Страница 2 из 41
Причитания слились в единый гомон из пожеланий лекарю всяческих благ. Он только устало улыбался, кивал, протискивался к выходу и, чтобы никого не запачкать, поднимал вверх руки.
***
Светало. Кони неспешно трусили обратно в Веншавейе, к шуму родных вод.
— Учитель, почему наше Молоко чёрное? Материнское молоко всегда белое…
— Как мать дает своему ребёнку всё самое лучшее в белом молоке, так и счастливая земля Тир-Фради даёт в чёрном Молоке всё лучшее своим Детям.
Мальчишка нервно теребил конскую гриву.
— Я теперь понимаю, почему ты не женат, Учитель, — наконец выдавил из себя Айден. Потрясение всё не отпускало его. — И я тоже никогда-преникогда не женюсь! Ну их к тенланам, этих баб!
Катасах тихо рассмеялся.
— Сегодня был самый важный Урок. Женщины прекрасны и нужны, ведь они проводят сюда, на землю, Жизнь Детей Тир-Фради. Пути самой Жизни часто неприглядны и кровавы, но сам посуди: когда бы страх смерти был больше страсти к жизни, разве жили бы тогда Дети Тир-Фради? Посмотри на себя, Айден. Ты сам, да и я тоже когда-то, был слабым младенцем из кровавых врат. Все были, и все будут.
Айден молчал и рассеянно смотрел по сторонам. Где-то свистели первые утренние птицы.
— Будь ты внимательнее, — сказал Катасах, — заметил бы: я давно женат.
Мальчишка встрепенулся.
— Да-а-а? И на ком же?
— На своей работе!
— …и то правда…
Когда они добрались до родной деревни, Катасах отпустил коней, утомлённо потянулся и побрёл к себе. У хижины привычно стояли корзины с подарками от благодарных пациентов и с остывшей едой. Как давно они оказывается не ели!
Айден проглотил пирожок и сонно поплёлся внутрь, но уткнулся в чью-то пышную тёплую грудь. Крепкие пальцы взяли его за ухо.
— Иди-ка на поспи где-нибудь на воздухе, малыш.
И Айдан остался снаружи.
— Это что здесь такое? — устало спросил Катасах, проходя мимо него ко входу.
— Это тебе благодарность от Танцующих Деревьев, — промурлыкала незнакомка, увлекая за собой лекаря.
— Очень рад, но обойдусь. Силы совсем оставили. Тут такой случай был, представь… — доносилось из хижины.
— О, за это не беспокойся, лекарь. Сейчас я разомну эти уставшие плечи, эти затекшие мускулы…
Айден постоял ещё немного. Вытер нос, набрал в подол туники пирожков и пошёл на конюшню. Зарывшись с головой в душистую солому, он размышлял. Раз учитель знает пользу женщин, с чего бы ему, ученику, лишать её Учителя?
***
Молодой лекарь сидел над дымами. Вернее, он парил в воздухе над курильницей, перекрестив ноги, и размышлял. Между светлых, почти невидимых бровей залегла глубокая складка.
Сквозь приторный дым белены мерещились бездонные, горящие зелёным, глаза. Единственным ребёнком Тир-Фради, которому могли принадлежать такие глаза, была Мев. Мев, мудрая страшным тайным знанием, запечатанным в знаменитой улыбке её большого красивого рта. То был её, странный, почти детский и по-звериному настороженный взгляд. Земля уходила из-под её маленьких босых ног.
Катасах вздрогнул. Угли почти прогорели, и он поёжился, подбирая под себя пятки.
***
Где-то в сокровенных дебрях чащ Фрасонегада дремала нелюдимая Мев. Вокруг неё разлеглись леволаны, огромные ящеры-людоеды. Казалось, и они спят.
Длинные зелёные косы Мев, переплетённые тонкими ветвями и листьями, льнули к земле. Бледное большеротое лицо испещрили ритуальные шрамы и широкие полосы татуировок на подбородке и впалых щеках. Мшистое зелёное пятно on ol menawí, метки Тысячеликого, спускалось от виска к левому глазу. Веки дрожали. Болотная ведьма вошла в глубокий сон. Её субтильная фигурка с изящно закрученными рогами перевернулась на другой бок, а белый ящер, тайно моргавший немигающим третьим веком, аккуратно накрыл её тяжёлым хвостом.
***
Мев дёрнулась и проснулась в хижине лекаря. Как будто с её прошлого сна минули десятки лет. Молодой лекарь сильно возмужал. Румянец скрыла жреческая раскраска doneigad, взгляд потяжелел. Голову венчал шлем из черепа лютого клыкастого зверя, тенлана. А сам лекарь сидел на корточках у тусклого сернистого пламени с синими отсветами и напряжённо читал линии ожогов на листах. Он был очень слаб, лоб его покрывала испарина. Большие грубые пальцы разглаживали сморщенные листы, тонкие губы с глубокими горькими складками шептали, уговаривали, спрашивали.
Мев тихонько ходила вокруг и наблюдала.
Без метки on ol menawí. Такой же желтоглазый, как и все земляки. Обычный. Безрогий. Никакой.
Лекарь бормотал слова на древнем языке, и лист нехотя разворачивался, бесстыдно показывая источник повреждений. Doneigad вздохнул, поднёс лист к губам и бросил в огонь. Трясущейся рукой он поднял ко рту чашку с водой, но не удержал и пролил. Беззлобно ругнулся и лёг, свернувшись калачиком, прямо на пол.
Ей уже донесли о заслуге этого лекаря в племени Красных Копий. Мев потирала подбородок. Его зовут Катасах. Увидел и впустил жизнь там, где не было ни единого её признака. А теперь умирает на полу собственной хижины.
Забываясь, Катасах бормотал слова утешения чуждому мальчику, обезображенному малихором, над которым Верховный Король Винбарр уже начинал класть свой первый курган…
========== 1. Два одиночества ==========
Комментарий к 1. Два одиночества
По многочисленным просьбам лексика островитян возвращается в текст.
¹ Renaigse — чужак
² En on míl frichtimen — Тысячеликий бог
³ Nadaíg — хранитель (nadaíga — хранители)
⁴ On ol menawí — cвязанный с Тысячеликим богом
Очередной день благословил солнцем счастливые земли острова Тир-Фради.
Облака вокруг головы огромного вулкана собирались, словно вожди на Совет — сосредоточенно, вальяжно, и порой устраивали настоящие бури, о которых, по счастью, знало только чашеобразное жерло.
Таинственная тёмная зелень Фрасонегада манила ночной свежестью и отталкивала призрачными тенями ядовитых и вечно голодных тенланов — ящероподобных хищников со своеобразными представлениями о доминировании.
Красные листья Ведрада скрывали тысячи загадок, будто само Время выбрало эти земли для своих игр, смешивая неизвестное и тщательно забытое прошлое со странным и порой парадоксальным настоящим. От взгляда непосвящённого были укрыты и древние святилища, и резные замшелые камни, оставленные с незапамятных времён — возможно, с самых Первых Обетов между людьми и Тысячеликим богом.
Чёрные земли Тир-Доб хранили память о единственном извержении, выбросившем на поверхность множество блестящих камней.
Огромные кости невиданных зверей Глендгнамвара хранили почтение перед памятью времён, но у каждого клана были свои представления о чести и правильности. И не было среди племён единства и взаимного доверия.