Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 6



Этнография детства показала, что в разных культурах, в разных обществах дети обучаются различным навыкам, усваивают разные истины, играют в разные игры. Детство – это не только этап онтогенеза, но и культурно-исторический феномен. Эта мысль, столь понятная и даже очевидная сегодня, для первой половины ХХ в. была открытием.

В отечественной этнологии/этнографии тема детства после долгих лет молчания зазвучала во многом благодаря усилиям И.С. Кона. Под его редакцией вышла серия сборников «Этнография детства» (1983–1992 годы) и вышел томик работ М. Мид «Культура и мир детства» (1988), которые показали многообразие миров детства.

От открытия детства к истории родительства

Событием в исследованиях детства стала вышедшая в 1960 г. во Франции книга Ф. Арьеса «Ребёнок и семейная жизнь при Старом порядке». Она дала импульс для появления самостоятельного направления в западноевропейской медиевистике, изучающего эволюцию представлений о детстве и образы детства в различные периоды европейской истории. Идеи Ф. Арьеса оказали влияние на широкий спектр междисциплинарных исследований, таких как историческая демография, историческая социология, история семьи, психология родительства, история сексуальности, антропология возраста, кросс-культурные исследования детства (см. подробнее Кон 2012).

Тема отношений между родителями и детьми отражается в ряде самых различных исследований.

Начиная с 1970-х, в Университете Коннектикута антрополог Рональд Ронер проводит кросс-культурные исследования отношения родителей к детям. Он является автором теории родительского отвержения-принятия (parental acceptance-rejection theory), он же один из основных создателей «шкалы родительского тепла» (the warmth dimension of parenting)[4]. Р. Ронер постоянно подчёркивает, что нет обществ, где родители вовсе бы не заботились о детях. Все дети в той или иной степени получают от родителей толику заботы.

Отношения между родителями и детьми ставятся в центр отдельного направления, родившегося как междисциплинарный синтез истории и психоанализа – психоистории. Возглавил это направление и ввёл сам термин «психоистория» американский психоаналитик Ллойд де Моз (Lloyd de Mause) в 1960-е годы[5].

Это очень оригинальный, непривычный взгляд как на историю в целом, так и на историю детства. Путь де Моза к истории лежит через понимание мотивов людей, которые были участниками и вершителями исторических событий. А для понимания этих мотивов психоанализ вновь отсылает нас к детству: как обращались с детьми в различные исторические эпохи? Л. де Моз описывает все ужасы, которые выпадали на долю детей в разные исторические эпохи: инфантицид (детоубийство), физические истязания и ограничения, суровое воспитание и издержки навязчивой родительской опеки – «детство – это кошмар человечества» (Де Моз 2000).

Л. де Моз предлагает «психогенную теорию истории». В ней отношения между детьми и родителями являют собою важнейший привод европейской истории: «…причина всех исторических изменений —…закономерная смена стилей воспитания» (Де Моз 2000: 176). Взрослые проецируют на детей свои страхи, переживания, комплексы и, основываясь на них, выстраивают свои отношения с детьми. Де Моз выделяет шесть основных стилей воспитания: 1) инфантицидный (античность до IV в. – «над античным детством витает образ Медеи»); 2) бросающий (IV–XIII вв.), когда «единственным способом избежать опасных для ребёнка проекций был фактический отказ от него»; 3) амбивалентный стиль (XIV–XVII вв.), когда ребёнок начинает «вливаться в эмоциональную жизнь родителей»; 4) навязывающий стиль (XVII в.), когда совершается «великий переход», и ребёнок почти перестаёт быть «отдушиной для проекций»; и наконец, 5) социализующий (XIX— середина ХХ в.) и 6) помогающий стили, для которых характерен всё больший переход от манипулирования ребёнком к диалогу с ним и вниманию к его интересам и потребностям.

