На службе Франции

Вивиани, Думерг и Мессими, которым я сообщил про это письмо, – они, впрочем, находят, что оно должно было бы быть адресовано военному министру, а не мне, – сделают попытку оказать давление на британский генеральный штаб. Думерг телеграфирует в Лондон. В свою очередь, я по соглашению с министрами посылаю с полковником Алдебером, состоявшим прежде при Елисейском дворце, бельгийскому королю письмо следующего содержания: «Дорогой и великий друг, генерал Жоффр пишет мне, что он с восхищением констатировал, какой энтузиазм бельгийские войска проявили уже в ходе кампании… (Здесь я повторяю последнюю фразу из письма главнокомандующего и продолжаю.) Ваше Величество уже наперед ответили на надежду, выраженную мне генералом Жоффром, так как высказали Бертело свое намерение продолжать войну, пока Бельгия не будет совершенно освобождена. С полным пониманием требований войны Ваше Величество высказались перед г. Бертело в том смысле, что французская армия должна выждать полной концентрации своих сил, прежде чем перейти в наступление. Но, несомненно, уже близок день, когда наши войска смогут начать свое продвижение вперед. Ваше Величество, конечно, солидарны со мной во мнении, что для обеих армий полезно будет иметь в этот момент возможность согласовать свои операции. Чтобы обеспечить связь между английским корпусом и нашими армиями, было по общему соглашению решено, что английские офицеры будут прикомандированы к французскому генеральному штабу, а французские – к английскому. Правительство республики желало бы, чтобы Ваше Величество согласились предпринять на время кампании в Бельгии аналогичную комбинацию. Я был бы весьма счастлив предоставить в распоряжение Вашего Величества трех офицеров, которые будут находиться под Вашим началом и которым вы сможете дать необходимые указания. Со своей стороны генерал Жоффр очень охотно примет в свой генеральный штаб двух или трех бельгийских офицеров, по усмотрению Вашего Величества. Таким образом, будет полностью обеспечено согласование оперативных планов, которые должны быть проводимы совместно обеими братскими армиями, и в то же время будет полностью сохранена свобода каждого из обоих командований. Прошу Ваше Величество усмотреть в моем обращения лишь новое доказательство глубокого желания французского правительства увидеть вскорости бельгийские армии на пути к победе бок о бок с нашими армиями. Примите, дорогой и великий друг, уверение в моей преданности».

Но вот уже не одна только Бельгия подверглась нашествию неприятеля, оно произошло также в ряде мест на востоке Франции. Префект департамента Мерты и Мозеля телеграфирует министру внутренних дел: «Я не имею известий из Брие, всякое сообщение с этой супрефектурой прервано, ее почтовое отделение эвакуировано 4-го числа сего месяца… 5 августа немецкая пехота перешла границу у Гомкура, что находится на расстоянии менее пяти километров от Брие. 6-го немцы продвинулись вперед со стороны Конфлана, где они, вероятно, находятся в настоящий момент. Считаю, что это движение неприятеля свидетельствует о занятии Брие немцами». Правительство верно полагает, что префект обязан был во что бы то ни стало добыть более полные и скорые сведения и что необходимо сместить его. Оккупация немцами Брие была бы настоящей катастрофой, так как отдала бы в их руки бесценные рудные и угольные богатства, способные принести неоценимую пользу той из воюющих сторон, которая владеет ими. Согласно общему приказу главнокомандующего, мы должны были снова занять те десять километров пограничной зоны, на которые мы отошли перед объявлением войны[16] Каким же образом они могли быть снова потеряны, причем мы даже не были извещены об этом?

Префект департамента Мааса Обер тоже телеграфирует, что у него уже нет телефонной и телеграфной связи с Булиньи, Манжьеном, Билли и Спенкуром, что жандармерия в Лонгийоне должна была отойти в Марвилль и что французская пехота имела стычку с немецкой кавалерией по эту сторону границы на железнодорожной ветви Спенкур – Монмеди.

