Страница 5 из 18
– Я вас понимаю, – проговорил он. – Но это моя работа. Я должен задать вам вопросы, чтобы найти того, кто покушался на вас. Вы ведь не хотите, чтобы он гулял на свободе?
– Мне все равно, – ответила она.
– Ну почему же все равно? Пока он не пойман, есть опасность, что он повторно совершит на вас покушение.
– Вы думаете? – прошептала она испуганно.
– Разве вы не убедились в этом, когда он напал на машину, в которой вас везли в больницу? – произнес Акламин, серьезно всматриваясь в ее лицо. – Может, все-таки что-то вспомните?
– Я ничего не помню, – тихо повторила Римма и сомкнула веки, словно его вопросы пугали ее и уже набили оскомину.
Видя, что разговора не получается, что она упорно уходит от ответов на вопросы, что нет смысла задавать другие, Акламин спрятал записную книжку в карман пиджака, сказал:
– Ладно. Выздоравливайте. Поговорим позже. – Поднялся со стула и шагнул к выходу.
Она проводила его тоскливым взглядом. Ее поведение показалось Аристарху довольно странным. Как будто она боялась говорить с ним. По словам Ольги, она хорошо видела, как Римма, обернувшись, смотрела во все глаза на парня, когда тот приближался к ней с ножом. Не разглядеть его, не запомнить какие-то детали внешности было просто немыслимо. Акламин был озадачен. Чего боялась Римма? Хотя Аристарх уже имел фоторобот на этого парня, но ответы Риммы могли дать более полную картину происходящего. Однако никаких ответов не последовало. Римма ничем не помогла.
После операции она быстро пошла на поправку. Через две недели уже передвигалась по палате и даже начала просить врача, чтобы тот выписал ее. Но получала отказы. Вела себя так, словно боялась находиться в стенах больницы. Всякий раз вздрагивала, когда открывалась дверь в палату и появлялся какой-нибудь посетитель к соседкам. Ее принимались успокаивать. Кивая в ответ, она продолжала оставаться в напряжении. И постоянно просилась на выписку. По ней видно было, что ее преследовал страх, и с каждым днем он нарастал. Особенно с наступлением темноты на улице. Никто не понимал, в чем дело. Она же молчала. Лечащий врач тоже обратил на это внимание и пытался внушить, что ничто в больнице ей не угрожает, что нельзя так изводить себя, что из-за этого хуже идет лечение. Римма кротко вздыхала и просилась домой. Врач пальцами опускал ниже на нос очки и смотрел поверх них, сомневаясь, что дом лучше больницы.
– Конечно, мой дом не крепость, – говорила она в ответ, – но мне кажется, что там я буду чувствовать себя лучше.
Врач возвращал очки на переносицу, видя, что убедить Римму не удается. И отходил от ее кровати. Несколько раз Римму посетил Млещенко. Он всем говорил, что чувствовал перед Риммой моральную ответственность за то, что случилось в его доме. Хотя, если говорить начистоту, то дом в это время еще не приобрел нового уюта, потому что еще не дышал теплом нового хозяина, не пропитался его запахами. Будучи новым приобретением Млещенко, по духу дом еще дышал чужой жизнью. И даже не духом Риммы, а духом ее погибшего мужа. Перед продажей дома Римма остро ощущала присутствие в нем духа бывшего мужа. Когда ходила по комнатам, чувствовала это в каждом углу. Муж с любовью строил его, с любовью фантазировал, с любовью планировал, с любовью занимался отделкой и обсуждал вопросы меблировки. И дом платил ему той же любовью. Потому Млещенко, говоря о своей моральной ответственности перед Риммой, иногда проговаривался и произносил фразу, что все случилось не в «моем доме», а «в его», словно он чуял дух того, кто построил дом. То ли такие оговорки были случайны, то ли Млещенко как бы оправдывался, пытаясь подчеркнуть, что не успел еще основательно ощутить себя полновластным хозяином. Тем не менее посещения им больницы были частыми, как будто он искупал свою вину, хотя никакой вины за ним не наблюдалось. Что же касается Глеба и Ольги, они посетили Римму один раз. В этой истории их связывало лишь то, что они стали невольными свидетелями нападения и потом сопроводили в больницу. До тех пор было шапочное знакомство. Глеб знал ее погибшего мужа, но с Риммой им с Ольгой встретиться пришлось лишь где-то когда-то по случаю. Теперь и вспомнить трудно, где и когда. Придя в больницу, проведали сначала водителя Николу с раненым охранником, затем отправились к Римме. Войдя в палату к Дригорович, выложив на тумбочку фрукты для нее, Глеб придвинул стул Ольге. Сам встал сбоку. Разговор с Риммой не заладился сразу. Она немало была удивлена их посещению. Не ждала. А потому смотрела пугливыми глазами отчужденно. И вместе с тем с заметным любопытством окинула с ног до головы красивую фигуру Ольги и ее легкий наряд: сиреневый топ с кружевом, темную узкую по бедрам юбку с фалдами понизу, босоножки на высоком каблуке и украшения на шее, ушах и руках. Соседки по палате поднялись с кроватей и бочком-бочком молчком пошаркали за двери. Пухленькая замыкала шествие, с любопытством поглядывая на Ольгу и Глеба. И даже когда закрывала дверь за собой, обернулась, жадно впитывая в себя Ольгино обаяние и, по всей видимости, сожалея, что ее природа не наделила такой фигурой и подобной красотой. Как обычно бывает в таких случаях, разговор начался со стандартных фраз:
– Как ты себя чувствуешь, Римма? – спросила Ольга.
