Страница 14 из 17
Прочла.
Хмыкнула.
И сказала:
– Манеры у него, конечно, специфические, но само по себе предложение интересное.
И протянула послание Вециану.
Ровные строки. Почерк округлый, с завитушками, как у девицы. Однако читается легко.
«Я, милостью Богов, Повелитель Тьмы и Проклятых земель, Повергатель Хаоса и Хранитель порядка, одолевший сонмы тварей демонических, Ричард III из рода Архаг, приветствую своего царственного собрата».
Нормальные манеры.
Вежливый даже.
«И желаю видеть его дочерей в своем Замке».
Серьезно?
«Ибо настал час вступить в тяжкие узы брака».
Вот тут Вециан мысленно согласился, даже посочувствовал. Он в эти узы тоже вступал с печалью на сердце. Но ему-то повезло. А мальчик, небось, молодой, вот и опасается.
«А посему, в громовой месяц я соберу всех девиц, достойных того, дабы средь них выбрать ту, которая разделит со мною престол и венец Владычицы Тьмы».
Интересный поворот.
Неожиданный.
«А если оные девицы не явятся к назначенному сроку, я пройду сквозь горы, дабы самому предстать пред ними».
И ведь не один пройдет.
Повелитель Тьмы как-то никогда один сквозь горы не проходил, обычно прихватывал с собою пару-тройку Легионов Смерти и чудовищ. С чудовищами ходить по горам было проще.
– Что ж… – Вециан прочел письмо еще раз. – С манерами и вправду не очень… но в целом, очень интересный вариант.
Главное, чтоб вестийцы не прознали.
А то с них станется все переиграть.
Глава 9
Где прибывают гонцы и жизнь меняется, но не факт, что к лучшему
«Что надлежит знать о темных магах, так это, что они все суть от сути тьмы, и тем человеку, свету преданному, внушают лишь омерзение. Меж тем сами они, будучи лишены души, ищут другой, светом напоенной. И особо – юных дев непорочных. Ибо кровь их и непорочность обладают силой, коия и способна вознесть любого мага, особенно темного, на небывалые высоты»
Мудрослава Виросская смотрела в окно.
Больше заняться было нечем. По мутному стеклу ползла муха. Толстая. Вверх. И вниз. Потом на раму, в которой виднелись щели, правда, не столь большие, чтобы муху вместить.
За окном светило солнце.
Яркое.
Копались в пыли куры. Дворовый кот разлегся на лавке, счастливо жмурясь. Откуда-то издалека доносилась вялая ругань мужиков. Пахло переходившим тестом и пылью.
Снова пылью.
Девка, приставленная к Мудрославе, провалилась в полудрему, и рот её приоткрылся. Время от времени девка всхрапывала и становилось совсем уж тоскливо.
Вырваться бы.
Сбежать.
Душа требовала движения, а вместо этого только и оставалась, что шелковая тряпка да нитки. Рисунок неоконченный, который продолжать не было ни сил, ни желание. Письмо брату. Очередное.
И снова молчание.
Или гонец, который привезет скромные подарки «дорогой сестре», а еще денег. Немного. Их едва хватит, чтобы купить дрова для печи, муки да молока. Поправить крышу. Или, может, подновить сам домишко? Покосившийся, убогий. И в глазах гонца будет читаться удивление, с презрением смешанное.
А разве она виновата?
В чем?
В том ли, что была покорна воле брата, как заповедано? В том ли, что жених её, который, признаться, впечатление не произвел совершенно, оказался слаб? В том ли, что дворцовые целители не сумели спасти его? Да и смерть эта…
Она покачала головой и подняла шелка.
Шить?
Не шить?
Разбудить девку и прогуляться? До забору и, может, даже за ворота? К пруду, который тихо зарастал тиной, отчего становилось вовсе уж тоскливо, ибо подобен он был её собственной жизни.
Остаться?
Или наведаться в гости? К дорогому родичу, который на Мудрославу поглядывал с раздражением, не понимая, что с нею делать-то.
И домой бы её отправить, да неможно. Как же… жена брата, пусть и не состоявшаяся.
