Зараза

Я находился примерно на краю посадочной полосы, как толпа шарахнулась в сторону, и меня будто волной накрыло. Плотной, вязкой волной потных и липких тел.

Стрекот выстрелов и крики от озлобленных до истеричных трезвонили в ушах. Толпа раскололась, кто-то еще пер к самолету, кто-то пытался развернуться, а в некоторых местах люди бежали явно от чего-то другого, но я никак не мог это разглядеть. Как щепку, подхваченную волной, меня понесло в сторону и начало крутить, будто морская волна, накрывшая с головой. Меня толкали, я сам наступил на кого-то или что-то. Как не пытался маневрировать, все равно врезался в людей, отскакивал, как мячик, и упирался в новых.

Людская колоритная масса превратилась в какой-то сюрреалистичный паттерн. Черные и белые лица, разноцветные одежды, пестрые тканевые маски, наполненные страхом и безумством глаза. Крики. Липкая, потная возня, толчки, а где-то и краткие, жесткие драки, может показалось — но в ход шли не только чемоданы и кульки с пожитками, но кулаки и даже зубы.

Бешенство тут или что другое, но пока никто никого не ел. Один раз я видел белого мужчину со слетевшей на шею тканевой банданой и окровавленным лицом. Может, конечно, ему нос разбили в толчее, я хотел сделать пару кадров, вдруг пригодится, но стоило поднять фотоаппарат, как кто-то обязательно толкал под руку.

Работая локтем здоровой руки против потока, я продрался метров на сто ближе к зданию аэропорта, как вдруг понял, что могу вдохнуть полной грудью. Неожиданно передо мной оказалось свободное пространство. Какими бы ошалевшими не были люди, но инстинкт самосохранения, а может остатки разума, не затронутого паникой и общей истерией, заставляли их рваться в стороны от того странного человека, который оказался в центре свободного пятачка.

Толпа расступилась, но вместо свежего воздуха я будто сделал шаг на склад старой мокрой обуви, в горле сразу запершило и несмотря на жару по телу пробежал холодок. Метрах в десяти от меня плелся странный мужик.

Местный, с кожей пепельно-черного, будто нездорового цвета он с трудом передвигал ноги. Выглядел плохо, был непривычно толстым для местных, даже частично жирным. Причем полнота была неравномерной, не так будто он годами жрал тоннами мучное, а скорее, как худой актер, загримированный под толстяка. Руки и ноги опухли и раздались вширь, а в животе спокойно бы уместилась парочка баскетбольных мячей. На груди рубашка нараспашку, когда-то на ней были изображены пальмы и кокосы, а сейчас только бурые пятна. На ногах грязные спортивные треники, растянувшиеся так, что больше похожи на короткие бриджи. Один шлепанец где-то потерян, второй застрял поперек лодыжки на резиновой дужке.

Что-то в нем было неправильно, какое-то чувство инородности во всем теле. Я уже видел в новостях кадры с заболевшими, те, наоборот, тощие, резкие с бешеным взглядом. А у этого борова в глазах страх, отчаянье, будто на убой идет.

Я пятился назад, спиной чувствуя, что людская стена сзади, наконец-то не давит. Многие, кто видел борова рванули в стороны, рядом со мной пожилая женщина, прижав к груди ребенка, бубнила под нос какую-то, я надеюсь, защитную молитву. Ребенок просто поскуливал, как, впрочем, большинство напуганных людей вокруг.

Но не все видели жирдяя, были и те, кто выскакивал из толпы, упирался ему в спину или пер, не глядя, в опасной близости мимо него, а потом отскакивал, как ужаленный.

— Да, что же ты, блять, такое? — в какой-то момент выдержка покинула и меня.

Пустой взгляд борова наконец-то сфокусировался. Он неуклюже взмахнул руками и поймал пробегающего мимо человека. Схватил за шкирку и потянул к себе, а второй рукой потянулся за новой жертвой. А потом весь затрясся, жир под рубашкой потек по телу волнами и даже будто слегка засветился изнутри.

На автомате я взял в руки фотоаппарат и навел камеру на жирдяя. Смотрел на него сквозь объектив, жалея, что это не коллиматор.

Мужик трясся все больше, пузо сокращалось, будто он пытается исторгнуть что-то и выплюнуть. Он засветился изнутри, накаляясь, и с мерзким громким «чвок» его живот разорвало, как от взрыва.

