Страница 2 из 6
Знаете, уже сейчас, поразмыслив об этой ситуации не раз, пришла к выводу, что самыми страшными были не разбитый нос мальчика и не муха с оторванными крыльями. По-настоящему страшно на самом деле то, что когда муха мучаясь каталась по полу, детям было весело, а воспитателям всё равно.
В детдоме у всех воспитательниц есть свои любимчики. Они вам в этом никогда не признаются, но поверьте, это так. Я в числе любимчиков никогда не была. Дело в том, что в их число обычно попадают те, кто оказался в детском доме совсем малышом. Воспитательницам приходилось просыпаться по ночам из-за их плача, менять подгузники, они слышали их первое слово и видели первые шаги. В общем, эти дети стали для них как свои, а мы были несколько чужими.
Я же попала в детдом, когда мне было пять. Что странно, вся информация о моей предыдущей жизни пропала, как будто её никогда и не было. Не знаю точно, Анна – это то имя, которое мне дали при рождении, или уже в детском доме мне просто прилепили самое распространённое женское имя, но я к нему уже привыкла. Одна из воспитательниц как-то сказала, что я сама назвала себя Аней, так что вполне может быть, что имя настоящее. Ещё одна странность была в том, что я и сама ничего не помню до того момента, как в первый раз проснулась в комнате, где полно сирот. Как будто опытный гипнотизёр поработал над моими мозгами. Только вот, кажется, он немного увлёкся и вместе с воспоминаниями стёр способность к человеческим чувствам и заодно эмоциональность. Так что в пять лет я была чем-то типа живого робота с абсолютно чистой картой памяти.
Сначала я не видела в этом никакой проблемы, но лет так в восемь начала понимать, что мне нужно вписываться в образ человека. Тут обнаружила замечательную вещь, преимущество, которой лишены многие другие люди. Я была как чистый холст, рисуй что хочешь. И я постепенно разрисовала этот холст, создала образ человека, которого не захотят упечь в психушку. Научилась рисовать милую улыбку на лице (с лицом мне повезло, так что я и правда могу сойти за невинную овечку), научилась изображать страх из-за совершенно глупых вещей (к моему удивлению, это оказалось одним из необходимых навыков для выживания, потому что что люди считают тебя ненормальной, если не испытывать страх перед всякой ерундой). Не стала сильно увлекаться в создании личности, ужасно изматывает целыми днями пытаться угождать кому-то. Приобрела лишь тот минимальный набор навыков, который поможет мне более-менее приспособиться в мире «человечных» людей, изображая полезного члена общества.
Мне и правда удалось стать полезным членом общества. Я убираю из этого мира мусор, которому вообще лучше бы не рождаться. Кто знает, сколько жизней я уже спасла.
Ой, что-то я совсем уж отвлеклась от темы, мы же разговаривали о том, что случилось с сорокалетней женщиной, убившей пятерых детей. Со мной такое бывает, увлёкшись рассказом ухожу не в ту степь. Ну да ладно, имею право, в конце концов, это мой дневник.
Так вот, родители пятого ребёнка рассказали нам историю, исследовательская группа провела расследование, дальше заказ выпал мне. Не то, что бы заказы распределялись рандомно, но чаще всего это дело случая. Той женщине выпало встретить свою смерть в лице меня. Не самое ужасное лицо, которое можно увидеть перед смертью.
На самом деле, очень даже хорошее лицо; такое, при виде которого не ожидаешь подвоха. По этой причине при первом знакомстве многие принимают меня за милую девочку. Лицо у меня очень симметричное, с большими карими глазами, и не дающий выглядеть излишне мимимишной шрам на левой щеке, в сантиметре от внешнего уголка глаза. Будь я мужчиной, этот шрам придавал бы некую сексуальность, но я считаю, что и на моём явно женском лице он смотрится неплохо. Не люблю идеальную внешность. Идеальность скучна. Даже очень красивые лица быстро забываются. Запоминаются как раз-таки неидеальные особенности, которые есть только у одного человека. Они рассказывают историю этого человека, раскрывают характер, дают понять, какой жизненный путь прошёл человек прежде чем предстать перед вами с этим изъяном. Уверена, что у моего шрама тоже есть история. Но я его не помню. Тот гипнотизёр, стирая мою память, совершенно не учёл, что некоторые истории я захочу знать. А может быть, он сделал это специально, чтобы некоторые истории я никогда и не вспоминала.
Кстати, если вам интересно, женщину эту звали Надежда. Самой мне их имена абсолютно не интересны, от излишней сентиментальности не страдаю. Мне совершенно без разницы кого убивать: Надежду, Веру или Любовь. Лишь бы они заслуживали того, как я с ними поступаю.
