Страница 19 из 70
И пока учеба же для всех несмотря на спектр всевозможных услуг, предоставляемых существам, как и людям, была и оставалась же обязательным и чуть ли не должным элементом такой же социализации и коммуникации. Никите же просто нравилось от души все это. Учиться. Как и носить форму со сменкой. Хоть и презирал все же «бабочки». Ему по душе же были просто галстуки. Конечно, туфлями и брючными костюмами. Будь то «двойка» или «тройка»… Как и те же самые костюмы, но отдельно и вразноброд… В виде брюк и рубашек. Пиджаков и жилетов… Ой, а вязаные-то, вязаные жилеты… М-м-м! Ну… нравилось! Одному же из немногих, наверное. И не наверное. Нравилось быть в этом мгновении и в этих моментах… И да, он единственный получал от этой должности удовольствие. Ну и что! И пусть же даже это не была прям великая потребность… Особенно же для него и… его же настоящих лет… И он вполне мог постигать все это и сам. И в один же заход. Будь то очно или заочно, дистанционно… И уже бы сто раз постиг и не ходил… Но он просто не захотел! И, закончив свое образование до, в который же раз сменив специальность – уже с юриста на редактора, он решил попробовать теперь экономическую специальность, того же, кстати, университета, и просто выучиться на экономиста. Да. Вот так просто. Но и уже вместе со мной и нашей общей подругой. В первый раз в первый класс… Снова! Да. Просто снова. Не в первый раз, не в класс… Да и не на курс с группой… И не детсада! Доучиваясь же фактически – все же второе полугодие последнего четвертого курса… Да и чего нет? В жизни же нужно попробовать все. Тем более в вечной жизни. Опять же, кто какой смысл вкладывал в это. А ему, как и учиться, нравилось же еще и общаться. Напрямую. И со всеми. И даже если где-то обгонял по темам и понимал больше, скрупулезно верил в повторение как мать учения и подтягивал за собой остальных, если возникали проблемы и потребности. Но и не кичился, не выпячивался и отсвечивал специально. Старался, во всяком случае. Не всегда же, конечно, и получалось… Но и кто здесь не без греха? Точно не он – демон! Пусть и в прошлом же – человек. Еще же чего лучше! За себя и того парня, как говорится. Все грешны. Да! А он еще и в двух жизнях будто побывал. Минимум. Как и я же, собственно, сейчас. И есть. Но и вместе с тем он был, продолжал находиться среди масс. Учился на ошибках, выходя из них. И снова входил… Переживая же лишь только за потоковость. И больше – как смертность. Но и радуясь изменяемости и сменяемости, новости… По нему – жили бы все одинаково. Он бы и не думал об однообразности и стагнации. Наверное… С семьей-то своей он не скучает! А они, к слову, не первый год и век с ним вместе живут.
Ребенок? Да. И еще же какой… Самый же что ни на есть настоящий. С искорками в глазах, интересом ко всему и всем… С открытой душой и сердцем. Не совру, если скажу, что он был самым сердечным среди всех. В сравнении же со мной… И не только в их семье. Как и в моей. И… еще одной. Не только и в университете. В городе, стране… В мире! Не побоюсь даже этого слова: вселенной! Да и не только же из-за своей какой-никакой, а бывшей, и в то же время совершенно не бывшей, человечности. В принципе. Ему же одному, что пока на моем собственном веку и из демонов же да и на сугубо мой личный взгляд, целиком и не частями, не точечно и в моментах, удалось сохранить это и пронести… Как свою же душу и… в сердце! Но и не только это и в себе. А еще и пронять на это же остальных. Перенять от себя и отдать им… Пусть порой и на расхищение – в одну сторону. И не всем же, как и всех… Но иногда же и взаимно!.. Кто учился же с ним да как и я же, собственно, учась, всегда терялись и до сих пор же теряются, теряюсь в понятийном аппарате: «Светлый он или темный? Чужой он или свой? Их или не их? Живой или?..». А он и не спешил открываться до конца, что в новой, что и в старой компании. Ведь как и учиться, общаться ему и нравилось еще быть «чужим среди своих» и «своим среди чужих»… И пусть мир розовых очков чаще всего и всех становился и был его миром… Что было, конечно, и не очень хорошо. Но и не плохо! Учитывая же, как и когда он перенес становление демоном… Да, может, он и не выбирал – кем быть. Но и оставил за собой право – каким им быть. Человеком же. И в демоне. Да! И не наоборот.
