Страница 7 из 7
Пусть Дуайт и был корпоратской серой посредственностью, но такой ебанины он, наверное, не заслуживал. Да никто не заслуживал. Кроме, может быть, изобретателей этой херни.
Мог бы еще жить и жить до ждущей его в будущем шальной пули, заботясь о семье, перекидываясь в покер и поебывая свою девку… в М10.
Поднимая в памяти картины, отловленные в мозгу Перкинса, Ви садится на неверно мерцающий пол у низкого дивана, на то место, где обычно любил устраиваться рокербой, и, чувствуя странное першение в глотке, молча и непередаваемо жадно рассматривает знакомые места: обшарпанную лестницу у входа, лифт, заполненный воплями рекламы, бесконечно льющейся с четырех основных экранов, обрамленной подпездывающим аккомпанементом с мелких рекламных щитов. Гудящие голосами коридоры… Знакомые торговые автоматы… Сияние неона и грохот тренажеров, доносящийся из спортивного зала на седьмом этаже, выстрелы из тира чуть дальше… Треск и глухие переговоры из раций дежурящих легавых…
Тоска и желание оказаться сейчас там накрывает невозможно. Там их дом. Обшарпанный, грязный, шумный, невзрачный… Дом. Настоящий, а не эта ебанутая выхолощенная подделка.
Как драгоценный любимый брейнданс, Ви глазами Дуайта рассматривает торговые лотки у подножья мегабашни. Те самые, где он обычно закупался немудреной хавкой, более чем на половину состоявшей из белка, добытого из насекомых, и привычным синтокофе, сладость которого компенсировала все его остальные вкусовые качества.
Впитывает всем существом пестрое разноцветье шумных людских потоков на улице, выхватывая взглядом отдельных людей, неосознанно улыбается, жадно поглощая внутренним взором знакомую картину. Привычно сжимает в кулаке подаренные рокером солдатские жетоны на груди, умудряясь на время забыть об окружающей его цифровой тюрьме.
И замирает, продолжая широко и счастливо улыбаться, чувствует, как все внутри него умирает, леденеет, рассыпается, ломается, когда отлавливает на миг среди яркой толпы очертания изящной фигуры в черном, расслабленно привалившейся плечом к стене здания. Блядский Перкинс отворачивается, бросая взгляд на противоположную сторону улицы, но Ви вскрикивает отчаянно, отрывисто, яростно, негодующе и хрипло среди пустоты и мрака. Его бьет крупная дрожь, пальцы стискивающие жетоны трясутся, когда он, задыхаясь от ужасного подозрения, что ему показалось, что он не сможет вернуть обратно это воспоминание, что все это только его воображение, бред его сломанного кода, психоз больного сознания, пытается найти тот короткий кадр, на котором…
Джонни. Это Джонни! Это может быть только Джонни… Он узнает его любым. Всегда! За любую долю секунды, блять! Это Джонни! Ви должен вернуть эту картинку! Ну же, ебаный ты корпоратский ублюдок! Чего тебе стоило посмотреть туда чуть дольше, блядский ты уебок?!
Из рта Ви рвется сиплое тяжелое дыхание, а грудь заполняет кошмарное ощущение тщетности, когда на пару страшных секунд ему кажется, что это воспоминание утеряно напрочь. Глупо, энграмма не может испытывать удушье, но он реалистично чувствует, что ему критически не хватает воздуха, а кожу покрывает холодный пот. В попытке встать и выпрямиться, уняв заходящееся в невыносимом ритме несуществующее сердце, Ви спотыкается об угол стола. Падает на колени, упираясь в пол левой ладонью, искалеченной при атаке на Арасака-Тауэр, уставившись на три своих подергивающихся в алых помехах пальца, все еще сжимая в правой ладони солдатские бирки. И тут же смеется совершенно безумно, нежно и пугающе счастливо.
Это Джонни.
Блядское воспоминание наконец-то покоряется, прокручивается назад, позволяя вновь выцепить среди толпы единственную нужную до невозможности, до крика, до заходящегося восторга фигуру.
Ви знает, что не мог бы ошибиться ни за что на свете. И он не ошибся. О, нет! Никогда, блять, в жизни или смерти.
Темные отросшие – все еще коротковатые, чуть длиннее, чем на фото в профиле рипера Сильверхенда - волосы скрывают склоненное над прикуриваемой сигаретой лицо. Рекламный неон отблескивает в стеклах неизменных авиаторов. На шее посверкивают жетоны – наверняка те самые, что сейчас на шее Ви, и, чуть тусклее, - пуля в круглой паутине кожаных шнурков. Среди яркой толпы Джонни, гибкий, жилистый, мощный, но по-животному изящный - он стройнее, чем был в этом теле Ви, но плечи его шире, - все так же выделяется и притягивает взгляды, хотя и одет в своем стиле неброско и небрежно. Черные кожаные штаны и растянутая черная же футболка с белым принтом какой-то фармы, горсти таблеток что ли. На бедре кобура, из которой видна рукоять Малориана. А на ногах все те же старые казаки…
Жадно вплавляя в себя родной образ, Ви продолжает дрожать мелко, буквально пожирая каждую деталь кадра за деталью, понимая, что перегорает, сбоит, исчезает, разваливается зазубренными острыми обломками… Он не знает, блять, как это назвать! Он буквально умирает от счастья, хотя он давно уже мертв.
На пальцах правой руки Сильверхенда, держащей зажигалку, – и это почему-то выносит Ви каким-то ебанутым умилением постоянством Джонни – новые массивные серебряные перстни, издалека их не рассмотреть, и соло последними словами яростно проклинает гребаного пиджака за то, что он не прошел ближе. Предплечье украшает знакомая татуировка, запястье обвивает черная полоса, а на кисти виднеется все та же привычная кобра. Джонни, и это безмерно радует и греет Ви, обживается в его теле, привыкает к нему. Мизинец и безымянный палец левой руки отблескивают новеньким хромом.
Это невероятное, почти невозможное совпадение – такого, блять, просто не бывает никогда! Каков шанс?..
Но это правда. Это происходит. Вот он, его Джонни, пусть всего на две секунды, но живой, родной, дышащий, невероятно близкий! Происходит же, сука?!
Теперь Ви не согласен допустить даже мысли о том, что все увиденное просто игры его разума или больного воображения, иссушенного за семь месяцев творящегося с ним пиздеца.
Впитывая в себя короткий драгоценный одинокий кадр, Ви опускается на пол, садится, и утыкается лбом в колени, закрывая несуществующие глаза.
Он больше не хочет думать ни о чем и не хочет ничего видеть, кроме родной изящной фигуры в черном. Больше ни хрена ему не нужно. Нежданно и негаданно он получил свой главный приз.
Конструкт его сотрясает раз за разом крупно, он потрескивает помехами. Плечи Ви дрожат, когда он снова смеется тихо и качает головой, чувствуя, как буквально сходит с ума от любви и счастья.
Это его Джонни.
Джонни жив.
Джонни в порядке.