Статус миротворца

Теперь, после того как они едва не лишились своих черепов, Лоссберг прикрывал их действия. “Езда” на боевом катере по улицам ночного города ему понравилась, он даже нашел в ней нечто романтическое. Разумеется, между ними и астронавтом поддерживалась постоянная связь. Хикки глянул в зеркало, увидел, как из темной подворотни медленно выползает узкий черный нос “сто сорок пятого”, и тронул машину с места.

Этерлен включил приемник, и из передней панели неожиданно ударил тягучий, густой, как патока, древний блюз.

– Пол, тебе надо увольняться, – произнес Хикки, сам удивляясь тому, что он говорит. – Ты стал настоящим психом, ничуть не хуже Жирного.

Этерлен шмыргнул носом и отвернулся к окну. Хикки посмотрел, как просачивающийся через чуть приоткрытое окно ветер треплет его светлые волосы, собранные на макушке черным кожаным бантом, и подумал, что сейчас Этерлен взорвется по-настоящему. Он был готов к этому. Наверное, готов с того момента, когда понял, что испытанный боевой офицер, каким он привык воспринимать своего старшего товарища, вдруг превратился в человека, уставшего бороться с накопившимися в нем страстями. Горечь, которую Этерлен долго хранил в себе, превратилась в ярость. Контролировать ее он уже не мог…

– Я знаю, – неожиданно тихо ответил Этерлен – он все так же продолжал смотреть, как улица несет мимо него желтые шары фонарей. – А дальше?..

– “Я уйду от тебя, но куда, но куда?” – хрипловато, страдая, пела женщина, и ее глубокий прокуренный голос заполнял собой салон автомобиля.

Хикки стиснул руками рулевое колесо.

Впереди не было ничего, кроме смерти. Еще никогда он не осознавал это с такой четкостью, как сейчас, двигаясь по залитым водой улицам Эболо. Только смерть, и слабая, очень слабая надежда, что они хоть что-нибудь успеют, а потом – потом его смерть не будет такой уж бессмысленной.

– Лосси, – позвал Махтхольф, поднося к лицу рацию, – я тебя не вижу.

– А как же ты меня увидишь? – фыркнул в ответ Лоссберг. – Вода с неба так и валит… я метрах в ста позади вас. Меня вообще не видно.

– А, понял. Слушай меня внимательно: сейчас справа откроется трехэтажный особняк в колониальном стиле. Перед ним, как бы в глубине, заброшенный двор, частично обнесенный кирпичным забором. Заползи туда, места тебе хватит.

– Понял.

– Черт, – Этерлен повернулся к Хикки и раздраженно пристукнул ладонью по панели перед собой. – Тачку ведь придется бросить.

– Не принципиально. Для меня это не ценность.

– Да плевать я хотел на тачку. Куда я дену терминал? Служебный терминал. Ч-черт, я точно превращаюсь в идиота.

Хикки вздохнул. Он проехал мимо светящегося огнями клуба и затормозил в сотне метров от него. Еще раз прикинул, нет ли в машине каких-то личных вещей, потом распахнул дверь.

– Бери папку, и идем.

Они совершенно спокойно прошли по тротуару перед входом в заведение Липы и через несколько метров свернули налево. Старинный особняк, из окон которого раздавалась адски громкая музыка, был обнесен невысоким забором, тянувшимся в глубь квартала. Хикки и Этерлен оказались как бы в коридоре, ограниченном с двух сторон. Впереди острые глаза Хикки различили темный контур катера.

– Ну и место, – прошипел Этерлен. – Наверное, такое только у вас на Острове встретишь…

Катер стоял посреди почти круглого двора, на который мертво смотрели черные провалы стрельчатых окон полуразвалившегося двухэтажного дома времен начала колонизации. Перед носом катера валялось здоровенное гнилое бревно. Отдав Лоссбергу бесценный терминал, Этерлен настороженно повертел головой. Справа от него в темноте угадывался неровный контур древнего кирпичного забора, а слева – забор более свежий, отделявший клуб от заброшенной дыры посреди квартала. В этом заборе Этерлен заметил весьма удобный пролом.

– Хик, там же наверняка есть задний ход, – утвердительно произнес он.

– Задний проход, – хмыкнул Махтхольф. – Да, есть. А ты думал, я поведу тебя через парадный подъезд? Черта с два, у них входные билеты дорогие. Ну, идем.