И получила стандартный ответ:
– Нормально.
– Мы вот тут принесли фруктов, чтобы подкормить тебя витаминами. – Кивком головы показала в сторону тумбочки.
– Спасибо. Не стоило беспокоиться. Мне уже лучше, – равнодушно посмотрела на фрукты Римма.
– Родственникам сообщили, что ты перенесла операцию? – спросила Ольга.
– Зачем? – как будто испуганно насторожилась Римма.
– Ну как же? – простосердечно удивилась Ольга. – Ты же чуть не погибла.
– Но не погибла же, – словно ощетинилась та.
– Могло быть и иначе, если бы мы случайно в тот момент не оказались на крыльце, – вставил слово Глеб.
– Возможно, – согласилась Римма, скользнула глазами по лицу Глеба, по его белой рубашке и остановила взгляд на пряжке ремня. Потом отвернула голову и уставилась в потолок. Помолчала и закончила: – Возможно, если бы не вы, то меня наверняка убили бы.
– Но за что тебя убивать? – Ольга изумленно смотрела на ее застывший профиль, как будто видела на нем страх и обреченность, заставлявшую почувствовать жалость к Римме.
– Не знаю, – ответила она и взглянула так, как смотрят дети, обиженные на учителя за то, что тот задавал вопрос, на который не выучен урок.
– Но как же? – спросила Ольга и растерянно оглянулась на Глеба. – Ведь должна же быть причина!
– Должна, конечно должна, – кивнул Глеб, – но мы ее не знаем.
– Как вы думаете, поймают его? – неожиданно спросила Римма тихим тревожным голосом.
В этот миг Глебу показалось, что тревога на ее лице выражала явную неопределенность. Понять, чего она боялась больше – того, что его еще не поймали, или того, что его поймают, – было невозможно. Ответ Глеба был таким же неопределенным:
– Это вопрос к полиции.
Римма была примерно тех же лет, что и Ольга. Это сейчас она пребывала в бинтах с грустным испуганным видом. Но тогда, на торжестве у Млещенко, в глазах горел огонек, который она искусственно приглушала некоторой вдовьей печалью, зажимала себя, старалась быть сдержанной, хотя чувствовалось, как из нее ключом била энергия. Время шло, и жизнь неминуемо брала свое. Римма вновь становилась такой, какой все знакомые знали ее до смерти мужа. Ее холодная красота останавливала на себе взгляды мужчин. Роковая красота. В старинные времена из-за подобных женщин мужчины стрелялись. Ее мужу, наверно, жить с нею было нелегко. Узнать этого теперь никто не может. Но при его жизни многие были убеждены, что Римма от него не просто погуливала, а гуляла с таким аппетитом, что клейма на ней уже негде ставить. Однако никто не удивлялся тому, что муж все это терпел. Казалось, что от такой красавицы можно было стерпеть что угодно. Его загадочная гибель была полной неожиданностью. Эта гибель обескуражила многих, кто ожидал совершенно другого развития событий, кто считал, что рано или поздно муж прихлопнет Римму за разгульный образ жизни.