Прикосновение разрушения

– Это не значит, что так правильно.

– Правильно, неправильно, честно, нечестно – мы живем не в таком мире, Персефона. Боги наказывают нас.

Эти слова заставили Персефону содрогнуться, но хуже всего было то, что она знала – это правда. Боги использовали смертных в качестве игрушек и избавлялись от них, когда те осмеливались их разозлить или просто надоедали. Для богов жизнь ничего не значила, потому что у них самих была вечность.

– Я в общем-то была не против, чтобы меня уволили, но кто теперь меня наймет? – опустошенно произнесла Сивилла. – Я не знаю, что мне делать. Я не могу вернуться домой. Мать с отцом отказались от меня, когда я поступила в Божественный колледж.

– Ты можешь работать со мной, – предложила Лекса, бросив вопросительный взгляд на Персефону.

– Я спрошу у Аида, – пообещала Персефона. – Уверена, им нужна помощь в фонде.

– И ты можешь жить у нас, – добавила Лекса. – Пока не встанешь на ноги.

Сивилла ответила скептичным взглядом:

– Я не хочу создавать неудобства.

Лекса фыркнула:

– Ты не создашь для нас неудобства. Составишь мне компанию, пока Персефона в подземном царстве. Черт, да ты, наверно, можешь даже жить у нее в комнате. Она там все равно почти не ночует.

Персефона притворно толкнула Лексу, и Сивилла рассмеялась:

– Мне не нужна твоя комната.

– Ты действительно можешь устроиться там. Не то чтобы Лекса была неправа…

– Конечно, я права. Если бы это я спала с Аидом, то тоже редко заглядывала бы в свою комнату.

Персефона подняла подушку и ударила ею Лексу.

Зря она это сделала.

Лекса взвизгнула, как сирена, и схватила диванную подушку, резко развернувшись. Персефона увернулась от удара, и вся его сила обрушилась на Сивиллу.

Лекса выронила подушку.

– О, боги, Сивилла, прости…

Но Сивилла тоже взялась за подушку и бросила ее прямо в лицо Лексе.

Вскоре все трое носились друг за другом по гостиной, обрушивая и отражая удары, пока кучей не свалились на диван, задыхаясь и хохоча.

Даже Сивилла наслаждалась моментом, напрочь забыв про последние часы своей жизни. Она вздохнула и произнесла:

– Вот бы все дни были такими счастливыми.

– Они и будут, – сказала Лекса. – Ты ведь теперь живешь с нами.

К тому времени как они разложили подушки по местам, приехала пицца. Доставщик без конца извинялся, объясняя, что в городе пробки из-за протестов.

– Протестов? – переспросила Персефона.

– Безбожники, – ответил он. – Они протестуют против предстоящих Панэллинских игр.

– Ох…

Безбожники были группой смертных, которые отрицали богов и предпочитали справедливость и свободу коленопреклонению и жертвенности. Персефону совсем не удивило, что они вышли протестовать против Игр, но это было немного неожиданно с учетом того, что последние несколько лет о безбожниках ничего не было слышно. Она очень надеялась, что это будет мирный протест без эскалации конфликта – многие люди будут гулять на празднествах, включая Персефону, Лексу и Сивиллу.

Девушки досмотрели фильм и съели пиццу, избегая тем, касающихся Аполлона. Но у себя в голове Персефона все равно пыталась найти возможность помочь Сивилле.

Действия Аполлона были неприемлемы, а разве у нее не было обязательства перед читателями обличать несправедливость? Особенно в том, что касалось богов? И, возможно, если эта история будет достаточно хороша, ей не придется давать эксклюзивное интервью.

Несколько часов спустя Персефона все еще не спала, но не могла сдвинуться с места. Голова Сивиллы лежала у нее на коленях, а Лекса храпела, уснув на диване напротив них.

Сивилла вдруг заерзала и произнесла сонным шепотом:

– Персефона, я хочу, чтобы ты пообещала мне не писать об Аполлоне.

Персефона на мгновение замерла, задержав дыхание.

– Но почему?

– Потому что Аполлон не Аид, – ответила девушка. – Аиду все равно, что думают люди, и он сам решил прислушаться к тебе. Аполлон не такой. Аполлон заботится о своей репутации. Она для него так же важна, как и его музыка.

