремление доказать его по праву достойное место солирующего инструмента на музыкальном подиуме. Связанный семейными узами со своей сестрицей, капризной примадонной оркестра скрипкой и занудной тетушкой виолончелью, альт вобрал в себя сущность обоих инструментов, приближаясь ближе всего к звучанию человеческого голоса. Маэстро триумфально утверждал любимый инструмент, как солирующий, равный королевской чете сцены – роялю и скрипке. В его руках теплый, грудной звук альта завораживал, согревая сердца слушателей в лучших концертных залах мира на разных континентах.
В этот раз Андрей почувствовал, что в зале кто-то пристально следит за тайными знаками их общения. После концерта в фойе раздевалки Корнев неожиданно столкнулся с новым знакомым, стариком Конклиффом, который, злобно глядя на Андрея, прошипел в его адрес.
– Ваше неуместное поведение, молодой человек, мешает артистам соблюдать игровую дисциплину.
Только теперь Корнев отчетливо вспомнил, что видел его уже раньше на концертах. Обычно он сидел в первом ряду четвертой ложи зала, опершись на свой могучий посох. На его замечание Андрей не успел отреагировать, так как из-за приоткрывшейся потайной двери в фойе гардероба показалась головка Николь. Разговор прервался, не начавшись.
После концерта они с Николь отправились в один из ночных клубов, где не практиковались шумные концертные программы, а приглушенно звучала музыка далеких шестидесятых. Интимная обстановка позволяла практически полностью уединиться и наслаждаться обществом любимого человека.
3
Витраж с Цициллией позднее был восстановлен.