Главная квартира дополняет эти печальные сведения. Неприятель бросил свои части через Отен на Спенкур, который объят пламенем. Вчера вечером одна немецкая кавалерийская дивизия встретилась с батальоном наших стрелков из Стен, который был выдвинут вперед, а теперь вынужден был отступить к Марвиллю. Мой бедный и дорогой департамент Мааса, ты снова стал добычей неприятельских армий!..

В Эльзасе мы через горный проход вступили в Сент-Мари-о-Мин, но на юге наши войска тщетно пытались продвинуться вперед из Мюльгаузена: они натолкнулись на чрезвычайно сильные укрепления в Гардтском лесу.

К нам продолжают поступать сведения о транспортах австро-венгерских войск по направлению к Франции. Наш представитель в Голландии Марселен Пелле подтверждает оттуда информацию нашего представителя в Берне. Но еще сегодня утром граф Берхтольд повторил в категорической форме Дюмену, что австро-венгерское правительство не отправляло войск на французскую границу.

Думерг находит этот ответ двусмысленным и просил Дюмона задать графу Берхтольду вопрос, не была ли ни одна австро-венгерская дивизия отправлена на запад, за пределы Австрии?

В Санкт-Петербурге по-прежнему перепроизводство идей и проектов. На сей раз Сазонов желал бы, чтобы маркизу Сан Джулиано было дано торжественное обещание военной помощи. Поль Камбон не советует предпринимать этот официальный шаг. Думерг тоже считает, что достаточно предложить Барреру прямо поговорить об этом вопросе частным образом с итальянским министром. В самом деле, Думерг имеет все основания быть осторожным. Ему известна «из секретного и надежного источника» одна искусная combinazione, придуманная в Риме. Она заключается в том, чтобы просить Англию выступить вместе с Италией посредницей между обеими группами великих держав для того, чтобы ни одна из них не могла получить чрезвычайного перевеса над другой. Думерг поставил Поля Камбона в известность об этой замечательной концепции.

Даже Клемансо, который так горячо желает вступления Италии в войну, опасался, что какая-то конспирация может помешать его усилиям. Сегодня он пришел ко мне и с былой теплотой снова поведал мне свои надежды, он не был уверен, не постарается ли Титтони, который прервал свою морскую поездку и вернулся в посольство, испортить все дело. Но несколько позже, еще в тот же день, он прислал мне записку, в которой снова взяла верх вера в успех: «Париж, 9 августа 1914 г. Записка для президента республики. Макиавеллевский план провалился или, вернее, не был приведен в исполнение, ибо ко мне пришли сказать, что меня ждут. В то же время мне сообщили, что Титтони совершенно переменился и думает и говорит, как мы. Ультрадружеское свидание, продолжавшееся полтора часа. Он просил у меня разрешения довести до сведения своего правительства нашу беседу, а также рассказ о предшествовавшей беседе в Елисейском дворце. Я не мог чинить препятствия этому. Я имею основание думать, что он по своем возвращении застал депешу, которая вызвала в нем эту перемену, так как это был внезапный переход от белого к черному, как в предыдущий раз. Мне кажется, что вы близки к успеху. Ж. Клемансо».

Меня крайне поразил почти дружеский тон этой записки, в которой вылилась патриотическая радость Клемансо. Я хотел бы, чтобы предвидения Клемансо оказались основательными, но «секретный и надежный источник» Думерга подсказывает мне, что нам следует остерегаться результата этих официозных разговоров. Впрочем, тот факт, что мы не находимся еще в войне с Австрией, беспокоит итальянское правительство, и маркиз ди Сан Джулиано еще раз выражает свое удивление по этому поводу.

А сколько других наций занимают колеблющуюся позицию! Если верить заявлениям Радославова русскому посланнику Савинскому, Болгария не намерена возбуждать беспорядки в Македонии и оказаться в конфликте с царской империей. Но в Нише Пашич повторяет Боппу, что ожидает от короля Фердинанда актов мести против Сербии и Румынии.

