Страница 47 из 61
43
Непобедимый
Как я не оттягиваю, улетать все равно приходится. В тот же день, как сообщаю об этом Полине, она собирает вещи и уезжает к родителям. Меня такое отношение добивает. Что за женщина?! Даже если я и готов поступиться, сказать ей эти чертовы слова… Когда мне, блядь, это сделать, если она регулярно что-то назло вытворяет? Днем вижу, как ее саму шатает из крайности в крайность. Ночью же… Хотел бы сказать, да только меня и без этих слов во время близости с такой силой разматывает, что элементарно блоки срабатывают, чтобы не сгореть дотла.
Не хватит никаких терминов, чтобы описать, с какими чувствами наблюдаю за ее сборами.
— Ты можешь оставаться здесь, — все, что получается выдавить.
В груди все превращается… Не в камень, нет. Какое-то засохшее, невероятно твердое и мелко-мелко и мелко-мелко крошащееся болото. И это гораздо хуже. Камень способен треснуть. А эта неблагородная порода оказывается практически непробиваемой.
— Не хочу, Миш, — вздыхает как-то убито. Глаза прячет, а у меня под этой усохшей броней что-то адски сжимается. — Что нам тут вдвоем делать? У мамы с папой будет лучше.
Не нахожу слов, чтобы возразить. Точнее, слова приходят. Позже. Но выход замурован.
Понимаю, что второй раз ее теряю. А сделать ни хрена не могу.
Молча спускаю чемоданы вниз. Сам Егора в кресло сажаю и пристегиваю. Он не понимает, что в этот раз едет не просто в гости, а переезжает с матерью на неопределенный срок.
Закрыв дверь, дважды хлопаю по крыше. Таксист плавно стартует. Машина крайне медленно, но неизбежно отдаляется. Провожаю взглядом, пока не скрывается за воротами жилищного комплекса. Сердце порывается стучать быстрее. Только облепивший и застывший вокруг него панцирь не позволяет взять размах. Глухо, сковано и мерно по итогу долбит.
Вылет запланирован только утром. И как я должен прожить вечер и ночь, если с обеда время будто встало? Полина, по сути, не пожелала даже по-человечески проститься. Ветром сдуло принцессу. Что теперь делает? Тоскует?
Михаил Тихомиров: Добрались?
Полина Аравина: Да, уже и пообедали, и вещи разложили. Все супер!
Аравина… Какая она, блядь, Аравина? Хотя, конечно, даже если когда-то получится нахлобучить ей свою фамилию, эти царские загоны никуда не денутся. Перестанет зваться Аравиной, но по сути ею навсегда останется. И ладно… Наверное, за то я ее и… Но, пока еще верю, что с привязкой ко мне заиграет другой гранью, к которой я и смогу намертво примкнуть.
Михаил Тихомиров: С тобой все понятно.
Не знаю, что за малодушная злоба заставляет меня набить это сообщение. Сам себя кляну и отправляю.
Михаил Тихомиров: А Егор как?
Долго бегает карандаш. Подозреваю, что пишет и стирает, потому что четыре минуты спустя приходит очень короткое сообщение.
Полина Аравина: У него тоже все чудесно!
Вздыхаю так бурно, что грудь едва не раскалывается. Откладываю телефон. На долгое мгновение замираю. О чем думаю, сам осмыслить не способен. В какой-то момент просто поднимаюсь, подхватываю ключи и направляюсь к выходу. С определенной холодной решительностью спускаюсь вниз, сажусь в машину, еду по накатанному маршруту.
Аравины моему визиту не удивляются, хотя я у них последний раз был… Дайте вспомнить… Два года назад?
— Добрый вечер, — приветствует сдержано Егор Саныч.
Стася Романовна улыбается.
Я же, ощущая полную растерянность, пытаюсь понять, что теперь к ним чувствую. Злость стихла? Наверное, потому что за четыре месяца, что Полина с сыном жили у меня, они не вмешивались.
— Заходи, Миша, — активно зазывает несостоявшаяся теща. — Мы как раз собираемся ужинать. Полина с Егоркой в кухне.
Киваю, как тот робот, с которым принцесса так часто сравнивает. Прохожу за Аравиными в столовую. Сесть за стол не успеваю, как через вторые двери в помещение входит Полина.
Сколько прошло? Часов шесть? А кажется, что полвека.
Положив на всех и вся, свое достоинство в том числе, выдаю внушительно и многозначительно:
— Я пришел.