Она почти заплакала, но вовремя остановилась. Встала. И скрип лавки, которая медленно рассыхалась, как и все-то в этом домишке, разбудил девку. Та вскочила, заполошенно взметнула руками, опрокидывая корзинку с рукоделием.
Подарок брата.
Золотые нити.
Серебряные. Бусины драгоценные. Бусины продать можно, если тишком. Но страшно. Вдруг да узнают? И брат оскорбится, и слух пойдет, что совсем она, Мудрослава, оскудела. Вот и приходится золотом шить да пустою кашей давиться.
– Гулять, – сказала Мудрослава решительно, ибо сидеть в доме совсем невмочно сделалось.
– Гулять, – потянула девка, не скрывая недовольства. – Так куда, матушка? Парит вона, и солнце печется. Личико-то напечеть. И шею еще. Взопреете.
Идти девице никуда не хотелось. И Мудрослава почти поддалась на уговоры, но все одно упрямо мотнула головой.
– Идем.
И не дожидаясь ответа, раздраженная ноющим этим голосом, вышла в сени. Оттуда и на улицу. Солнце и вправду пекло нещадно. Сразу сделалось душно, жарко и появилось желание вернуться. Но Мудрослава, подхватив юбки, решительным шагом двинулась к воротам.
– Доброго дня, матушка, – поприветствовал её Игнатка.
И склонился.
И шапку с головы снял, да все одно не виделось в его фигуре должного почтения. И какое почтение? Все-то знают, что никому-то она, Мудрослава, не нужна, даже собственному брату, коль сослал её в этакое захолустье. А стало быть, и считаться с нею нужды нет.
Она стиснула зубы.
Игнатка поспешно отворил калиточку малую, пропуская Мудрославу, и та сделала было шаг, да только мало что сбитой с ног не оказалась. В юбки врезался вихрастый мальчонка.
– Едуть! – запыхавшись, крикнул он. – Едуть!
– Стой, оглашенный! – Игнатка споро схватил мальчонку за ворот рубахи и тряхнул, этак, легонечко, почти что любя. – Хто едя?
– Дык… – мальчонка вытер нос рукавом. – Послы едуть!
– Чьи, – Мудрослава вдруг ощутила немалую дрожь в руках, но сумела совладать с собой.
Послы.
За ней?
Брат… вспомнил? Или нет, не так. Он никогда-то не забывал. Просто нужды в ней, в Мудрославе, не было. А теперь вот появилась?
– Так… виросские! – мальчонка висел тихонечко, не делая попыток вырваться, разве что глядел этак с удивлением. – Вашия, матушка…
– Послы, – Мудрослава вытянула шею, но дорога, ведшая к поместью, была пуста.
– Так это… они же ж трактом… спервашечки к князю, значится, а я скореньки и напрямки. Упредить. Как мамка велела.
– Молодец, – Мудрослава протянула бусину, которую крутила в пальцах. Сама и не заметила, как прихватила её с собой. Что за камень? Нефрит? Фируза? Не важно. – Возьми.
Брат гонцов награждает перстнями да шапками, иным и шубы достаются, когда новость уж больно хороша. А у нее только и есть, что эти бусины рукодельные.
Но мальчишка схватил и спешно за щеку сунул.
– Благодарствуй…
Дальше Мудрослава не слышала. Она развернулась и спешно, пожалуй, даже чересчур уж спешно, изо всех сил стараясь не срываться на бег.
Послы…
Что-то произошло. Определенно. И… и может, конечно, статься, что послы эти не к ней прибыли, что брату понадобился князь, однако сердце вскачь неслось.
– Скорей! – велела Мудрослава сонной девке. – Воду несите.
– Дык, нагреть не поспеем, – пытаясь совладать с зевком, возразила та.
– Холодную несите. Платье чистое… то, которое красное.
– Матушка! – взмолилась девка. – Оно же ж в сундуках. И невместно вам красное.
Ну да, она же вдова. Честная. Да только из вдовьих нарядов у ней это, нынешнее платье, и…
– Второе доставай. И почисти хорошенько, – решилась Мудрослава. – То, которое из адамаску. Да неси шкатулку.