Страница 6 из 13
Доронин тяжело дышит, каждый его вздох ударяет по натянутым словно струны нервам.
–Уйди.
–Марин…
– Я не хочу тебя слушать, и видеть не хочу, убирайся! Вон!
Скрип половиц, зажмуриваюсь и слышу хлопок входной двери. Обнимаю себя руками, подползая к дивану. Все еще продолжаю вытирать слезы, тянусь к сумочке, вытаскивая из нее пачку длинных дамских сигарет. Дурная привычка, привязавшаяся с больницы. Нервно чиркаю колесиком зажигалки, смотря на разгорающуюся оранжевую точку. Крепко затягиваюсь, выдыхая дым в пространство спальни, начиная икать.
Срываю с дивана покрывало, закутываясь в него, сидя на прохладном паркете. Отец не пришел, и я надеюсь, что не придет еще долго.
В спешке вытряхиваю содержимое сумки, шаря руками в поисках мятого блокнотного листочка. Отыскав, разворачиваю, вчитываясь в нацарапанные на нем шариковой ручкой цифры.
Подползаю к тумбочке со стоящим телефоном, набираю номер и затаив дыхание слушаю громкие гудки.
–Алло.
–Здравствуйте, – неосознанно хлюпаю носом, – Константин?
–Да.
–Это Марина, помните?
– Марина, конечно помню.
– Вы были правы, я все же решила вам позвонить.
–Я очень рад. Марина, у вас все хорошо? Голос грустный.
– Нет, все хорошо, – киваю, словно он сидит передо мной, – тяжелый день.
–Понимаю. Может быть, прогуляемся вечером?
–Да, было бы неплохо.
–Хорошо, тогда говорите, где встретимся, я подъеду.
–Давайте в том же кафе, где познакомились.
– Договорились. В семь?
–Да, в семь. До свидания.
–До свидания, Марина.
Вешаю трубку, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Крепче завернувшись в покрывало, направляюсь в душ, по пути смывая окурок в унитаз. Шерстяная ткань падает к ногам, и я переступаю бортик ванны, включая теплую воду. Струйки стекают по телу, вдыхаю чувство уверенности, отмываю кожу, натирая ее до красноты губкой, выжимая из той как можно больше пены.
Обмотавшись полотенцем, сушу голову, стоя перед зеркалом, завиваюсь, надеваю короткое васильковое платье, игнорируя бюстгальтер, туфли на высоком каблуке, и, перекинув ремешок сумки через плечо, выскальзываю на площадку. Папа как раз поднимается по лестнице. На лице недоумение.
–Ты куда?
– Гулять.
– А Сашка где?
–Не знаю, – пожимаю плечами, широко улыбаясь.
После произошедшего во мне словно что-то перещелкнуло. Раньше я жила с болью и сожалениями, но сегодня наглядно поняла, какой же была дурой. Жалела, и ведь в первую очередь не себя… его. В глубине души я так за него боялась, переживала, любила… а сейчас, сейчас он словно открыл мне глаза, позволил взглянуть на все под другим углом, вновь вернул мне мою ненависть, а за ней пришло и безразличие.
Забежав в автобус, крепко сжимаю поручень, наблюдая за мелькающими городскими пейзажами, в метро сижу с закрытыми глазами, пытаясь вышвырнуть из головы произошедшее, как жаль, что это не так просто. Абсолютно не просто.
У кафе замедляю шаг, замечая Константина издалека. Надеваю на лицо улыбку, подкрасив губы и взглянув на свое отражение в окне, подхожу ближе.
– Здравствуйте, – останавливаюсь ровно за его спиной.
–Марина, шикарно выглядите.
Мужчина оборачивается, поднимаясь на ноги.
– Спасибо.
–Это… это вам, – протягивает букет из пяти алых розочек.
Вдыхаю цветочный аромат и присаживаюсь на отодвинутый для меня Константином стул.
–Я так рад, что вы позвонили.
– Может быть, на «ты»?
– Конечно, – улыбается, принимая из моих рук цветы и ставя те в принесенную официантом вазочку.
– Значит, ты моряк? – делаю глоток апельсинового сока. Капитан-лейтенант, – салютует мне аналогично наполненным стаканом.
Доронин.
– Саня, хорош бухать!
Знакомый голос, еле доносящийся через марево отчаяния и литры алкоголя. Разлепляю глаза, озираясь. В кабинете темно, плотно задернутые шторы не пропускают дневной свет, на столе пепельница с тлеющей сигаретой, дымок которой вьется в воздухе под тускло горящей лампой. По правую руку початая бутылка водки. Упираюсь ладонями в ручки кресла, откидываясь на высокую кожаную спинку, чувствуя тошноту.