Она понимает. Вздрагивает. Принимает.
Контакт случается. Намертво сцепляемся. Все, что нужно, передаем.
Тоже скучала. Ждала. Счастлива.
И я. Еще до того, как из кухни выбегает Егорка и с радостным криком подлетает ко мне. Подхватываю его и прижимаю к груди — внутри неожиданно трясет. Впору лопнуть тому пересушенному болоту. Но, нет. Стоит мне слегка расслабиться, принцесса выкатывает свои дурные манеры.
— Добро пожаловать, Мишенька, — ехидно до скрежета. — У нас как раз твоя любимая рыба на ужин. Садись, милости прошу.
— Полина, — тихо одергивает ее мать.
Я стискиваю челюсти и упорно молчу. Егор Саныч ухмыляется. Кажется, рано я забыл об его участии в направленном против меня сговоре.
— Миша, давай мне Егорку… — забирая сына, Стася Романовна смущенно улыбается. — И… Садись, пожалуйста.
Сажусь, конечно. Хотя ни о каком здоровом аппетите речи быть не может. Взгляда с Полины не свожу. Она выглядит счастливой. Болтает непрерывно. Ест свободно. А вот у меня сердце-таки расходится. Расколачивает вокруг себя небольшое, но все еще дико сковывающее пространство. Долбится с такой силой, будто готово разбиться. И хоть физически это невозможно, с каждым ударом его, мать вашу, клинит и заедает, словно истасканную вусмерть деталь.
— Сессию сдам, можно будет съездить в горы, — выдвигает Полина идею.
Егор Саныч с готовностью кивает.
— Почему бы и нет, — озвучивает вслух. — Давно мы, кстати, в горах не были. Егору полезно будет.
— Угу, — не так активно поддерживает Стася Романовна. — Если Миша не будет против.
Сразу после этого все четверо, включая сына, на меня смотрят. Какое, мать вашу, решение могу принять сейчас? Всем, кроме почти тещи, очевидно, насрать на мое мнение. И я должен дать добро? Да к черту!
— Ну, Миши же не будет в России… — Полина легкомысленно пожимает плечами. — Какая ему разница, где мы с Егором будем на праздники?
— Действительно, — давлю, блядь, агрессивно. И похрен на реакцию несостоявшейся родни. В груди, под толщей удушающего болота, что-то воспаляется и адски жжет. В очередной раз придушить мать моего сына готов. — Такая разница, что я прошу тебя прекратить этот спектакль и лететь со мной.
Воцаряется острая тишина. Я бы назвал ее минусовой. Именно так ощущается.
В какой-то момент Аравины переключают внимание на Полину. Вместе со мной ждут ее ответа. Есть ли принцессе до этого дело? Конечно же, нет. Она просто опускает взгляд и продолжает есть.
Стася Романовна, вынужденно и как-то неловко, постепенно заполняет образовавшуюся тягостную тишину. Что-то рассказывает… А что? Я не вникаю. Даже когда подключается Егор Саныч. До конца трапезы сижу, словно контуженый.
После, когда Аравины удаляются вдвоем в кухню, поднимаюсь за Полиной на второй этаж. Сына несу. Сердце с каждой секундой ускоряется. Пока купаем Егора, пока укладываем спать… Закипаю.
Все силы сгребаю, чтобы уйти, когда сын засыпает.
— Проводи меня, — голос звучит жестче, чем хотел бы.
Иначе не получается. Никак. Сам давлюсь этой оглушающей мрачностью.
На улице холодно. Ожидаемо. Но мне супротив природе жарко. Горю.
Огибаем дом, когда резко оборачиваюсь. С шумным выдохом впечатываю Полину в стену между окнами, за которыми ярко горит свет. Ослепляет до жжения в глазах. А я даже моргнуть не способен. Принцесса коротко охает и, теряя маску, замирает.
— Еще любишь? — хриплю крайне тихо.
Она прикрывает веки. Дрожа ресницами, втягивает и закусывает губы.
— Говори, как есть, — очередной, невообразимо тяжелый сплошной выдох боли.
Вздрагивает несколько раз. Отпуская губы, все мое внимание на мгновение на них уводит. Они припухшие, влажные и с каплей крови.
— Да твою ж мать, принцесса… Вырывай!
— Люблю… — шепчет на волне дрожи. — Люблю, Миша… Миша-Миша…