Председатель

— Товарищи офицеры!

Впечатленные этой пантомимой по самое немогу, а в особенности сочетанием “товарищей” и “офицеров”, группа из пяти человек застыла по стойке смирно — рефлексы никуда не делись — и отмерла только после того, как Медведник репетовал “Товарищи офицеры!”

Первым, с веселым блеском в глазах, подошел здороваться Лебедев. Медведник, быстро пожав руку, уволок остальных показывать территорию, а Пал Палыч двинулся со мной, понемногу вводя в курс дела.

— После гучковской чистки в отставку отправили полторы сотни генералов и как бы не втрое больше полковников. Вот, подбираем понемногу годных.

— Кстати, Лавра Максимовича не затронуло?

— Нет, ему, по старой памяти протежирует Корнилов. Кстати, генерал Болдырев на днях будет в Москве, все расскажет лично.

— Прекрасно, прекрасно. А кого привезли?

— Генерал-майоры Костяев, Самойло и Раттэль, полковники Каменев и Петин,

— Хорошие специалисты или только жертвы репрессий?

— Не беспокойтесь, Михаил Дмитриевич, вполне. Особо ценным полагаю генерала Раттэля, он был юзагенкваром и начвосо.

— Да что же вы с языком делаете! — в сердцах воскликнул я. — Экий ребус! Ну, положим, генквар это генерал-квартирмейстер, юза… юза это юго-западный, так?

— Так точно, генерал-квартирмейстер Юго-Западного фронта.

— Нач это начальник, а вот восо… тут я пас.

— Военные сообщения. Начальник военных сообщений театра военных действий.

Ого, военная логистика! Очень нужный дяденька.

— Вы, Пал Палыч, прикидывайте организацию штаба не только на Красную гвардию Москвы, но и во всероссийском масштабе.

— Красная гвардия России? — остановился Лебедев.

— Нет, армия республики Советов.

Пока Медведник водил генералов и полковников по роще, я обрисовал Лебедеву перспективы. Понятное дело, создать сейчас полноценный Генеральный штаб у нас не выйдет, но некую структуру, которую можно будет принять за основу и наполнять специалистами, пора делать. По крайней мере для того, чтобы было кому контролировать командование пока еще существующей Русской императорской армии. Или как там ее сейчас Временное правительство переименовало?

— Лечь! Встать! Целься! — рядом, на тактическом поле унтера гоняли взвода красногвардейцев. — Коли! Прикладом бей!

— Вот штык нам, я так понимаю, особо ни к чему, — обернулся я к Лебедеву.

— Так куда деваться, винтовка-то со штыком пристреляна.

— А если на карабины какие перейти?

— Карабины это хорошо, да где их взять столько.

Потом пришел Медведник и успел вкратце мне рассказать про последнюю придумку в деле подготовки командных кадров — военвед начал призывать студентов для обучения на прапорщиков. А уж среди студентов наши позиции всегда были сильны. В общем, среди пяти тысяч человек в школах подготовки прапорщиков пехоты в Москве, Одессе, Тифлисе, Петергофе и бог знает где еще, мы могли рассчитывать тысячи на две-три.

А потом пришедшие с Егором господа генералы устроили мне форменный допрос. Каковы взгляды Советов на продолжение войны, за каким хреном нужна Красная гвардия, на чьи деньги она создается и что вообще ждет Россию. Начал издалека — с электрификации. Показал, что Советы имеют программу промышленного рывка и вывода страны из иностранной финансовой кабалы, что они вполне одобрили. Объяснил, что такая программа возможна лишь при полном контроле над страной и ее тяжелой промышленностью. А уж что такой контроль невозможен без собственной военной силы, они сами догадались.

— Так что как русские офицеры и патриоты, вы наши естественные союзники. И вы, и мы, хотим видеть Россию страной сильной, справедливой и в числе передовых держав.

— А как же насчет отделения окраин? Вроде господа Маркс и Энгельс ратовали за национальное самоопределение? — поддел Самойло.

— Ратовали они пятьдесят лет назад, за это время сколько всего поменялось. Мы хотим построить социализм, для этого нужна большая и мощная страна, так что все национальные окраины будем удерживать.

