Страница 7 из 13
Медресе Индже миноре, Конья. Вид с востока
Учитывая, что первые купольные медресе появились в Анатолии еще в середине XII в., можно говорить, что вполне объяснимые в условиях анатолийского климата процессы перекрытия дворов мечетей и медресе и «втягивания» их внутрь объема зданий происходили синхронно, и к середине XIII столетия результаты этого процесса были закреплены в официальной архитектуре Конийского султаната. Вместе с тем унификация сельджукской архитектуры, очевидная в первой половине XIII в., постепенно уступала место решениям, объясняемым как включением в архитектурный патронат новых групп заказчиков (индивидуальных и коллективных) с более скромными амбициями и возможностями, так и иными задачами, продиктованными городскими мусульманскими общинами, суфийскими орденами, дервишескими и ремесленными братствами. Следование сложившейся типологии и риторическое цитирование нормативных образцов уступали функциональным требованиям. Хотя в процесс сокращения размеров сооружений, общий для XIII в., сельджукская архитектура в силу своего позднего возникновения оказалась вовлечена меньше, чем, например, византийская, славянская или закавказская, из-за слабости госзаказа в третьей четверти столетия большая городская мечеть – улу-джами – практически исчезла как тип на целое столетие, зато возникшая только к середине XIII в. композиция айванно-купольного медресе и близкая к нему структура текке стали основой для османских айванных мечетей «типа Бурсы».
Медресе Бюйюк Каратай, Конья. Интерьер. Вид с востока
Мечети анатолийских княжеств XIV–XV вв
После распада Конийского султаната в начале XIV в. на землях Анатолии образовался целый ряд мусульманских княжеств-бешшков. Некоторые из таких княжеств возникли в результате амбиций сельджукских чиновников, пытавшихся, пользуясь слабостью Сельджуков Рума, создать собственные «династии», которых хватало лишь на одно-два поколения; другие – и таких было большинство, особенно в западных районах Малой Азии, куда не дотягивалась власть сюзеренов-ильханов, – были образованы в результате укрепления на границах Конийского султаната тюркских племен, чьи вожди получали уделы-уджи в обмен на вассальную службу. Западные бейлики имели возможность осваивать приэгейские долины Западной Анатолии, не контролируемые ни Византией, ни Румом; восточные оказались зажаты между Румом, ильханами и контролируемой Мамлюками Сирией и обеспечивали свое существование, лавируя между политическими интересами более сильных соседей.
Одной из провинциальных территорий постсельджукской Анатолии, имевшей больше возможностей для экстенсивного развития и в силу ряда обстоятельств сумевшей этими возможностями воспользоваться, был бейлик Османа, сложившийся у северо-западных границ Конийского султаната. Последовавшее подчинение анатолийских княжеств Османскому государству привело к восприятию османской архитектуры как отражению «мэйнстрима» политического и культурного развития постсельджукской Анатолии. Между тем памятники бейликов демонстрируют наличие «анатолийской альтернативы» османскому зодчеству, – вполне понятной, если учесть, что после распада Конийского султаната унифицированный «сельджукский архитектурный стиль» получил сразу несколько векторов развития41. Отправной точкой для эволюции планировочных и композиционных решений во всех случаях оставались наработки позднесельджукского зодчества: «официальная сельджукская мечеть», небольшие купольные месджиты, айванные и купольные медресе.
От архитектуры бейликов, правители которых не менее Сельджуков Рума и Османов нуждались в монументальном выражении своих политических устремлений, правомерно ожидать примеров последовательного развития позднесельджукских типов мусульманских сооружений без привнесенных конструктивных решений. Правда, следует учитывать два важных обстоятельства.
Во-первых, архитектура Конийского султаната к концу XIII в. оказалась в значительной степени инерционна и лишь развивала и упрощала типы и модели зданий, появившиеся в первой половине столетия. Новых источников для обогащения сельджукской традиции и придания толчка ее дальнейшему развитию в Восточной Анатолии не было, и мастера бейликов вынуждены были либо воспроизводить отработанные модели, либо заимствовать свежие идеи у османских архитекторов, менее связанных с сельджукскими наработками и имевших возможность обращаться к византийскому опыту, что вело к постепенной «османизации» архитектуры бейликов. Кроме того, важным источником османского влияния на архитектуру бейликов был прямой заказ отдельных представителей местной правящей элиты, – например, османских «принцесс», в результате династических браков вошедших в круг региональных патронов.
Во-вторых, насильственной «османизации» многие памятники архитектуры подверглись после вхождения бейликов в состав Османского государства. Речь чаще всего шла не столько о политически мотивированной перестройке памятников по османской модели, сколько о требуемом расширении помещений и об османских реставрациях ветшавших провинциальных зданий в XVII, XVIII и особенно в XIX вв., в ходе которых многие сохранившиеся мечети получили несвойственные им дополнительные помещения и целые нефы, перекрытия и элементы декора.
Основа, на которую опиралось культовое зодчество бейликов, – как восточных, так и западных (в том числе владений Дома Османа), – была общей; но если в результате патроната Сельджуков Рума появился относительно гомогенный архитектурный стиль, ставший отражением государственной идеи и ее составной частью, то различия бейликов в географическом положении, строительных возможностях, активности контактов с соседями и в степени «сельджукизации», – прочности политических связей с Конийским султанатом и наличия сельджукских памятников, которые могли служить образцами, – привели к формированию собственных требований к культовым зданиям и предпочтений в выборе источников развития мусульманской архитектуры.
В то время как османская мечеть на первом этапе заимствовала конструкцию сельджукских купольных месджитов и византийские приемы возведения перекрытий, мастера бейликов обратились к другим доступным источникам, зачастую старательно цитируя географически близкие памятники (так, например, поступали патроны из династии Джандаридов в Северной Анатолии, заказчики-Эретниды в Каппадокии и наместники ильханов в Эрзеруме)42.
Наиболее последовательно использование и сельджукских, и османских наработок можно проследить в памятниках бейлика Караман, распространившего свою власть на значительную часть Центральной и Юго-Восточной Анатолии и почти полтора века остававшегося основной, а затем единственной политической альтернативой османскому господству над Анатолией (бейлик был ликвидирован в 1483 г. в ходе Восточного похода Мехмеда II Фатиха). Целый ряд памятников середины XIV – середины XV в. в столице княжества Ларенде (совр. г. Караман) и в соседних городах (ларендские мечети Юнус Эмре, Хаджи бейлер, Дикбасан, Улу-джами в Эрменеке, Эски-джами в Гаферияте (Казимкарабекире)) представляют собой колонные базилики, интерьеры которых разделены на поперечные нефы стрельчатыми аркадами, несущими деревянные потолки. Возможно, членение залов небольших мечетей на поперечные нефы с помощью стрельчатых аркад по сирийско-артукидскому образцу и использование деревянных потолков следует считать характерными чертами небольших городских мечетей бейлика Караман; во всяком случае, перечисленные памятники демонстрируют единство конструктивно-планировочных решений, что позволяет объединить их в локальную группу. Подобную же консервативность местной архитектурной традиции следует отметить и в композиции караманидских медресе – дворовых с одним айваном, противолежащим входу (медресе Эмир Муса-бек в Ларенде, Оба около Аланьи, Ак-медресе в Нигде43), причем следование местным формам проявилось даже в реализации на территории Карамана прямого османского заказа, как показывает медресе Хатуние в Ларенде (1382)44.