Страница 46 из 76
Глава 16
— Принцесса жива и здорова, — натянуто, и как мне показалось, слишком быстро ответил Набунага.
— Вы её видели?
— Нет. Но во дворце у меня есть надёжный источник.
Я попытался немного расслабиться. На первый взгляд, новости были хорошие. Но вот тон, которым говорил наш новый друг…
— Вы не договариваете, Виктор, — сказал я, постаравшись убрать из голоса не нужную в данных обстоятельствах резкость. — Всё настолько плохо?
— Я знаю, зачем вы прибыли в Ямато, — вместо ответа сказал он. — Вы хотите вызволить принцессу из лап Сётоку. И я… — тут он сделал глубокий вдох. — И я хочу отговорить вас.
— Остановите машину, — тут же сказал Фудзи. — Разговор окончен.
— Принц Константин, пожалуйста, выслушайте… — начал Набунага.
— Нет, — Фудзи был преисполнен мрачной решимости. — Я слишком хорошо знаю своего брата. И просто не могу, не имею права оставить в его руках девушку. Поверьте: смерть для неё будет и то лучшей участью, чем жизнь в Нефритовом дворце.
— Я знаю.
Слова Набунаги упали тяжело, как камень в чёрную воду.
— И всё равно осмелились завести об этом речь? — спросил я.
— Если вы предпримете попытку, и она провалится, — медленно, едва разжимая губы, сказал Набунага. — То принцесса умрёт. И смерть её не будет ни лёгкой, ни быстрой. Но если оставить всё как есть — у неё будет шанс на жизнь.
— Но что это будет за жизнь? — Импульсивно вскричал Фудзи.
— Константин, вам же приходилось изучать дипломатию, — сказал Набунага. — Если Сётоку станет зятем государя Святослава…
— Этому не бывать! — слова вырвались инстинктивно. Я и сам не понимал, какую бурю всколыхнут в моей душе слова Набунаги. — Я сделаю всё, чтобы Любава стала свободной.
— Да поймите же вы, горячие головы: если принцесса станет императрицей — это даст ей настоящий иммунитет. Она приобретёт статус. Сделается неприкосновенной. И останется жива. Во всех же других случаях… — он развёл руками, как бы не находя слов. — Вы и сами знаете, что с ней будет.
— Сётоку её сломает, — неожиданно произнесла Хякурэн. — Наиграется, а потом, когда надоест — продаст в какой-нибудь завалящий чайный дом.
— Он не посмеет, — сказал Фудзи. — Государь Святослав не потерпит такого обращения со своей дочерью. Он начнёт войну… — но по лицу принца было видно, что он и сам уже понял, к чему всё идёт. — Это создаст прецедент, — продолжил он. — Сётоко ВЫНУДИТ государя Святослава напасть на Ямато. И таким образом настроит общественность против России.
— Он выступит в роли защитника родины, — кивнула Хякурэн. — Освободит страну от захватчиков, под игом которых мы "томимся" вот уже сто лет.
— А у меня внучка учится в Петербурге, — неожиданно сообщил Набунага. — Хочет стать ветеринаром. Живёт у родни моей матери, у нас хорошие отношения. У большей половины моих людей есть родственники в России. Там учатся наши дети, живут наши внуки…
— И что будет с теми русскими, что поселились в Ямато? — в свою очередь спросила Белый Лотос. — Сто лет — это пять поколений. Не надо объяснять, как всё перемешалось. И если начнётся война… — она посмотрела прямо на меня. — Россия огромна. Она может проглотить ещё несколько таких стран, как Ямато — и не подавится. Но для нас… Для нас всё будет кончено.
— Ещё недавно, — я проглотил слюну. — Ещё недавно ты говорила, что государь никогда не допустит военного конфликта.
— Вы не представляете, Владимир, какими мы можем стать безрассудными, когда речь идёт о наших детях, — сказал Набунага.
— Святославу придётся пойти на уступки, — шепотом сказала Хякурэн. — Если Сётоку выставит его дочь, как щит.
Внезапно мне стало жарко. Я чувствовал на своих щеках прохладный ветерок из системы климат-контроля — он превратился в раскалённый ветер пустыни. Глаза налились свинцом, и я понял, что ещё миг — и из них прольются слёзы.
— Остановите машину, — удержаться, чтобы не сорваться на крик, стоило огромных усилий.
— Здесь очень опасный участок дороги, — спокойно сказал Набунага. — С одной стороны — скала, с другой — крутой обрыв. Не хотелось бы оказаться здесь, когда сойдёт оползень.
— Остановите машину, — прошипел я сквозь зубы. — Это ненадолго.
Казалось, что дым от сигареты Набунаги заполнил моё тело целиком. Голова сделалась тяжелой, словно с похмелья.
— Воля ваша, — Виктор нажал кнопку на подлокотнике своего кресла, и Лексус стал замедлять ход. Я открыл окно. Услышал, как зашуршали покрышки по гравию обочины, а затем всё стихло. Я сразу открыл дверь и выскочил наружу.
Никогда не испытывал приступов клаустрофобии. Никогда прежде, до того, как попал в Тикю. Но здесь это со мной происходит постоянно: стоит разнервничаться в замкнутом пространстве — и пожалуйста, приступ паники. Получите, распишитесь.
Выпрыгнув из салона Лексуса, я сразу почувствовал себя лучше. Приятно было размять ноги, выпрямиться во весь рост.
Остаться одному.
С тех пор, как я познакомился с Салтыковой, моя жизнь превратилась в череду политических интриг и планов, внутри которых были другие планы — и так до бесконечности.
Разговоры, разговоры… Как я устал от этого! Устал от того, что буквально каждый шаг, каждое действие обязано подвергаться тщательному анализу, должны быть взвешены все "за" и "против" — и только после этого принимается решение… И далеко не факт, что оно приходится мне по вкусу.
Это неправильно, — вдруг подумал я. — Иметь друзей, единомышленников, конечно, очень хорошо, и даже приятно — греет, знаете ли, душу.
Но посланник должен быть один.
Сам принимать решения, и сам отвечать за их последствия.
Он должен оставаться вне политики. Вне дипломатических игр.
Только долг.
Вдохнув холодный на такой высоте воздух — судя по всему, мы находились почти на самом верху горного перевала, — я поднял лицо к звёздам. Где-то, невообразимо далеко внизу, плескало море. Прибоя слышно не было, но чернота, разлитая до самого горизонта, расцвечивалась серебром лунной дорожки и белоснежными барашками волн… Они сияли, как яркие искры, служа отражением неба над головой.
Если не считать свиста ветра в скалах, было очень тихо. На такой высоте не было цикад, и даже мошкара не вилась вокруг включенных на полную мощность фар.
Перешагнув через столбики ограждения, я подошел к самому краю обрыва, и заглянул вниз. Скала не была сплошным голым камнем: тут и там по ней змеились кривые деревца, торчали пучки мескантуса, покачивая в темноте пушистыми верхушками, стелились длинные стебли травы…