— И Финляндию?

— Хотелось бы, но вряд ли. Как и Польшу. Остальное — в наших силах.

Вообще, перенос сроков Учредительного собрания и последовавшее заявление Советов стронуло лавину самостийности и первыми, как ни странно, стали казахи. Собрался учредительный съезд партии Алаш, причем в казачьем Оренбурге, где наши позиции были слабоваты и где восходила звезда полковника Дутова. Казахи начали с малого, заявили о необходимости автономии, под которую они хотели весь северный Туркестан, включая земли не только оренбургских, но и семиреченских, и сибирских казаков.

Следом за автономию выступили молдаване и сформировали Сфатул Церий, некий орган самоуправления. Правда, чем они там собирались управлять, было непонятно — кругом войска, военная администрация, Советы и частично земства, поляна занята наглухо.

Дашнаки тоже пожелали автономии, причем там были и голоса за независимость, но соседство с Турцией, только что увлеченно резавшей армян на своей территории, как-то охладило самые пылкие головы.

Тем более что соседи-мусаватисты помимо автономии всерьез обсуждали пантюркистские (читай: протурецкие) идеи, отчего желание независимости Армении совсем поблекло. Вот если бы русские разгромили турок, завоевали Армянское нагорье и угомонили бакинских татар, тогда конечно, тогда да, тогда Великая Армения аж до Средиземного моря и до исконно армянского города Алеппо.

Финны говорили о самостоятельности в полный голос, но им было проще всех: у них и так уже готовое государство, полунезависимое Великое княжество Финляндское, осталось только дождаться ухода русских войск, принять декларацию о суверенитете и сменить вывески. За финнов мы особо не тревожились — там сильные социал-демократы, а всякие “Союзы силы” и прочие, так сказать, спортивные общества были если не под контролем практиков, то в сильной степени инфильтрованы ими.

Поляки же разделились на два лагеря. СДКПиЛ вместе с ППС-Левицей вполне видели Советы в будущей Польше, как части общего союза. Правые же все больше и больше склонялись к идеям Пилсудского, как раз сейчас командовавшего в австрийской армии Польским вспомогательным корпусом. Но правые пока помалкивали — война, знаете ли, за поддержку воюющих на той стороне могло неслабо прилететь.

Идеи незалежности среди украинской интеллигенции тоже имели фоном австрийских же «сичових стрильцов» и потому вслух особо не пропагандировались. Остальное же политическое поле было занято либо откровенными русскими националистами вроде Шульгина, либо Украинской партией социалистов-революционеров и прочими организациями из состава Союза Труда. Да и Советы на Украине, начиная с Киевского, работали вполне успешно. И Михаил Сергеевич (нет, не Горбачев) Грушевский со своими сторонниками оказался на вполне маргинальной обочине. Ну а как иначе, когда мы подперли тезис о “неразрывном союзе Украины и России” всей нашей агитационной мощью во главе с бодро шедшим вверх Петлюрой.

Об автономии, вернее, федерализме, принял резолюцию и съезд мусульман, но там голоса разделились почти поровну — делегаты Поволжья, Северного Кавказа и части Туркестана стояли за унитарное государство.

Самый же головняк ожидал нас ожидал нас в казачьих областях, в первую очередь в крупных, “исторических”. Кубанцы уже собрали свою Раду, донцы — свой Круг, шли разного рода подвижки в на Тереке, Яике и в Оренбурге.

— Что посоветуешь с твоими делать, Лавр? — спросил я Болдырева напрямую, когда он через день появился у меня в Сокольниках.

— С какими это “твоими”? — подозрительно нахмурил бровь генерал-лейтенант.

— С казаками. Тут недавно интересное мнение прозвучало — дескать, казаки с Российской империей были связаны исключительно личной унией и потому теперь вольные птицы.

— Так мы всегда себе на уме и наособицу, хе-хе…

— Так-то оно так, но сам же понимаешь — идея отделения деструктивна.

— Ну, это очевидно, без промышленности казачьи области неизбежно будут нежизнеспособны.