Страница 45 из 54
Не говоря ни слова, девица ловко сняла с Сони платье, вытащила теплый шлафрок, еще и укутала плечи толстой московской шалью.
– Мадемуазель следует выпить подогретый отвар шиповника с тоником от простуды! – Наконец подала голос горничная и улетела на кухню.
Соня поплелась к постели. Ее комната, как, вероятно и все в этом доме, была обставлена по старинке – как в давние времена, посередине красовалась огромная кровать с тяжелым пологом из светло-коричневого бархата. Такого же цвета были и шторы на двух окнах, и обивка мебели. Не слишком подходящий тон для спальни, но девушке было не до этого. Она желала только одного – раздвинуть полог, улечься и заснуть.
Но тут дверь распахнулась с легким стуком – все-таки Виктор вспомнил хорошие манеры и постучал перед тем, как войти. Он был в темно-синем халате с бархатными отворотами, в теплых домашних туфлях. Увидев Соню, стоявшую перед огромной кроватью, он не удержался от шутки:
– Не знаешь, как влезть на эту махину?
И верно – кровать была высока. В прежние времена перед ней ставили табуреточку, а то и небольшую лесенку. Но, видно, помещая сюда Соню, гранд-маман не позаботилась о ее комфорте. Не велика птица – влезет как-нибудь!
Но Виктор решил проблему иначе – раздвинул полог, подхватил Соню на руки и поднял на кровать. Сам встал рядом и прошептал:
– Тебе не будет здесь страшно одной?
– Будет! – чистосердечно ответила Соня и лукаво улыбнулась. – Но тебе лучше вернуться к себе. У тебя ведь в комнате такой же монстр.
– У меня еще выше и больше. И самое главное, он натурального канареечного цвета. И такого яркого, аж в глазах рябит. Мне точно на нем приснится чей-нибудь призрак. Как ты думаешь, здесь есть привидения?
– Не знаю, – отозвалась Соня. – Если и есть, они мне теперь не помешают…
Виктор пошарил в кармане и вынул граненый пузырек, который Соня уже видела. Тот самый, с ароматом хвои и апельсина.
– Я боюсь, как бы ты не простыла! – проговорил он. – Выпей на ночь! Это отличный отвар, мне его присылают из Манчжурии. Когда-то я спас дочку одного тамошнего лекаря, так он теперь присылает мне презенты. И знаешь, как рекламирует свой настой? Пишет: «Мертвого подымает, живого развлекает». Смешно, верно?
Соня кивнула. Виктор поцеловал ее и погладил по голове:
– Доброй ночи, милая! Господь с тобою!
Соня закрыла глаза. Ей было уже не до манчжурского отвара, который она машинально засунула в карман, не до горничной, которая принесла свое лекарство из шиповника… Соня уснула, как провалилась куда-то.
Проснулась она от того, что кто-то бесцеремонно трясет ее за плечо.
– Просыпайтесь, мадемуазель! – быстро и встревожено шептала горничная. – У нас несчастье – мадам заболела и завет вас!
Соня вскочила, плохо соображая. Какая мадам – гранд-маман? Господи спаси, этого только не хватало! А ну как бедная старушка перенервничала? Конечно, приезд долгожданного правнука – радость. Но в ее возрасте и радость может оказаться чрезмерной!
Соня в спешке кинулась к саквояжам – что надеть? Что-то попроще без этих противных пуговиц и застежек, которые парижские портнихи почему-то так и норовят напришивать в самых неудобных местах. Как назло, под руку не попадалось ничего путного. Соня схватила удлиненную меховую кацавейку, которую всегда носила зимними вечерами дома, накинула прямо на теплый шлафрок. На ноги натянула меховые сапожки, которые почему-то вывалились из саквояжа прямо на пол.
– Скорее! – торопила горничная и, схватив Соню за руку, потащила куда-то по коридору.
Соня еле поспевала. Второпях окинула себя взглядом в зеркале, мимо которого пробегала. Ужас какой – теплый фланелевый шлафрок, в котором она спала, на нем кацавейка на меху, а на ногах старые разношенные сапожки, которые носила дома в зимние холода… Да что же это?! Ее же примут за идиотку, собравшуюся на Северный полюс!
– Я вернусь, переоденусь! – воскликнула Соня.
– Ах, не надо! – горничная вцепилась в ее руку и потащила еще быстрее.
