Желание

– Да, – быстро отвечаю я, прежде чем Хадсон успевает сказать что-нибудь такое, что выведет его из равновесия.

Она смотрит то на меня, то на него, как будто рассматривает варианты своих действий. Затем наконец вздыхает и поворачивается в сторону глубин своей пещеры.

– Что ж, думаю, тогда вам лучше зайти.

Она идет по крутому скользкому спуску, ведущему в холл, и мы с Хадсоном, переглянувшись, идем за ней.

Я беспокоюсь, как бы Кровопускательница не поскользнулась и не сломала себе бедро или что-нибудь еще. Самой мне ужасно трудно пробираться по этой скользкой крутой тропе, а ведь я намного моложе нее. Но, видимо, она ходит здесь чаще, чем я думала, потому что она ни разу не замедляет шаг – даже в самых опасных местах.

Однако я все равно вздыхаю с облегчением, когда мы наконец доходим до того уровня этой пещеры, где находятся ее апартаменты. Мы проходим через дверной проем, который я помню, и я напрягаюсь, готовясь к тому, что увижу. Потому что трупы людей, из которых в ведра стекает кровь, до сих пор иногда снятся мне в кошмарах, и мне совсем не улыбается опять увидеть это зрелище.

Я говорю себе не смотреть, когда мы входим в холл и идем к ее апартаментам, но не могу удержаться. И когда смотрю… О боже.

Я ничего не говорю, но, должно быть, издаю какой-то звук, потому что и Хадсон, и Кровопускательница поворачиваются и смотрят на меня – он с тревогой, а она с острым интересом.

– Я не ждала гостей, – спокойно замечает она, ведя нас мимо двух трупов, висящих головами вниз на крюках в углу. Их горла перерезаны, и из них в два больших ведра стекает кровь.

Ее слова не есть извинение, и я это понимаю. Ведь сама я тоже ни у кого не прошу прощения, когда покупаю в магазине куриную грудку. Так почему в этом случае дело должно обстоять иначе? Ну, скажем, потому, что погибли два человека. А мне в обычных обстоятельствах – то есть никогда – не приходится видеть свою пищу в таком первозданном виде.

К горлу подступает тошнота.

Хадсон делает несколько шагов и оказывается между трупами и мной, а его рука ложится на мою поясницу – надо думать, так он пытается успокоить меня. Однако этот жест только усиливает мою нервозность, ведь Кровопускательница зорко наблюдает за нами обоими. И все же я не отстраняюсь.

Мы проходим мимо ведер – к моему ужасу, почти полных, – и Кровопускательница машет рукой, отпирая дверь, ведущую из прихожей в основную часть ее апартаментов.

– Садитесь, – приглашает она, показав на черный диван, стоящий перед камином с иллюзией ревущего огня. – Я сейчас вернусь.

Мы с Хадсоном садимся, и я не могу не заметить, что она все здесь отделала заново. Когда я была здесь в прошлый раз, диван имел теплый золотистый цвет спелой пшеницы, и перед ним стояли два кресла с подголовниками, темно-красные, как маки на картине, которая висела над камином. Теперь же все в этой комнате черное и серое с белыми штрихами. Даже картины на стене выдержанны в черно-серой гамме всего с несколькими красными пятнами.

– Мне нравится то, что вы сделали с этим местом, – замечает Хадсон. – Такой шик… в духе серийного убийцы.

Я с силой пинаю его, но он изображает полнейшую невинность – если не считать проказливого блеска в его глазах.

Когда он наконец пересаживается с дивана на черное кресло-качалку, стоящее напротив, Кровопускательница возвращается с хрустальным бокалом, полным жидкости, которая, как я предполагаю, есть не что иное, как кровь. Мне кажется, что меня вот-вот стошнит. Это странно – ведь в школе я постоянно вижу, как вампиры пьют кровь. Так почему сейчас все иначе?

Наверное, потому, что вампиры в Кэтмире пьют кровь животных. И эти животные не висят на крюках в углу кафетерия, пока они угощаются…

Какое-то время она молчит и только смотрит на нас поверх своего бокала. Я чувствую себя как та мышь в «Короле-льве», с которой играет Шрам, позволяя ей пробегать между его когтями, и все зрители понимают, что он держит в лапах ее жизнь.