– Тогда он не должен был наказывать тебя, – мотнула головой Персефона.

Она почувствовала, как ладони Сивиллы сжали одеяло вокруг них.

– Я прошу тебя не вступать с ним в противостояние от моего имени. Пообещай.

Персефона не ответила. Проблема была в том, что Сивилла просила пообещать, а когда бог давал обещание, оно становилось обязательным и нерушимым.

И не имело значения, что Сивилла не знала о божественном происхождении Персефоны.

Богиня весны просто не могла этого сделать.

Спустя мгновение Сивилла подняла глаза и встретилась с ней взглядом.

– Персефона?

– Я не даю обещаний.

Сивилла нахмурилась:

– Я боялась, что именно так ты и скажешь.

Глава IV. Прикосновение предупреждения

Персефона лежала с открытыми глазами, слушая тихий храп Лексы и сиплое дыхание Сивиллы. Было три утра. Ей предстояло встать через четыре часа, но она никак не могла перестать думать обо всем, что случилось. Девушка перебирала все аргументы за и против написания эксклюзивного интервью, которого от нее ждали Деметрий и Кэл. Она решила, что это один из способов проконтролировать информацию, которую ей предстояло выпустить, за исключением того, что ее вынуждали сообщить подробности своей личной жизни. Что еще хуже, они лишили ее выбора, и это бесило богиню больше всего.

Но могла ли она отказаться от работы своей мечты? Она приехала в Новые Афины, стремясь к свободе, успеху и приключениям. Она попробовала все это, и именно тогда, когда ей удалось стряхнуть с себя оковы матери, Персефона оказалась связана новыми путами.

Неужели ей никогда не выйти из этого круга?

А теперь еще и Сивилла.

Персефона не могла позволить, чтобы Аполлону сошло с рук то, как он обошелся с ее подругой. Она не могла понять, почему Сивилла не хотела, чтобы она написала о боге музыки. Он должен был ответить за свое поведение.

Персефона вздохнула. Ее голову переполняли мысли – слова складывались в такие высокие кипы, что давили ей на череп изнутри. Она тихо встала и перенеслась в подземное царство, проскользнув в спальные покои Аида. Если кто-то и мог смягчить давление у нее в голове, то это был бог мертвых.

Она не ожидала обнаружить его спящим. Богиня уже начала было подозревать, что он вообще редко спал, если ее не было рядом. Он лежал, слегка прикрытый шелковыми простынями, и пламя камина очерчивало контуры его мускулистой груди. Руки лежали у него над головой, словно он уснул, потягиваясь. Она протянула руку, чтобы коснуться его лица, но его пальцы неожиданно вцепились ей в запястье.

Персефона вскрикнула – больше от страха, чем от боли. Аид открыл глаза.

– Черт, – выругался он. Моментально сев, он разжал кисть и притянул богиню к себе. – Тебе больно?

Она бы ответила, но он покрыл ее кожу поцелуями, каждый из которых пронизывал ее тело электрическим зарядом.

– Персефона? – Он уставился на нее с мириадами эмоций, сменяющих друг друга у него в глазах. Он словно досадовал сам на себя – его дыхание сбилось, а брови сошлись на переносице.

Она улыбнулась, убрав прядь волос с его лица:

– Я в порядке, Аид. Ты лишь напугал меня.

Он поцеловал ее ладонь и, прижав Персефону к себе еще крепче, снова лег.

– Я не думал, что ты придешь ко мне ночью.

Она положила голову ему на грудь. Он был таким теплым, надежным и правильным.

– Я не могу спать без тебя, – призналась она, осознавая всю нелепость этих слов, и все же это была правда.

Ладони Аида успокаивали ее, скользя по спине вверх и вниз. Они то и дело останавливались, чтобы сжать ее ягодицы. Персефона заерзала на нем, и его член, зажатый между ними, отвердел.

– Это потому, что я не даю тебе уснуть допоздна.

Она села, оседлав его, и переплела его пальцы со своими.

– Не все завязано на сексе, Аид.

– Никто ничего и не говорил о сексе, Персефона, – ответил он.