Страница 2 из 19
– Я сбежала из дома в пятнадцать лет. Бросила гимназию. Поступила в Петербурге в кафешантан. Я выступала на «Вилле Роде», был такой знаменитый ресторан с эстрадой до революции у нас… там, в Петрограде.
– Да, вы мне говорили в прошлую нашу встречу год назад в Гамбурге. Вы с мужем познакомились на эстраде?
– На «Вилле Роде», он выступал с номерами как иллюзионист.
– Ваш муж – дальний родственник покойного Пауля Буша, тот мне сам говорил, ревельская родня. Ваш супруг ведь немец? Он не вернется назад в Советскую Россию? Он уехал… точнее, бежал от чекистов и большевиков.
– Я не интересуюсь политикой. А муж… нет, он не вернется. Он меня фактически бросил. У него другая женщина. Он останется в Германии с ней. А мне надо возвращаться домой. Я здесь одна уже не заработаю на кусок хлеба. Мне двадцать девять, я стара для кабаре. А в цирке… с сегодняшнего дня я, кажется, ненавижу его.
– Муж вас разлюбил, Мари? – Аделаида Херманн подошла близко, протянула руку и коснулась ее щеки. – А вы ведь его спасли, как мне рассказывал Пауль Буш. Тот поединок в Петербурге… Говорят, самая последняя дуэль в России перед тем, как большевики совершили свою революцию. Ваш муж, цирковой артист, фокусник… он тогда ходил еще в женихах, схватился за пистолет… Тот второй дуэлянт – адъютант великого князя… Буш говорил мне, что на месте адъютанта должен был быть сам князь, однако, конечно, это невозможно… Стреляться члену царской фамилии из-за девчонки из кафешантана. Адъютант был меткий стрелок, он бы убил вашего жениха с первого выстрела. Но там ведь что-то случилось, Мари? Там, на берегу Финского залива. Вы же приехали на место дуэли, примчались в страхе за своего жениха. Адъютант стрелял в него, а попал в своего секунданта, который стоял в трех шагах, почти рядом. Странный какой выстрел, пуля изменила направление почти под углом в девяносто градусов и вернулась…
Мария Кораллова молчала.
– Вы ведь знаете о Ловцах пуль. – Аделаида Херманн усмехнулась.
– Вы сами Ловец. Муж рассказал мне, как вы делали номер в молодости. В Чикаго поймали все шесть пуль, повергнув зрителей в шок и трепет.
– Говорят, что в нашей профессии факиров такой номер – как пропуск в некий высший круг посвященных. Тот бедный китаец Чунг Линг хотел сделать как я… Самонадеянный дуралей… Конечно, он погиб. Он ведь не был Четвертым. После его смерти номер запретили в цирках повсеместно. Это нельзя повторить, понимаете? Есть вещи, не поддающиеся ни подражанию, ни профессиональной тренировке. Врожденный дар, либо он есть, либо его нет. У вас, милочка… Ответьте мне откровенно, вы что-то сделали тогда, в сентябре семнадцатого года, на берегу залива, когда ваш жених стрелялся из-за вас, когда пуля вернулась назад, нарушая все законы баллистики?
– Я… нет… да что вы… Нет! – Мария ощутила, как внутри ее зажигается свет… огонь – тот самый, дикий, пугающий, властный, опаляющий ее ум и сердце. – Нет, это фантастично и глупо звучит! Невозможно! Я никогда даже не думала… Все вышло случайно!
– Случайно?
Пауза.
– Нынешнюю трагедию в цирке со львами, сожравшими укротителя-живодера, тоже назовут случайностью, – произнесла Аделаида Херманн. – А я говорю вам сейчас – я сделала это для вас. Наглядная демонстрация, милочка.
Мария Кораллова воззрилась на нее.
Страх… ужас… но и восторг. Великое искушение… Почти экстаз. Она знала… нет, конечно, не знала… подозревала, но…
– ЧЕТВЕРТЫЕ. – Аделаида Херманн спустила боа из перьев со своих полных дряблых плеч. – Вам, возможно, расскажут разный вздор. Не слушайте. Это не имеет никакого отношения к иудаизму. Новые Четвертые идут дальше… Возможно, со временем мы… они уйдут так далеко, что нельзя будет уже вернуться… Или деградируют. Что тоже возможно. Великое искусство подвержено деградации. Но не в вашем случае, Мари.
– Я не могу выразить то, что чувствую сейчас, – честно призналась Мария Кораллова. – У меня просто не хватает слов. Но я… я вами восхищаюсь! Я в полном ужасе, но я восхищаюсь. Я склоняюсь ниц… И я готова… Вы только не считайте меня сумасшедшей, пожалуйста!
