Страница 66 из 112
Та пыталась вырваться, что-то тихо говорила своему спутнику. Её причёска растрепалась, на щеках алел румянец. Мужчина отвечал ей грубо, в повышенном тоне. Не замечал, что привлёк внимание всех посетителей павильона. Продолжал сыпать оскорблениями. А потом и вовсе — размахнулся и хлестнул женщину рукой по лицу.
У замерших рядом с входом в ресторацию рабов не дрогнул ни один мускул. Мужчины продолжали стоять на своих постах. Смотрели перед собой, не замечая творящееся рядом с ними безобразие.
Женщина вскрикнула. От удара у неё треснула губа — как тогда, у Двадцатой. Драгоценным камнем блеснула на солнце капля крови. Женщина стёрла её с лица ладонью. Усмехнулась, сощурила глаза, что-то тихо сказала.
Усатому её слова не понравились. Его ноздри затрепетали. Губы сжались так плотно, что превратились в тонкую линию.
Он ударил женщину снова.
Я выронил ложку, вскочил из-за стола. Мой стул с грохотом опрокинулся на пол.
— Хорки!
Мираша попыталась схватить меня за руку. Но не успела.
Я устремился к выходу из павильона.
В голове вертелись слова, что мы с Гором в шутку говорили друг другу перед тренировочными поединками: «Сиер, вы позор нашего клана! Вызываю вас на дуэль!».
Молодая пара, подходившая к павильону, шарахнулась с моего пути. Я промчался мимо них, не задел и не толкнул. Сдерживался, не позволял себе перейти на бег.
— Шлюха! — продолжал кричать усатый.
Таращил глаза. Его щеки дрожали.
Я подошёл к паре, когда мужчина снова замахнулся.
Женщина пыталась вырваться из его захвата. Но у неё не хватило на это сил. Прикрыла глаза, ожидая новый удар. Не отвернулась.
Я перехватил руку усатого, когда та уже устремилась к голове женщины. Остановил её без труда. То ли мужчина её расслабил, то ли силой не выделялся.
Развернул усатого лицом к себе. Тот едва не упал, щелкнул челюстями.
Слова, которые собирался бросить ему в лицо, вылетели из головы.
Вместо них произнёс:
— Женщин бить нельзя!
И ударил.
Как учили: двумя руками.
Услышал знакомый хруст.
По звуку определил: правильно рассчитал силу — кость предплечья мужчины пробила кожу.
Усатый совсем не по-мужски взвизгнул, выпустил свою спутницу (та всё еще жмурила глаза). Взглянул на меня с детской обидой. Прижал к животу сломанную руку, завизжал снова.
Попятился. Отходил от меня, пока не прижался спиной к окну ресторации. Оконное стекло задрожало под его давлением.
Я не собирался преследовать мужчину.
И ломать ему вторую руку — тоже.
Заметил, что гости ресторации тычут в меня пальцами. Что-то говорят — звуки свозь стекло до меня не доходили.
Ожили рабы, охранявшие вход в ресторацию. Схватились за жезлы. Поспешили к нам.
Я подумал о том, что зря они собираются тратить на усатого заряды регенерации. Он мужчина. И заслужил боль. Пусть терпит!
Лучше бы подлечили рану женщины.
Кровь — такая же яркая, как капля, что я видел на губе белокурой — заструилась по руке мужчины. Испачкала тому халат, закапала на землю. Красная лужица у ног усатого стала увеличиваться.
Я вдохнул её запах.
У крови людей почти он такой же, как и у крови охотников. Разница едва ощутимая.
Посторонился, пропуская рабов к раненному.
— Сиер кит Рилок! — сказал один из них. — Что с вами?!
Ответом ему был полу визг-полу стон усатого.
Второй раб подскочил ко мне. Смотрел удивлённо. Поднял жезл, направил его на меня, точно собрался лечить.
«Умеет ним пользоваться? — подумал я. — Маг? Магомелочь, как я?»
Палец раба коснулся красного пятна на артефакте.
Активировал?
Раб прикоснулся ко мне жезлом. Волна холода вошла мне в плечо. Прокатилась по телу.
Магия.
Но не регенерация.
Странные ощущения.
Я попытался отмахнуться. Не смог. Опустил руки.
Мои мышцы вдруг расслабились. Ноги задрожали. Подогнулись.
Я повалился на землю (успев подумать о том, что испачкаю одежду), ударился виском о камень мостовой.
Увидел у самого лица женские ножки (красивые!) с тонкими лодыжками и маленькими пальцами (с раскрашенными ногтями!), обутые в сандалии с серебристыми завязками. Попытался оторвать щеку от земли, чтобы взглянуть на их владелицу.
Но не сумел пошевелиться.
— Сиер кит Рилок! Мы подогнали экипаж! Отвезем вас к лекарю!
Я услышал стон.
Всё еще стонет усатый?
— А этого куда?
Я не понял, кто говорил. Не видел лиц — только ноги.
— Зови стражу, тупица! Он напал на кланового!
Лежал я долго. Без движения. Прижимал щеку к тёплому камню, чувствовал, как из приоткрытого рта вытекает слюна.
Перед моим лицом сменилось множество ног. Вот только такие красивые, как те, женские, больше не появлялись. Только мужские.
Слушал, о чём разговаривали. Но не видел, кто.
Голос Мираши не услышал ни разу.
Понял, что рабы позвали городскую стражу.
Те явились быстро. Потоптались вокруг меня. Пожаловались, что не хотят нести меня на руках (куда?).
Кто-то предложил им воспользоваться экипажем.
Меня ухватили за руки, заставили сесть. Я увидел своё отражение в окне ресторации — так выглядят мертвецы. На виске — пятно подсохшей крови.
В том же отражении насчитал троих стражников и десятка два сбившихся в толпу любопытных горожан. Усатого и белокурую среди них не заметил. Мирашу тоже.
Стражники подняли меня с земли. Двое несли, третий шел впереди, призывал горожан расступиться. Я рассматривал лица людей, пытался понять, куда подевалась Мираша, и что та собирается делать.
Мои ноги волочились по мостовой. Голова повисла, касаясь подбородком груди. Я мог лишь вращать глазами.
У самой повозки (украшенной позолотой кареты!) я увидел её.
Не Мирашу — женщину с короткими чёрными волосами и большими зелёными глазами.
Непривычно было видеть на ней золотые украшения. И белый халат. Но в нём она смотрелась лучше, чем в красном!
Узнал каждую чёрточку на её лице. Отметил, что с момента нашей последней встречи загар женщины стал ещё темнее. Вспомнил те ямочки, что появлялись на её щеках при улыбке.
Наши взгляды встретились.
Долгое мгновение мы смотрели друг другу в глаза.
Двадцатая не улыбнулась.
Отвернулась.