– Слушай, завязывай, – Марат садится на край стола, отгребая в сторону бумаги, те валятся на пол с нервирующим шумом.
–Тихо ты, – прищуриваюсь, сводя брови.
– Завтра встреча с банкиром, а ты на ногах не стоишь. Мне, что ли, туда ехать?
– Погоди, это же завтра, – ухмыляюсь, – я сейчас еще выпью и буду огурцом.
– Ага. Завязывай, сказал, – забирает со стола бутылку, – в душ вали.
– Ты с кем разговариваешь? Страх потерял? – тянусь в ящик стола, доставая ствол и направляя тот на Лукьяна. – Я тебя здесь пристрелю, понял?! Вон пошел.
– Придурок, – Марат отталкивается и, швырнув папку к моим ногам, широким шагом идет к двери.
– Сука! – давлю на курок, и выстрелив, опускаю руку.
На выстрел сбегается охрана, Марат матерится. Пинаю валяющиеся у ног бумаги и, перешагнув через них, наливаю в стакан водки. Замахнув содержимое в себя залпом и положив ТТ на стол, пересекаю кабинет, касаясь пальцами дыры от пули в стене.
Лукьянов вылетает в коридор, хлопнув дверью, продолжая отборно материться, Глеб же, потирая лоб костяшками пальцев, оценивает обстановку.
– Александр Николаевич…
– Вышел отсюда.
Кивок, и долгожданная тишина. Остаюсь один, вновь и вновь отлетая на несколько месяцев назад. Под ладонями ее плечи, в ушах крики и слезы. Почему? В миллионный раз задаю себе вопрос, не дающий покоя: как я мог? Зачем? Но ответов нет до сих пор. Содеянное не отмотать назад, не стереть из памяти, с этим приходится жить.
Боль нарастает с каждым вздохом, каждой прожитой секундой. Сожаление, никому не нужное самоистязание и плавящиеся внутренности. Меня пошатывает, я почти не осознаю происходящее, вижу лишь размытые силуэты, отдергиваю штору, тяну с силой, так что карниз падает на пол, перешагиваю, присаживаясь на подоконник, и протягиваю руку к стоящей на нем бутылке текилы. Отлично.
Сворачиваю крышку, прежде чем в кабинет влетает сестра. На ней распахнутый длинный ярко-красный пиджак и черное облепляющее фигуру платье. Открыв дверь, Людка застывает, опускает сжатую в кулак ладонь, тяжело вздыхая. Медленным шагом обходит кожаный диван, присаживаясь на самый край.
– Нравится? – закидывает ногу на ногу, вздернув идеальную черную бровь.
– Чего?
– Спиваться? Я вижу, ты втянулся, – ехидно смотрит на бутылку в моих руках.
– Отвали, – делаю глоток, жидкость прокатывается по горлу, ткани которого уже совершенно не реагируют на горечь.
– Слушай, долго ты еще будешь себя жалеть? – усмешка. – В кого ты превратился? Не мужик – тряпка.
Сжимаю стоящую рядом рюмку, и стекло хрустит под пальцами, разрезая кожу. Капли алой крови бесшумно капают на паркет.
– Встала и…
– А Баженова, между прочим, – растопыривает пальцы, любуясь маникюром, – мужика себе нашла, пока ты здесь травишься. Даже успела свалить с ним из Москвы.
– Что? – разжимаю руку.
Люда внимательно смотрит на лежащие под моими ногами осколки и, сглотнув, переводит взгляд к моему лицу.
– То… улетела она, в новую жизнь, Санечка, в новую и счастливую жизнь.
– Куда?
– Я без понятия, знаю только, что в Москве ее больше нет.
– Подожди, когда?
– Три месяц уже как.
– Почему ты раньше…
– Я говорила, но ты в своем запое маму не узнаешь… щелк, и с каждой новой рюмочкой все меньше воспоминаний.
– Сука, – подношу окровавленный кулак к губам, чувствуя сладковатый привкус железа.
– Вот-вот, – пожимает плечами, – завтра последняя встреча с инвестором, ты должен там быть, иначе всю работу, которую мы проделали, можно будет смыть в унитаз.
Киваю, смотря в одну точку.
– Вот и хорошо, – поднимается, подходя ко мне вплотную, – а это, – хлесткая пощечина, на которую я почти не реагирую, – за Марата. Не смей, понял? – острые ноготки впиваются в распахнутый ворот моей рубашки. – Ты не Бог и ничего не решаешь, ясно тебе?