Страница 42 из 61
— Что-то потеряла?
А вот в голосе знакомый металл звенит.
— Нет… Ничего… — шепчу, едва справляясь с самой естественной функцией — дыханием. — Ты не поел, — шумно выдаю. И сразу спрашиваю: — Почему?
— Аппетит пропал.
— Когда?
— Когда.
Очень странный ответ. Ничего не понимаю. В голове все смешивается. В груди и вовсе полнейший хаос разворачивается.
— Ладно…
Ставя тарелку на место, еще раз ладонью по столешнице прочесываю. Ничего.
Ловлю взгляд Миши. В нем вдруг возникает какая-то издевка. Бровь будто вопросительно приподнимается. На этом все. И я решаю игнорировать. Включаю чайник и, пока он греется, достаю из шкафчика чай. Не хватит сейчас терпения ждать, пока заварится листовой. Поэтому бросаю в чашку один из пакетиков. Сразу ложку сахара к нему добавляю. Но сахарницу не прячу. По привычке отодвигаю в сторону. Миша, конечно, сразу же находит, за что прицепиться.
— Сахар, — в одном чертовом слове максимум давления с его стороны.
Не рявкает. Вроде как негромко звучит. Однако я вздрагиваю. И… игнорирую.
Сама не знаю, чего добиваюсь. Смотрю на него и не двигаюсь.
— Сахар, Полина, — повторяет жестче.
Я сцепляю зубы — и вся реакция.
Тогда Миша подходит и с убийственным видом сам убирает ни в чем неповинную сахарницу в шкафчик.
Я… Я тянусь и достаю ее обратно. С грохотом опускаю на столешницу.
Сглатываю так громко, что у пролива Ла-Манш слышно. И решительно смотрю Непобедимому в глаза.
— Что ты делаешь? Что это за ребячество?
Звучит очень низко. Хрипло. Совсем рядом.
— При чем здесь ребячество? — мой голос волнами льется. И ломается. Но мне плевать. Не разрывая зрительного контакта, обманываю: — Мне он еще нужен. Возможно.
— Возможно?
Сейчас он выглядит злым. Выходят эти эмоции, словно темная грозовая хмара. Нависает надо мной. Потрескивает, предупреждает первыми ударами грома. Я судорожно тяну воздух и… не сдаюсь.
— Да. Возможно. Если чай покажется мне не сладким или… — очень громко дышу, без конца срываюсь, словно неопытный бегун на дальнем марафоне. Плевать. — Я могу захотеть вторую чашку чая.
— Остановись, — предупреждает с шумным выдохом и почти отворачивается.
Замирает боком ко мне. Не смотрит. Но и уйти не может.
— Ты же зачем-то шел за мной на кухню, Миша… — осмеливаюсь озвучить прилетевшие в голову мысли. — Зачем? Я не хочу останавливаться… Не сдерживайся…
Вижу, но не слышу, как он вдыхает. Мощная грудь раздувается. На выдохе Тихомиров тянется к сахарнице. Не знаю, что планирует на этот раз. Опережая, толкаю ее со стола. Пока звенит разлетающееся стекло и шуршит рассыпающийся сахар, на миг зажмуриваюсь. И в это же время чувствую, как Миша хватает меня за плечи. Сжимая до боли, приподнимает. Протаскивает так стремительно, что у меня голова кружится. В оцепенении скручиваюсь, даже не дышу, пока не ощущаю, как садит на столешницу.
Медленно разжимаю веки, чтобы тут же столкнуться с несущейся на меня бурей.
Темные-темные глаза Непобедимого.
— Чего ты добиваешься, Полина? — хлещет даже голосом.
До кровавых полос.
Плевать.
— Ты бесишься, Тихомиров?
— Бешусь.
— Выдавай. Так, чтобы я почувствовала, — шепчу задушено и пылко.
— Сейчас, блядь, почувствуешь, — рычит в ответ.
Я содрогаюсь. И, закрывая глаза, сама к его губам приникаю. Высовывая язык, почти невесомо прохожусь. Непобедимого ощутимо перетряхивает.
— Щекотно? — говорю еще тише. Не могу громче. Выдерживая тяжелый взгляд, готовлюсь принять гораздо больше. — Или приятно? — надеюсь на это все-таки. Но Тихомиров молчит. Не двигаясь, предупреждает только зрительно. Да, я все понимаю. И провоцирую, чтобы рвануло. — Миша? Миша-Миша… — обвивая руками, прижимаюсь грудью. — Миша-Миша… — касаюсь губами шеи, уха, подбородка. — Миша — Миша…
И он срывается.