Произошло это в её квартире, которая находится на семнадцатом этаже одного из новостроек Москвы. Обычно мы делаем это в безлюдных местах, свидетели нам не нужны. И это одно из правил: никто не должен видеть нас даже близко к жертве. Никаких признаков того, что мы когда-либо в этой жизни пересекались. На этот раз всё так же, мы всё предусмотрели и придумали отличный план.
Я зашла в её дом в рабочее время, никто меня не увидел. Проблемой было лишь то, что в элитных домах, как этот подъезды понатыканы камерами наблюдения. Но и этот факт можно использовать в свою пользу, до неузнаваемости изменив внешность. В этом помогли парик с пепельно-белыми волосами, солнечные очки, закрывающие половину лица, ярко-розовая помада, которой я никогда не пользуюсь, и объемное платье как у беременных. Позвонила в дверной звонок притворившись курьером одного из маркетплейсов. Эту посылку я удачно перехватила и подняла коробочку перед камерой, когда позвонила в домофон. Нет, не думайте, мне не пришлось убивать курьера, чтобы заполучить посылку. Наши люди залезли в компьютер Надежды и позаимствовали qr-код для получения заказа. В службе доставки были только рады, что не придётся оплачивать лишний час работы курьера и выдали товар. Кстати, хорошее бамбуковое постельное бельё бирюзового цвета, я оставила себе. Думаю, он идеально впишется под интерьер моей спальни. Дальше я позвонила в дверной звонок и воткнула нож в солнечное сплетение, как только дверь открылась.
Она так и не упала. Я специально ударила её не сильно, чтобы успеть задать вопрос до того, как Надежда уйдёт навсегда из этого мира:
– Почему вы убили ребёнка?
Ответа не было. Моя жертва стояла и смотрела мне в глаза, а потом улыбнулась. На голову шизанутая, честно вам говорю. Она ещё вроде как рассмеяться хотела, но разболелся живот. То ли от попыток посмеяться, то ли из-за торчащего из него ножа. Я переспросила ещё раз, но в ответ услышала какую-то чушь:
– Он всё-таки решился меня убрать? Передай, чтоб в аду горел!
Умерла она быстро и без мук, почти без мук. Просто мне надоело смотреть на её улыбку, и я перерезала ей горло, а пока она захлёбывалась своей кровью, написала ребятам из отдела утилизации, что заказ можно забирать.
Пока я ждала ребят, сделала себе чай (какой-то там улун). На кухне оказалось много чаёв на выбор, а у этого был весьма недурной запах. Надежда оказалась очень гостеприимной, даже пирожными меня угостила. Серьёзно, она была не против, ведь ей уже не нужно. Всё же, для приличия я у неё спросила, можно ли мне открыть упаковку пирожных «Алёнка». Люблю их, особенно те, что со сливочным кремом. А вы какие? Надежда на вопрос не ответила. Молчание – знак согласия. Верно? Я взяла одно пирожное и села пить улун.
Откусывая Алёнку я думала о том, кто же такой «он», который так и не успел её убрать и который должен в аду гореть. Долго засорять голову этими мыслями не стала. У таких, как Надежда много врагов, конкурентов и друзей, кто заслуживает гореть не только в аду, но и в последней стадии нашей операции, называющейся отделом утилизации.
Позже ребята приехали в машине скорой помощи. Ни у кого это вопросов не вызвало: женщина, постоянно ходившая по врачам, вызывает скорую.
Кстати, вам интересно, зачем в машине скорой помощи? Просто, знаете, тела как-то надо перевозить в место утилизации, то есть в минус третий этаж нашего офиса (по секрету скажу, что там самый настоящий крематорий). Кататься с трупом на заднем сидении или в багажнике по всей Москве затруднительно, тут постоянные пробки. Метро, как вы уже поняли, тоже не вариант. Я, конечно, видела там много странностей. Например, недавно я увидела там парня, обутого в какую-то ерунду вроде резиновой обуви для бассейна. Причём этот предел гениальности дизайнера был ярко жёлтого цвета и с отделением для каждого пальца. Короче, резиновые перчатки для ног. Метро временами напоминает цирк на колёсах. Но мёртвых пассажиров мне там ещё не доводилось встречать. К слову, сколько билетов нужно покупать, если заходишь в метро с мертвецом? Интересно, если я спрошу об этом у работников метро, они вызовут охрану? Скорее всего вызовут санитаров из ПНД, чтобы проверить меня на нормальность, ведь у человека с нормальной психикой, наверно, даже вопросы такие не возникают. Ну да ладно, поняли, зачем нужна машина скорой помощи, да?