– А вы – меня. – Аделаида Херманн мягко и хищно улыбнулась. – Итак, с мужем вы расстаетесь. Любовь, дуэль, чудесное спасение, риск, жертвенность оканчиваются банальной мужской интрижкой на стороне и трусостью. Но вы в результате обретаете полную свободу. В Германии вам, конечно, нечего делать. Скоро здесь иностранцам придется несладко. Грядут большие перемены, Мари. Так что будьте готовы. Ваша жизнь станет иной. Но вам придется сменить имя.
– Сменить имя?
– Я сама вам его выберу. Таков обычай Четвертых. Имя, несущее тайный смысл. Я, например, Prisca Loricata[1], потом я вам переведу с латыни… после… Выпейте еще шампанского, вы вся дрожите.
Мария налила себе сама шампанского. Выпила. Снова наполнила бокал – осушила до дна.
– Вечеринку с танцами в саду в честь Греты Гарбо отменили. – Аделаида Херманн взяла ее за руку и повела из гостиной через свою спальню в ванную. – Все репортеры в цирке, газетчики уже подхватили сенсацию о кровавом ужасе на арене. В гранд-отеле «Эспланада» выпадает на редкость тихий вечер.
Огромная королевская ванная, в которой плескался еще кайзер Вильгельм, поражала роскошью – белый мрамор бассейна, фрески, колонны. Мария вспомнила ванную номера петербургского отеля «Европа», куда после выступления на «Вилле Роде» привез ее великий князь Дмитрий Павлович… Димочка… Ее, бывшую гимназистку и дочку архиерея, тогда поразил весь тот гостиничный шик и блеск…
– Искупайтесь, милочка, согрейтесь, – тоном добродушной тетушки предложила Аделаида Херманн, открывая кран.
Вода наполняла ванну-бассейн. Мария сняла туфли. Села на банкетку и начала стягивать чулки с ног. Аделаида наблюдала. Потом медленно направилась к выходу. Обернулась на пороге.
– У вас крепкие нервы, Мари? – спросила она.
Мария не успела ответить – дверь ванной уже закрылась.
Она разделась догола, опустилась в горячую воду. Сердце ее глухо билось. Она видела себя в зеркале ванной – обнаженная, хрупкая, темноглазая брюнетка. Она всегда выглядела намного моложе своих двадцати девяти лет. Атласная челка, стрижка, яркая косметика – цирковой макияж.
В ванной внезапно погас свет.
В полной темноте Мария погрузилась в горячую воду… Кап… кап… Вода из кранов… Кап… кап… Шорох…
– Кто здесь? – Мария вглядывалась во тьму.
Как душно… в ванной уже клубился пар от горячей воды.
Шорох…
Она ощутила, как ее снова колотит дрожь. Нет, нет, она не поддастся глупому мороку… магии… Боже милостивый, как же страшно… Но ведь ничего не происходит. Кругом царит тишина…
Тьма…
И во мраке… шшшорох… шшш шшш… Дверь ванной бесшумно отворилась – в полосе света возник силуэт.
Мария смотрела на темную фигуру на пороге.
– Аделаида!
Чирк… спичкой о коробок.
Дрожащий маленький огонек осветил то, что пряталось во тьме.
Голая дряблая плоть. Женские широкие бедра, обвисшие груди, коричневые соски, шея…
– Аделаида!
Огонек спички погас.
Шаги… шлеп… шлеп… Некто в полной тьме шел прямо к ней, застывшей, оледеневшей в горячей ванне. Шшш…
Плеск… некто осторожно, крадучись забрался в ванну…
Чиркнул спичкой о коробок – они не намокли. Огонек и…
Прямо у своего лица Мария увидела…
Коричневое… сморщенное… морда звериная… лицо… что-то не из нашего мира… нечеловеческое… жуткое…
Не помня себя, она заорала от ужаса. Рванулась из воды. И почувствовала, как цепкая рука сомкнулась на ее горле.
– Не кричи, – прошипел голос Аделаиды Херманн. – Это нельзя прервать. Иначе издохнешь!
Рука давила на шею, Мария ощутила, как ее топят. Последним усилием воли она заставила себя… не сопротивляться. Не бороться, не колотить ногами и руками по воде. Покориться… быть может, даже так встретить свою гибель… отдавая всю себя…
Она сразу ушла под воду с головой, а та, что ее топила, нырнула следом, ее ноги обвились вокруг Марии. Рука отпустила горло. Ее уже обнимали, выталкивали наверх. В полной темноте ванной они вынырнули. Мария хватала воздух ртом, дышала. Горячие руки снова обвились вокруг нее – словно старая хищная наяда поймала ее в свои сети.
1
Prisca – древняя, архаичная (лат.). Loricata – в зоологии обозначает класс рептилий (лат.). Можно перевести с латыни как «древний ящер».