Страница 48 из 73
— Поднимись, пожалуйста, — сказал он через минуту.
— Наклони голову, — донеслось сзади.
Я знала, как много времени нужно, чтобы промыть мои волосы, но сейчас меня совершенно не заботило, справится ли Йан, потому что Ульф принялся ласкать мои плечи, руки и живот, а потом сжал в ладонях груди, чувствительно коснулся сосков, и я покачнулась, упираясь ладонью ему в грудь. Мужчина убрал мою руку, властно притянул к себе, и, не успела я прийти в себя, как оказалась зажата меж ними, явно не планирующими продолжать меня всего лишь мыть… Руки Йана уже лежали на моих ягодицах, Ульф взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Он прекрасно целовался, и я окончательно потерялась в пространстве. Мне казалось, что мы танцуем, или плывём, а, может, летим средь жаркого тумана. Они гладили моё тело — всё сильней, напористей, почти грубо. Я чувствовала их желание — и своё тоже, стыдное, настойчивое, которое не скроешь! Ульф целовал меня глубоко и неистово, вызывая в теле глубинный трепет, а пальцы Йана давно уже находились внизу, проворные, гибкие, неостановимые…
Едва у меня появилась возможность дышать — я застонала. Мне было жарко, сладкие запахи кружили голову. Я не воспротивилась, когда четыре руки подхватили меня и уложили на лавку, и только ахнула, когда Йан облил меня прохладной водой, смывая остатки чудо-зелий. Разочарованная, злая на себя за жажды, я хотела встать, но мужчина не позволили. Теперь уже Йан склонился и поцеловал меня, а Ульф лёг, едва касаясь телом, и принялся целовать мой живот. Я поняла, что ничего ещё не кончено, и обхватила голову мужа. Йан целовался страстно, неспешно, языком щекотя мои губы, а порой дразнясь и вынуждая ловить его прикосновения. Но, даже поглощенная его ласками, я содрогнулась всем телом, почувствовав, как Ульф коснулся меня внизу отнюдь не пальцами…
Я выгнулась, боясь, что удовольствие не найдёт выхода, и моё тело просто разорвет на части. Ульф крепче сжал мои бедра, его язык был безжалостным и горячим. Йан склонился вперед и обхватил мою грудь — его губы обжигали. Среди всего этого жара и влаги я в потрясающем напряжении ожидала развязки, всхлипывая, просила их остановиться и пощадить меня, и, продолжать, не щадя никогда…
Из бани Ульф вынес меня, завёрнутую в меховой плащ, на руках. Мне было хорошо как никогда, и тело казалось пуховым.
— Спать? — хитро сощурившись, сказал Йан.
— Нет, — отозвалась я. — Мне бы хотелось кое-что попробовать.
— И для этого?.. — по-прежнему игривый и полный сил, спросил младший.
— Вам нужно раздеться. Нет, подождите, я сама.
Я уже наловчилась справляться с пуговицами и завязками, и приказала, когда они оба были обнажены по пояс:
— Ложитесь, пожалуйста. На животы.
Мои пальцы уже достаточно окрепли, чтобы я могла их обоих одновременно помять. Тем более что после бани тело всегда открыто для подобных ласк.
— Я на тебя смотрю, — отозвался мужчина, улыбаясь.
— Вот именно. Ты так смотришь, что я отвлекаюсь.
Он хмыкнул и послушно отвернулся. Старшему не пришлось делать замечания, он был абсолютно спокоен и доверчив — как всегда. Я старалась изо всех сил, помогая себе всем телом, иногда наваливаясь так, что скрипел матрас. Йан даже «испугался», что я могу их раздавить, но вскоре оба затихли, и я перешла ко второй части — прекрасной лёгкой щекотке, из которой должны были родиться мурашки. Мне на миг показалось, что оба уснули, но стоило прекратить, как Йан заворочался, а Ульф сказал:
— Пальцы устали?
— Немного. Вам понравилось?
Вместо ответа Ульф поймал меня за руку и утянул в середину, а Йан тотчас обнял сзади, не позволяя отползти.
— Очень, — прошептал мне в губы старший.
— Это было прекрасно, — сказал в ухо младший.
Последовал долгий поцелуй, и одновременно я ощутила, как Йан стаскивает с меня полотенце. Теперь всё было серьёзно — от поглаживаний сразу к глубоким прикосновениям, таким, что ко мне снова вернулся страх.
— А так… можно?
— Нам можно, — сказал Ульф. — Мы знаем, для тебя это всё ново, но не бойся, Нуала. Позволь ласкать тебя.