– Не суетитесь там, – глухо донесся до них голос Лоссберга из открытого бокового люка.

Дождь сыпал уже не так активно, как прежде, но все же достаточно густо, для того чтобы две черные фигуры совершенно потерялись в сумраке, разрываемом лишь пляшущим светом из окон особняка. Миновав пролом в заборе, офицеры бегом проскочили небольшую полосу свободного пространства и прижались к мокрой стене здания. Сверху гремели какие-то невероятные синкопы, через которые прорывались визгливые голоса клиентов матушки Липы. Все они уже находились в глубочайшем “пике”.

– Слушай, а давай сверху, – предложил Этерлен. – Вон видишь, пожарный выход со второго этажа…

– Знать бы, куда ведет та дверь. Ну ладно, узнаем. По крайней мере, через нее будет удобно уходить. Поехали…

Взбираясь по лестнице, Хикки впервые за очень долгое время ощутил нечто похожее на давний боевой азарт. Теперь, как и когда-то, он был не дичью, а охотником. Он вспомнил те, прежние времена и усмехнулся. У него за плечами было три десятка боевых миссий и несколько настоящих десантных операций, ему приходилось командовать людьми, убивать и умирать самому. Когда-то ему это нравилось.

Этерлен склонился над дверью и возмущенно фыркнул.

– Этот замок не открывался лет двести, – прошептал он.

Дверь он одолел при помощи рейнджерского тесака, всунув его в щель косяка и вырвав замок наружу. На Хикки пахнуло теплой затхлостью. Музыка стала еще громче.

“Береги башку, – напомнил он себе, – главное – это башка”.

Они вошли в небольшую каморку, заваленную каким-то непонятным хламом. Впереди тускло светилась прямоугольная рамка еще одной, внутренней двери. Ее также пришлось взламывать тесаком.

– Тише ты! – зашипел Хикки, раздраженный деревянным скрипом.

Этерлен безразлично махнул рукой. Дверь вывела их в слабо освещенный коридор, который заканчивался грязной лестницей со следами засохших желтых плевков. Похоже, в этом закоулке употребляли кое-что похуже плесени. Желтым сплевывали курильщики местного “желтого гриба”, вызывавшего стойкие, иногда длительные галлюцинации и очень быстро отправлявшего человека на кладбище.

Хикки вынул из петли на бедре свой тяжелый боевой “нокк”, сбросил с плеч ненужный уже плащ и уверенно скользнул вверх по лестнице. Дальше началась “зачистка” – когда-то привычная, а теперь уже порядком подзабытая. Они двигались быстро, “качали” в довольно хорошем темпе – Этерлен вышибал запертую дверь, а Хикки с излучателем наперевес вламывался в помещение. Иногда на них как-то реагировали, чаще – нет. Отвратительно пахло “грибом”. Один раз в Хикки выстрелили: седой мужчина в дорогом костюме, рядом с которым в полной отключке валялся обнаженный подросток, выдернул из-под руки пистолет и, не глядя, спустил курок. Хикки равнодушно превратил его в кляксу на стене и пошел дальше. Удар – заход – короткий взгляд – выход.

– Ну, он внизу, – уверенно заключил Хикки. – Мы обошли весь этаж, а на третьем не “принимают”, там уже только отсыпаются. Он внизу… ты только не пугайся – там сейчас такая содомия, что с непривычки глаза могут вылезти.

– Да у меня от этой вони и так уже глюки начинаются. Давай договоримся… Ты его сразу узнаешь?

– Ну, я его видел пару раз. Узнаю. А ты?

– А я на его досье так насмотрелся, что он мне скоро сниться начнет. Значит, как зашли, так и давай. Без соплей, идет?

Хикки молча пожал плечами. Сопли он перерос очень давно. Сейчас его беспокоила только одна мысль – они делали то, чего делать было нельзя… Даже приблизительно он не мог себе представить, к каким последствиям приведет убийство Ника Батозова. Хикки не сомневался в том, что вся операция пройдет чисто, никаких улик полиция не получит, но об этом он и не переживал, страха перед полицией у него сроду не водилось. Его мозг упрямо свербила мысль, что высокопоставленные покровители Ника не захотят простить его смерть и начнут свой, невидимый поиск. От таких ищеек уйти труднее, чем от копов.