Лестница, коридор, лестница. Двери, двери. И еще одна – огромная железная. Горничная втолкнула Соню и захлопнула дверь. Соня в недоумении огляделась. Куда ее привели?!
В большой, хорошо освещенной канделябрами комнате не было ни обычной мебели, ни окон. Только громадный стол у стены, весь заставленный какими-то приборами, колбами, ретортами, сосудами. На столе в идеальном порядке разложены непонятные держатели, крючья, ложки, большие и маленькие. И ножи – множество разных ножей – золотых, стальных, серебряных, зазубренных, тонких, трехгранных, игольчатых. Зачем нужно столько ножей?!
У другой стены стояли две узкие кровати на колесиках, застеленные белой материей. На одной кровати кто-то лежал, тяжело и хрипло дыша. Вторая кровать была пуста.
И тут в другом конце этой странной комнаты-лаборатории приоткрылась дверь и в нее проскользнула женская фигура. Еще не старая дама, на вид лет сорока, сорока пяти, в приятном белом фартучке с воланчиками, в белых, идеально чистых перчатках. Может, именно так здесь, в Париже, одеваются врачи или сиделки?
Соня кинулась к даме:
– Что случилось? Гранд-маман плохо? Тогда надо срочно позвать Виктора!
Дама усмехнулась какой-то плотоядной улыбкой:
– Вот уж его-то звать точно не нужно!
– Почему?
– Потому, что это наше дело! Он здесь – лишний. Он привез тебя и свое дело сделал. Я уж и надеяться перестала. Время идет, а вас все нет!
Соня в недоумении уставилась на даму:
– Простите, но кто вы? И где гранд-маман? Мне сказали, ей плохо!
– Конечно, ей плохо! – Дама смерила Соню странным осуждающим взглядом. – Вы же ехали так долго!
– Мы торопились, как могли! Да где же она, бедная?
Дама зло хихикнула:
– Она перед вами!
Соня оторопела:
– Вы – мадам Гранде?! Что за глупости! Мы же виделись с ней сегодня. Она старушка. Ей уже под сто лет!
– Ошибаетесь, Софи, мне уже сто тридцать пять! – совершенно спокойно поправила дама.
– Вы с ума сошли! – ахнула Соня. – Люди столько не живут!
– А сколько прожили твои дед и отец? – поинтересовалась дама.
– Я точно не знаю… – пробормотала Соня.
В памяти тут же всплыли странные разговоры с дедом и его слова: «Мы долгожители! Только ты никому об этом не говори!»
– Так сколько же они пожили? – саркастически осведомилась дама. – Не знаешь? Я скажу: твоему отцу было 66 лет, а деду – 116!
– Не может быть!
Соня вспомнила своего энергичного и молодого отца, которому от силы можно было дать лет тридцать пять, когда, его сбила лошадь. Да и дед никак не тянул на векового старца, ну от силы лет на пятьдесят с небольшим.
– Вы все выдумываете! Только я не пойму зачем!
– Немного терпения и поймешь! Ты знаешь, что твоя настоящая фамилия Ленотр?
– Конечно!
– Но ты не знаешь, чья еще кровь течет в твоих жилах!
– Отлично знаю! – Девушка гордо выпрямилась – Маркизы де Помпадур!
– Да ты не так глупа, как кажешься. Заметила портретное сходство? Поумерь свою гордыню – ты родня не самой Несравненной, а всего лишь ее сестре. Именно дочь ее сестры, 16-летняя Аделина, и вышла замуж за Жана Ленотра, твоего прадеда.
– Так это ее убили в Версале?
– Ее. А знаешь, за что?
– У моего прадедушки оказались записки маркизы де Помпадур. Злодеи приказали отдать их, но прадед не послушался. Тогда, чтобы отомстить ему и напугать, те люди убили его жену.
– Какие глупости! Аделину убили не из-за дурацких записок, а из-за ее сына. Хотели застрелить мальчишку, но попали в нее. А мальчишка, то есть твой дед, убежал.
– Но к чему убивать мальчика? Что он мог знать?! Он просто играл на ковре в будуаре маркизы де Помпадур в солдатики и подбирал листы, которые она выбрасывала…
– Дались тебе эти листы! Да их ищут только дураки, которые все еще верят в сокровища!
– А вы не верите в них?
– Мне на них наплевать! Дело в самом мальчишке: ребенок – вот пропуск в будущее! Знаешь, почему он прожил столько – сто шестнадцать лет? И еще бы прожил, если бы не ваши московские лихачи.