(Не) бывший папа

Я неосознанно тянусь к нему, словно умирающий от жажды к воде, руки против воли обвивают его шею, и я притягиваю дениса ближе. Теснее. Прижимаюсь, словно пытаюсь слиться в одно целое. Не соображаю ничего в голове туман, перед крепко зажмуренными глазами пляшут цветные пятна, а в ушах звон. Я словно погрузилась на большую глубину, все расплывчато и размыто.

— Мила… — слышу рваный шепот, и горячие губы перемещаются на шею. Выгибаюсь, чувствуя эйфорию. Это надо прекратить — твердит разум. Сейчас, еще чуть-чуть — возражает сердце. Еще всего минутку, капельку…

Отталкиваю Дениса, он смотрит на меня замутненным взглядом, потом в глаза светлеет, и он трясет головой.

— Прости, — отводит взгляд, а мне хочется, так хочется, чтобы он снова обнял меня и поцеловал. Нельзя, одергиваю себя, у него семья. Я не разлучница, не собираюсь уподобляться подобным женщинам.

— Ничего, — вскакиваю и иду на кухоньку, ставлю чайник. Руки трясутся. Хочу занять себя хоть чем-то, лишь бы не думать. не вспоминать о таких горячих губах на своей коже…

— Ты не ответила на вопрос, — раздается прямо над моим ухом. Денис не касается меня, но я чувствую его всем телом. Нервы натянуты до предела. — Почему ты ушла?

Пожимаю плечами, но даже не оборачиваюсь. Не хочу продолжения. Вернее, хочу, всем сердцем и душой, но…

— Так вышло.

— Я сделал что-то не так?

Не так. «Ты изменил мне!» — хотелось закричать, выплюнуть правду в лицо, но я сдержалась. Все прошло, перегорело. Во всяком случае, очень хотелось на это надеяться.

— Нет. Просто я поняла, что должна уйти, и ушла, — покачала головой.

— Ты не ушла, ты сбежала! — Денис схватил меня и развернул к себе. — Дождалась, пока я уйду, и смылась, не сказав ни слова. Могла бы нормально сказать.

— А ты бы меня отпустил? — чувствовала себя в его рука тряпичной куклой. — Отпустил бы?

Денис заглядывает мне в глаза, и что-то в них, видимо, останавливает. Он выпускает меня, и я делаю шаг в сторону.

— Я, пожалуй, пойду спать. День был слишком долгим. — Поворачиваюсь и иду в сторону комнаты, а потом замираю. Я ведь даже не поблагодарила. Несмотря ни на что, это отличная идея — спрятаться подальше от дома. — И да, спасибо, что привез нас сюда, — выдавливаю и продолжаю движение.

— Не за что, — слышу позади, но больше не останавливаюсь.

Захожу в комнату, бросаю взгляд на спящую Ирку. В темноте, разбавленной лунным светом, она кажется маленькой лесной феей, только крылышек не хватает. Подхожу, сажусь рядом и поправляю волосы, упавшие на лицо. Дочка сладко спит, и я не могу сдержать улыбку.

Наконец отлипаю от дочери, раздеваюсь и ложусь в большую кровать с другой стороны. Луна заглядывает в окно, как любопытная девчонка. а я лежу без сна и пялюсь на полоски света, пронизывающие комнату. Губы еще горели от поцелуев, а в голове стройными рядами теснились воспоминания. И хотя я знала, что это гадко и неправильно, все же не могла отказать себе в удовольствии немного погрузиться в них, раствориться на минутку, снова быть не в одиночестве. Конечно, с дочерью я никогда не была одинока, но, как говорится — это другое.

За воспоминаниями сама не заметила, как уснула. Мне снились знакомые крепкие объятия. Я утопала в них, зная, что под защитой, что никто не причинит мне вреда. Поэтому, когда проснулась, еще некоторое время не открывала глаза, пытаясь задержать ускользающее ощущение заботы.

Улыбнулась, повернула голову, открыла глаза, чтобы пожелать дочке доброго утра, и тут же похолодела: кровать была пуста!

Глава 12

Денис

На природе я всегда просыпался рано. Не знаю, в чем причина: в птичьих трелях за окнами гудение ветра в каминной трубе или тишина, которая бывает вдали от города. А может, просто настоящий свежий воздух, который пробивается через чуть приоткрытую форточку.