Поведение Турции еще более подозрительно. Правда, Великий Визирь уверял русского посла, что Порта не разрешит «Гебену» и «Бреслау» прохода через проливы. Между тем оба крейсера бродят, словно корсары, в Эгейском море, и, по всей видимости, у них теперь имеется соглашение с турками: они должны помочь последним в диверсии, которой Германия ожидает от турок в тылу России. Порта назначила командующим 1-й армией Лимана фон Сандерса, ставшего Лиман-пашой. Он приобрел невероятное влияние на Энвер-пашу, а через него на совет министров, часто приглашается на заседания последнего. В Ангоре и Смирне командование 4-м и 5-м корпусами отдано немецким полковникам. Немцы теперь в Турции на каждом шагу и распоряжаются здесь, как у себя дома. Опасения, которые Россия высказала нам несколько месяцев назад по поводу миссии Лимана фон Сандерса[17] оказываются, таким образом, совершенно основательными. С этого времени все тщательно подготавливалось, и партия разыгрывается так, как это предвидели и желали обе центральные империи.

16

Десятикилометровая зона. Чтобы избежать провокационного столкновения германских и французских пограничных войск, которое могло иметь непоправимые последствия, французское правительство приняло 30 июля 1914 г. решение отвести все пограничные гарнизоны на 10 километров от границы, о чем было извещено германское правительство. Это решение – так истолковывали его все – является шагом к сохранению мира и свидетельствует о миролюбии французского правительства. Маршал Жоффр рассказал в своих мемуарах следующее по поводу этого мирного жеста: «Мои возражения не оказали никакого действия. Решение было принято советом министров, Мессими не мог его изменить своей собственной властью. Все, чего я мог добиться, – это приближения войск к местам погрузки. Я еще раз указал на тяжелое обязательство оттянуть войска на 10 километров от границы и добился разрешения самому определить линию, которую они не должны переходить». Как Жоффр выполнил полученное «разрешение», об этом он не говорит ни слова.

17

Миссия Лимана фон Сандерса. Исход балканских войн крайне обострил противоречия между обеими группировками государств и, в частности, между Россией и союзными Германией и Австро-Венгрией.

Для исправления нарушенного равновесия сил на Ближнем Востоке в пользу Антанты Германия послала по просьбе оттоманского правительства осенью 1913 г. в Турцию военную миссию в составе 41 офицера с генералом Лиманом фон Сандерсом во главе. Германские офицеры получили руководящие должности в турецком генеральном штабе, в интендантстве, в санитарной части и в военно-учебных заведениях. В отличие от обычных военных миссий, когда иностранным офицерам предоставляются должности инструкторов, германские офицеры получили активное командование крупными армейскими соединениями. Начальник военной миссии генерал Лиман фон Сандерс был назначен командиром 1-го турецкого корпуса в Константинополе, а другие германские офицеры были назначены начальниками дивизий и полков в других гарнизонах и в районе проливов. Реорганизация и боевая подготовка всей турецкой армии попали в руки Германии. Она встала твердой ногой в Константинополе и в проливах и сделалась их стражем. Миссия Лимана фон Сандерса ударяла в первую очередь по России, но также и по Англии и Франции, которые, помимо экономических интересов, имели в Турции крупные политические интересы. Русско-германский конфликт сразу превратился в конфликт Тройственного союза с Антантой. России оказывали полную поддержку Англия и Франция.

Длительные переговоры царского правительства с германским правительством и даже личные переговоры председателя совета министров Коковцова и Вильгельма II ни к чему не привели.

Благодаря дипломатической поддержке, оказанной России Францией и Англией, Германия дала одержать России дипломатическую победу. Лиман фон Сандерс по договоренности был произведен в высший генеральский чин и, таким образом, «лишался» командования турецким корпусом. Но это была чисто формальная уступка. Добиться большего от Германии не представлялось возможным, поэтому было решено оказать военное давление на Турцию временным занятием одного из ее черноморских портов. Это означало войну, ибо за спиной Турции стояла Германия. Русский посол в Лондоне Бенкендорф это прекрасно понимал и предостерегал Сазонова от опасности ввязаться в авантюру, которую не поддержат Франция и Англия. На этом инцидент был исчерпан.