Издавая какой-то неописуемо-мужественный, грубый и короткий звук, задирает мое платье. При виде чулок, на секунду замирает. Распаляется еще сильнее — ощущаю. Даже трусы с меня не снимает. Распуская ремень и стаскивая свои брюки, просто сдвигает тонкую полоску в сторону. Трогает пальцами, чтобы убедиться, что я готова.
А я готова.
Чувствую я. Чувствую он. Оба слышим — хлюпает.
— После него? — хрипит Миша.
— Не скажу, — выдыхаю оскорбленно и вместе с тем немного испуганно.
— Что значит, не скажешь? Отвечай, — сечет голосом воздух.
И меня заодно.
Вздрагиваю раз, второй, третий… Дальше не считаю. Жмусь к Тихомирову ближе. Обвиваю ногами. Касаюсь губами подбородка.
— Миша, пожалуйста…
— Что, пожалуйста?
— Ласкай меня, пожалуйста…
Вижу, как сглатывает. Целую выступающий кадык. Прохожусь по нему языком. Ловлю мурашек. Ладонью член его нахожу. Нетерпеливо и чересчур сильно сжимаю.
Непобедимый отшатывается и что-то неразборчиво хрипит. Сразу же обратно ко мне подается. Перехватывая руками плечи, крепко стискивает.
— Ответь на мой вопрос, Полина, — требует резко.
Заставляет смотреть в глаза.
— Какой?
— Была с ним? — выдыхает, будто ломает себя.
— Нет!
Шумно тянет воздух, отводит взгляд, а потом, вновь прикладывая меня жгучим взглядом, вдруг громко рявкает:
— Тогда, что за ебучее послание ты мне, мать твою, оставила?! На хрена?!
«Я люблю тебя. Но, если ты такой осел, вполне могу любить кого-то другого», — машинально воскрешаю в памяти.
Черт возьми, он все-таки увидел… Смущаюсь и прихожу в ужас. А потому так же громко ору.
— На хрена? — и этим выкриком лишь часть терзающих меня эмоций выдаю. — Может, потому что ты робот, и без провокаций вытащить из тебя человека невозможно?! Может, поэтому?!
— Да твою ж мать, Полина!!! — хрипит и с силой встряхивает меня.
В глазах все расплывается. Следующее что я чувствую — Миша дергает меня и входит. Задыхаюсь, на мгновение замираю, а потом мелкой-мелкой дрожью впускаю напряжение.
Тихомиров и не пытается сделать что-то для того, чтобы я расслабилась. Раскрывает мои бедра шире и вколачивается. Сам за этим процессом наблюдает — замечаю, как только проясняется видимость. Тоже смотрю — потрясает. Стону и резко торможу этот звук, когда сталкиваемся взглядами.
— Миша-Миша… Миша… — тянусь, чтобы прильнуть и поцеловать.
Он хрипит что-то прямо мне в рот. В ответ набрасывается. Жестко мнет ладонями мои бедра, ягодицы… Толкается навстречу сильными и глубокими толчкам. В какой-то момент припечатывает, будто намертво. С опозданием понимаю, что кончает. Пульсирует горячо, распирает и наполняет до краев. Стонем вместе, когда я содрогаюсь и выдаю со своей стороны ту же ритмичную дрожь. Сжимаю его плоть, забираю себе удовольствие.
Когда падаю Мише на грудь, он пошатывается. Но быстро ловит равновесие. Обнимает уже иначе. Как и в наш последний раз ласково и как-то спокойно. Хотя сердце все еще неспокойно. Тарабанит и у него, и у меня. Чье громче? Невозможно определить, потому что они сливаются.
— Миша… — шепчу чуть позже. Голос тихо и рвано звенит. — Миша…
Снова в голове фатальный вопрос горит: «Что мы делаем?» Только озвучить его я до сих пор не могу.
Тихомиров подается назад, и мне приходится его отпустить. Член с влажным звуком покидает мою вагину. И… секунду спустя мы с Непобедимым наблюдаем, как из меня капает его сперма. Я загораюсь от стыда еще до того, как мы сталкиваемся взглядами. А уж, когда сталкиваемся — кажется, что не только шум в голове слышу, но и какой-то инопланетный звон. Все скапливается и взрывается.
Я не хочу спрашивать, зачем он кончил внутрь меня? Не хочу думать о том, что могу снова забеременеть. Не хочу решать, готова ли я к этому.
Хочу лишь, чтобы дальше обнимал.
Но Миша, продолжая кипеть, выдает совсем не ласку.
— Делай, что хочешь, Полина… Что угодно… Но никогда… — глядя мне в глаза, высекает каждое слово. Но не договаривает. С силой стискивает зубы. Тянет через них воздух. И лишь выдыхая, заканчивает: — Никогда не смей играть со мной в ревность, Полина. Никогда.