Сегодняшнее утро не исключение. Открываю глаза, смотрю на часы — пять утра. Только рассвело, неясный свет рассеивается шторами. Встаю, выглядываю в окно — тихо, только листья падают. Ночные птицы уже заснули, а дневные только-только просыпаются. Открываю створку. Вздрагиваю от утренней свежести и тихонько иду в ванную. По дороге заглядываю в комнату к девчонкам: спят как младенцы, обнявшись и закутавшись в одеяло. Усмехаюсь и встаю под душ.

Прохладная вода бодрит, прочищает мысли, и я тут же вспоминаю о вчерашнем поцелуе. О мягкости кожи под моими губами, как под ними быстро-быстро билась жилка на шее. Как Мила обняла меня и прижала так крепко, словно хотела сплавиться, слиться в одно единое существо. В ее поцелуе была все та же страсть, что и шесть лет назад. Неужели не забыла? Неужели не разлюбила?

Трясу головой, разбрызгивая капли. Быть этого не может. Она же сказала, что ушла, потому что должна была. А когда любят — не уходят. Когда любят — разговаривают. Надо все-таки добиться от нее правды во что бы то ни стало.

Просушив волосы полотенцем иду на кухню и закрываю дверь. Варю кофе, смотрю в окно, а мысли где-то там. в прошлом. Как все могло бы быть, если бы она не ушла?

— А ты хороший? — внезапно раздается позади голосок, и я, вздрогнув, оборачиваюсь. На пороге Ира. Стоит, настороженно ждет ответа.

Подхожу к девочке ближе, стараясь не напугать. чувствую, что сейчас от любого резкого движения она может убежать, как дикая лань. Присаживаюсь на корточки и беру маленькие ручки в свои, бережно, словно они стеклянные. Такие тонкие, легкие, воздушные. У Руса, хоть он и такого же возраста, руки тяжелые, мужские. А тут…

— Да, я хороший. Ты же сама говорила, помнишь? — намекаю на просьбу стать ее отцом.

Ира неуверенно кивает, а потом спрашивает:

— А почему ты тогда ругался с мамой?

— Мы не ругались. Мы просто спорили. Взрослые иногда спорят, забывая, что дети все видят и слышат иначе. Мы с твоей мамой давние друзья.

— Правда?

Киваю. Говорить о предположениях по поводу отцовства с пятилетним ребенком — верх безумия. Тем более когда ни в чем не уверен. Нужно сначала убедиться. Сдать тест ДНК. И тогда уже говорить. И сказать это Ире должна Мила.

— Да, милая. Твоя мама мне очень дорога. И сейчас у нее неприятности, а она не хочет признаваться, что ей нужна помощь. Вот и спорила со мной.

Поднимаюсь и веду за собой. Сажаю на диван за стол.

— Кушать хочешь? — спрашиваю и смотрю выжидательно.

— Хочу. А можно?

Что? В каком смысле? Ее что, голодом морят? Непохоже. Тогда почему такой странный вопрос? Внимательно смотрю на девочку и усмехаюсь: да она просто стесняется. В незнакомом месте же, как в гостях.

— Конечно. Что будешь?

Открываю холодильник. Был здесь пару недель назад, так что ничего скоропортящегося нет.

— Бутерброд? — несмело отвечает Ира.

— Что ты обычно ешь по утрам? — задаю очередной вопрос. Так будет проще. Потому что я, разумеется, совсем забыл заехать в магазин и купить даже хлеб. Надо срочно исправлять оплошность.

— Мама варит кашу.

Мда, легче не стало.

— Знаешь что?

— Что?

— Сегодня обойдемся без каши.

Достаю яйца и кетчуп, разогреваю масло на сковородке, делаю глазунью и рисую кетчупом улыбку. Получается довольная рожица. Ира сидит тихо, пока я колдую над плитой, но, когда ставлю перед ней тарелку, распахивает глаза и улыбается.

— Это мне?

— Да, только хлеба нет, прости, — развожу руками.

— Ничего.

Наблюдаю, как девочка аккуратно ест, вымазывает жидкий желток кусочками белка, как макает в кетчуп. Через десять минут Ира отодвигает пустую тарелку и смотрит с благодарностью.

— Спасибо.

— Не за что. Еще чего-нибудь хочешь?

— Попить.

Хлопаю себя по лбу забыл, что всухомятку есть вредно. Быстро ставлю чайник, наливаю чай, достаю из шкафчика упаковку печенья, ставлю все это перед Ирой. Она не спеша потягивает напиток, откусывая печенье по крохотному кусочку, а я внимательно разглядываю ее лицо, ища признаки сходства с собой. Вроде нос мой. Или нет? Глаза другого цвета. Волосы тоже. Она вообще копия Милы. Надо все-таки сдать тест. Материал, мне нужен биологический материал.