Через объектив все это выглядело ненастоящим, приглушенным, будто не в десяти метрах от тебя у мужика взорвалось пузо, а где-то там далеко, по другую сторону экрана телевизора. Я давил на кнопку спуска, щелкая скоростную серию до тех пор, пока большую часть кадра не заслонила какая-то слизь, прилетевшая от взрыва.

Я отупело опустил фотоаппарат, стараясь держать его на вытянутых руках и даже не дышать. Видел, что слизь с мясными ошметками попала на штаны и на броник. С плеча как раз медленно отваливался особо мерзкий кусок. Бодик камеры, объектив c фильтром — все было покрыто каплями. На руки тоже попало, но ни жжения, ни рези не было. Я судорожно пытался вспомнить, нет ли открытых ран или оторванных заусенцев.

А люди вокруг орали. Кто-то от испуга, кто-то от давки, потому что пространство вокруг расширялось на глазах, вроде и некуда уже давить толпу, а народ это делал. Человек десять, те, кто оказался ближе, корчились на земле, забрызганные слизью так, будто их что-то одновременно душит изнутри и жжет снаружи.

Меня затрясло. Не от боли, а от омерзения, брезгливости и страха. Страха что я не понимаю, с чем столкнулся. Какой в жопу вирус? Должно быть логическое объяснение. У всего здесь должно быть логическое объяснение.

Это какая-то террористическая атака. Просто смертник, на котором я не разглядел пояс со взрывчаткой, загримированный под полноту. Непонятно только, каким поражающим элементом его начинили. Химическое или биологическое оружие? Но тогда я уже заражен?

Остро захотелось вымыться. Воображение включилось на полную катушку, рисуя картинки, одну страшнее другой. Моментально зачесалась кожа и запершило в горле. Я держал фотоаппарат на вытянутых руках, отодвинув его как можно дальше, но выбросить не мог, пальцы будто заклинило от липкой мерзости. На негнущихся, словно деревянных ногах я побрел к зданию аэропорта в поисках туалета.

Разреженная толпа, в которой все чаще происходили стычки, расступалась передо мной. Встречались следы похожих взрывов, но новых смертников я не встречал, старался именно их высматривать, чтобы не попасть под раздачу террористам второй раз.

Все больше попадалось тел, лежащих на земле, со следами не только слизи, но и крови. Я спотыкался о брошенные чемоданы, меня снова толкали. Люди шарахались в стороны, не понимали куда бежать, повсюду вопили, плакали, а порой и рычали, а за спиной (если я все еще правильно понимал направление), где остался самолет, по новой зарядили выстрелы.

Чем ближе к зданию аэропорта, тем тоньше становилась толпа. В зале ожидания остались самые нерешительные, сюда приехать смелости хватило, а что дальше делать не знали. Много детей, кучками облепивших родителей, горы сумок и чемоданов и, куда ни глянь, в ответ взгляды, переполненные страхом и надеждой. Надеждой на какое-то чудо, что кто-то, может, власти (тут вроде многое поменялось с последней войны), придут, все разрулят и всех спасут. На то он и зал ожидания, видимо. Сидеть так и ждать.

Активность проявляли только мародеры, которые не только раскурочили торговые автоматы, но и прошлись по всем возможным стойкам и кабинетам.

Остановить меня никто не пытался. Мимо пробежала стайка местных парней, кто с охапкой газировки, а кто с монитором или системным блоком. Покосились на фотоаппарат, но заметив грязь, побежали мимо.

Я поискал табличку с указателем туалета, отметил какое-то нервное движение среди людей, парочка местных сцепилась с европейцами. Шумная, психованная блондинка набросилась на своего спутника, и ее пытались оттащить. Вроде хрупкая девчонка, миниатюрная, а брыкалась и шипела, как кошка, царапая лица вступившихся, а потом и цапнула одного из них.

В поисках туалета с меньшим количеством людей рядом, я отправился на второй этаж. С балкона разглядел общий зал, где как раз скрутили блондинку, но теперь психанул ее спутник и, пытаясь отбить подругу, раскидывал худеньких местных. Еще в паре мест наблюдалось нечто похожее, а возле маленькой кафешки оттаскивали мужика, вцепившегося в чужую ногу. Вроде даже зубами, с моего ракурса было сложно понять.