Влад же, к счастью ли, горю, но и своим, не поддерживал его в этом. Но, что и важнее же всего, как и значимее же для самого Никиты, и не опровергал. Ничего не говорил против! Может, потому что завидовал, что не мог видеть мир таким, как Ник. А может, как с Дедом Морозом у человеческих семей: не хотел разбивать его веру и надежду… Его желание и мечту! Любил его. Любил! Ну ладно тебе, Ник. Видишь же — как я хорошо тебя знаю. И как – ты. Ведь знал, и не упрямься, знал к чему все приведет и готовился уже зачеркивать. Признай уже это сам! И он ведь признается… Не судим сами – не судимы и будем. Тем более мы все тут толерантны и… Шутка! Нет. Ну не дуйся. Братско-сестринская любовь – это не инцест. Ну, не всегда, во всяком случае. Как и братско-братская же. Хотя… Зато и не твинцест, м? Хоть опять же никогда в этом и не признавался. Да и вряд ли когда-либо вообще же признается, я думаю. Но про себя-то точно сделает это… Если уже не сделал… Не сделал же? Противный. Засранец и садюга! Я-то – от себя все слышу. А ты – от себя? И себя же! Как завидовал и в том, что Никите свезло с большим обхватом территории. Преимущественно же – женской населенности и направленности. Но были и исключения… По нему же сохли все! Вот все. Когда же закадычный наш рыжик привлекал лишь таких же, как он сам. Но и с кем поведешься… Да и он сам же не надеялся на большее. Но и не соглашался на меньшее! Как и Никита, но и в разрезе все той же зависти… Белой, конечно же. На светлом же глазу. Без Владовских же и примесей… Ведь посматривал с ней не в обратку, а вперед. И смотрел лишь на другого… брата. Стараясь же хоть в чем-то, если и не во всем, походить на него. Пусть хотя бы и утонченным и строгим стилем… в той же самой одежде и обуви. Ведь остальное все висело на нем мешком с картошкой, утягивая к земле, или сетью с грузилами, что и без подцепления и подсечек, только набросил – и сразу же на дно. И расползалось же, растекаясь на еще пока влажной коже как маска из папье-маше или разбивалось, раня ее как никогда нежное и хрупкое состояние при первом же порыве и налете ветра на наледь над стоячей водой ранней зимой. Будучи же не «не пошитым под размер», ведь дело и не в нем, разве что в сухости, а буквально выточенным и выскобленным из холодности и тяжести внешней, и снежности и льдистости внутренней, все того же мальчика Кая. Не Каина. Хоть и парня. Но и не мужчины… Хоть прошло уже больше, чем пять, а там и десять, лет… По человеческим же меркам… И все – для и по девочке же Герде! Не скромно. Да. И не похоже. Но и его же зовут не так…
* * *Взвихрив мелированные светло-каштановые пряди своей правой пятерней, одновременно укладывая и прилизывая челку на правый же бок, а левой продолжая зависать на клавиатуре своего серого ноутбука, сидя в гостиной своей же квартиры, Никита и ее убрал со стола, закидывая теперь обе же руки за спину. И откинувшись на спинку стула из темного дерева, в цвет и самого стола, что шел же в наборе к нему, оперся на его задние две ножки и завис над полом в воздухе, потягиваясь руками вверх. Почти и протыкая стулом ковер с высоким черным ворсом и причудливыми большими белыми цветами на нем. И не потому, что те были не по размеру ковра, а потому, что не по своему размеру, возможному и стандартному, явно и сильно же его превышая. И, что еще интересно, они были даже не похожи на самих себя. Как и на своих собратьев. Да и сосестер. Вроде тех же роз или лилий. Это был какой-то симбиоз и скрещение одного вида растений с другим. Но и так, что было и непонятно – кого и с кем, еще же и изначально. Чья была основа? И чьи вкрапления? И в какой пропорции вообще? А змеи-стебли с мелкими шипами, полосующие поверхность ковра вместе с листвой от и до, только еще больше подливали масла в огонь. Превращаясь в какое-то змеиное гнездо и их же клубок, а порой и в каких-то осьминогов-лиан. То здесь и полностью пропадая под мебелью, то там и выходя за края. И не только же самой мебели.