Но тут она моргает, и у нее снова делается вид маленькой безобидной бабули. Особенно когда она улыбается и говорит:

– Хорошо, мои дорогие. Расскажите мне все.

Глава 27. Нас связала ложь

– Грейс – моя пара, – выпаливает Хадсон, пока я ломаю голову, пытаясь решить, с чего начать.

– В самом деле? – Похоже, Кровопускательница не очень-то удивлена, что вызывает у меня тревогу – по крайней мере до тех пор, пока она не спрашивает: – Почему ты так решил?

Я понимаю, что она ему не верит.

Он вскидывает бровь.

– Узы сопряжения, которые связывают нас теперь, – это убедительное доказательство.

В ее глазах вспыхивает удивление, но тут же гаснет. Она невозмутимо смотрит на меня, и я гадаю: что же удивило ее? То, что теперь мы с Хадсоном сопряжены? Или то, что он не желает расшаркиваться перед ней и вместо этого обращается с ней как равный?

Я уверена, что людей, ведущих себя так, не много – точнее, их нет совсем. Даже Джексон, которого она вырастила, относится к ней с почтением и, быть может, с толикой страха. А Хадсон нет. Не знаю, значит ли это, что он безрассуден или же он и в самом деле так же силен, как она.

– Как именно это работает? – спрашивает Кровопускательница, попивая кровь. – Учитывая тот факт, что я точно знаю – узы сопряжения связывают Грейс с Джексоном.

– Вы дали ему заклинание, чтобы он их разорвал, – говорит Хадсон.

– Да? – Она делает глоток из своего бокала. – Что-то я не припомню…

– Уверен, что в вашем возрасте вы уже много чего не помните, – замечает Хадсон. – Но попытайтесь вспомнить хотя бы это.

– Выбирай слова, когда ты говоришь со мной, – рявкает она и резко подается вперед, похожая в эту минуту на атакующую кобру. Но затем, словно спохватившись, откидывается назад со спокойной улыбкой. И продолжает: – Или ты присоединишься к этим двоим незадачливым туристам, из которых я сливаю кровь.

Хадсон зевает. Действительно зевает, и теперь я думаю, что он не столько смел, сколько безрассуден, очень, очень безрассуден.

Что касается Кровопускательницы, то я уверена, что сейчас она пытается решить, слить из него кровь или приготовить из него фламбе.

– Если я действительно дала ему это заклинание, как ты утверждаешь…

– О, вы это сделали, – перебивает ее Хадсон.

– Если. Я. Это. Сделала. – В ее голосе звучат стальные нотки. – В таком случае не следует ли тебе просто сказать мне спасибо? – спрашивает она, прищурив глаза. – Если учесть, что ты от этого выиграл.

– Вы думаете, что я должен вас поблагодарить? – шипит Хадсон. – За то, что вы испоганили нашу жизнь? За то, что вы уничтожили моего брата…

– Если он решил использовать это заклинание, то вряд ли можно сказать, что он уничтожен.

– Он не использовал его, – говорю я ей, пытаясь не обращать внимания на чувства, которые вызвали у меня слова Хадсона. Я знаю, что все испоганено донельзя. Знаю, что он не хочет быть сопряженным со мной, как этого не хочу и я, но, когда я слышу, как он это говорит – как будто сопряжение со мной самая худшая вещь в его жизни, – это ранит меня больнее, чем я ожидала.

– Это сделал другой человек, – объясняет Хадсон. – Но дело не в этом, не так ли? Я хочу узнать вот что – как вы вообще узнали заклинание, способное разорвать узы сопряжения.

– А почему это должно иметь значение? Если только… – Она пристально смотрит на нас, и теперь в ее глазах уже ясно виден расчет, ничем не прикрытый холодный расчет. – Если только вы здесь не потому, что вы хотите разорвать также и ваши узы.

– Да, мы хотим именно этого, – говорю я ей, прежде чем Хадсон успевает что-то сказать – отчасти потому, что мне не хочется разозлить ее и испоганить все еще больше, отчасти потому, что я не хочу опять слушать его речи о том, как ужасны узы нашего сопряжения. – А еще мы хотим найти способ восстановить узы сопряжения между Джексоном и мной.

– Неужели? – Кровопускательница насмешливо смотрит на Хадсона. – Неужели ты действительно этого хочешь? Восстановить узы сопряжения Грейс и Джексона, чтобы на них красовался милый славный бантик?