Я была смущена, растеряна, и совершенно не знала, как вести себя. Но Ульф поцеловал меня, Йан прижался плотнее, и страсть, что всегда была поблизости, окутала нас. Наверное, именно о таких ласках говорила Жилль… Или должно было случиться что-то ещё? Их руки были внизу, и я чувствовала, как скользят проворные пальцы. Всё моё желание собралось в животе, и, когда Йан оказался внутри, я просто не могла больше сдерживаться.
Не могу точно сказать, что я делала в ту ночь. Меня вели инстинкты, околдовывала чувственность, и сердце было заодно с телом против всякой разумности. И, что самое главное, всем троим это понравилось…
Мы ехали по полю, и Йан то и дело, красиво нагибаясь, скатывал один за другим снежки. Большая их часть доставалась Ульфу, который всё старался закрыть меня, но часть прилетала в плечи — младший не целился ни в какие чувствительные места. Смеясь, я отряхивала плащ, и, пытаясь самостоятельно ускользнуть от очередного снаряда, шлёпнулась в сугроб.
— Нуала!
Обеспокоенные Ульф и Йан вытащили меня из снега и принялись осматривать. Я никак не могла перестать смеяться.
— Да ничего страшного!
— Вот и хорошо, — сказал Ульф, строго поглядев на Йана. — Давайте-ка поторопимся, а то получится, что я отлыниваю от работы в честь праздника.
— Сегодня имеешь на это полное право, — хмыкнул младший. — Но лучше и правда не задерживаться. Тем более что Нуала наверняка голодная.
Он был прав. После необычной ночной любви я готова была съесть даже ненавистную гороховую кашу. Однако вовсе не она должна была стать главным блюдом предстоящего пиршества.
По приезде меня тотчас позвала на кухню Жилль, и я, хотя и поздравила Ульфа сразу после пробуждения, а отдать подарок просто не успела. Пришлось перекусить, и тотчас начать помогать — лишних рук не было. Попутно я тянула в рот всё, что придётся, и уже когда начало смеркаться, поднялась в башню, где кстати застала старшего.
— Как хорошо, что ты здесь! У меня есть подарок.
— Правда? — улыбнулся он. — А я думал, что всё самое замечательное уже получил.
Мужчина шагнул и обнял меня, покрасневшую от удовольствия.
— Ты про нашу ночь?
— Про все наши ночи, — уточнил Ульф. — И про тебя, такую милую и ласковую.
— Мне страшно, Ульф! — вырвалось само собой.
— Почему?
— Я боюсь, что моих чувств не хватит на вас двоих. У меня была большая семья, и порой я ощущала себя разделенной из-за необходимости каждому уделить внимание. Среди братьев и сестёр всегда были те, кого я выделяла, с кем мне было проще и свободней. Те, к кому я была привязана сильнее. Мне тогда казалось, что невозможно любить всех одинаково, и я ощущала чувство вины за собственное маленькое сердце. Мама мне рассказывала, что лет в пять я спросила, можно ли сделать любовь обширней, чтобы она могла быть одинаково большой для каждого? Кажется, тогда она не совсем правильно меня поняла, подумала, что я нуждаюсь в дополнительной ласке и внимании с их с папой стороны… Но я говорила о себе. Боялась обидеть. Боялась, что кому-то не хватит тепла.
— И тут вдруг два мужа, — сказал он тихо. — Каждый из которых жаждет внимания.
— И каждый из которых его заслуживает! — сказала я, целуя его в ямочку меж ключиц. — Каждый из которых мне по-своему дорог. Я хочу попросить тебя, Ульф.
— О чём угодно.
— Если вдруг ты почувствуешь, что тебе достаётся меньше ласки, скажи мне об этом, не боясь обидеть. Ты обещаешь?
— Какая ты всё-таки чудесная, Нуала, — сказал он мне в макушку. — И сколько переживаний в твоём большом и нежном сердце. Я обещаю, что никогда тебя не обижу. Если для тебя это важно, попрошу о ласке, а лучше просто подойду и поцелую. Но и ты должна обещать мне, что перестанешь рвать себя на части. Поверь, твоего света нам хватает в избытке. Ты даже не представляешь, как ярко сияешь, сааф. Расслабься, котёнок, — сказал он, беря меня за подбородок и глядя в глаза. — Позволь тебя радовать. Будь собой, чувствуй своё тело, внимай жаждам. А если кому-то достанется чуть меньше нежности — не беда. Мы всё равно насытимся твоими объятьями ночью. И, кстати, — добавил он, — не пугайся, если обнаружишь нас в своих постелях. Тебе ведь тоже иногда хочется поспать одной, правда? В этом нет ничего плохого.