Шесть стилей воспитания, по де Мозу, являются основой периодизации европейской истории. Родители в общении с детьми снова переживают свои страхи и тревоги, причём более эффективно, чем в своём детстве. Каждое поколение благодаря этому делает шаг вперёд, преодолевая инфантильность. Прогресс – это рост психологической зрелости в результате эволюции детско-родительских отношений. «… Историю можно рассматривать как психотерапию поколений» (Де Моз 2000: 176).

Теория де Моза сводит всю совокупность действующих в истории сил и факторов к психологической детерминации, и, конечно же, она неоднократно подвергалась критике. Но сама по себе постановка вопроса, когда отношение к ребёнку рассматривается в «лупу» психоанализа и берётся за основу понимания исторической мотивации, даже со всеми возникающими аберрациями – в нашем случае «работает» на более пристальное внимание к детям, а также проливает свет на представления о ребёнке и детстве, вытекающие из общих мировоззренческих и религиозных установлений в различных социально-исторических контекстах.

В течение ХХ в. гуманитарные науки повернулись лицом к детству, признав его важнейшим этапом в жизни человека. Тема детства оказалась в центре историко-этнографических штудий, благодаря чему произошёл переворот в самом понимании развития ребёнка – отказ от биологического детерминизма.

В последние годы интерес к «детской тематике» набирает силу. Child studies, некогда бывшие уделом «чистой» науки, помогают разобраться в сегодняшних проблемах «отцов и детей».

Как апология культурно-исторических исследований детства звучат слова И.С. Кона: «Людям, не знающим ни истории детства, ни современной психологии развития, исторические перемены часто кажутся катастрофическими, а единственным средством преодоления социально-педагогических трудностей представляется возврат к идеализированному, по сути дела – воображаемому прошлому, будь то детоцентризм, отцовская вертикаль власти или жёсткая гендерная сегрегация обучения и воспитания. Так что даже сугубо академическая история детства может иметь важный социально-политический смысл» (Кон 2012).



Очерк 1

Детство как культурно-исторический феномен

…Какой это был бы рай, если бы его населяли одни семилетние щенки, которые только бы и делали, что катали обручи и играли в камешки! Или неуклюжие, робкие, сентиментальные недоделки девятнадцати лет! Или же только тридцатилетние – здоровые, честолюбивые люди, но прикованные, как несчастные рабы на галерах, к этому возрасту со всеми его недостатками!

Подумай, каким унылым и однообразным было бы общество, состоящее из людей одних лет, с одинаковой наружностью, одинаковыми привычками, вкусами, чувствами!

Есть дети и есть взрослые – казалось бы, что может быть неизменнее и неизбежнее этой стратификации общества. Была, есть и будет, пока продолжается род людской.

Что-то предписано делать детям, на что-то имеют право исключительно взрослые. Этот порядок вещей из века в век воспринимался как естественный и универсальный, как основа основ и, казалось, не нуждался ни в каком объяснении…

Почти единственная обязанность маленьких детей – привычное и быстрое повиновение.

Пока в начале ХХ в. в американской этнологии не появилась и не заявила о себе во веcь голос этнография детства. Многочисленные описания того, как растят детей на Самоа, на Новой Гвинее, на острове Алор, в различных племенах индейцев или на Тробрианских островах сделали очевидным, что детство многолико и разнообразно. Взросление обусловлено не только природой, но и социально-культурными факторами (Мид 1988). Детство – это явление культурно-историческое.

4

Шкала родительского тепла, «the warmth dimension of parenting» – это измерение или континуум, на котором условно можно расположить всех людей, потому что каждый в детстве получил хоть сколько-то любви от тех, кто о нём заботился (This is a dimension or continuum on which all humans can be placed because everyone has experienced in childhood more or less love at the hands of major caregivers (Ronald P. Rohner, Abdul Khaleque, David E. Cournoyer. Introduction to Parental Acceptance-Rejection Theory, Methods, Evidence, and Implications. University of Co

5

Л. де Мозом также был создан Институт психоистории (Institute for Psychohistory), штаб-квартира которого находится в Нью-Йорке, а филиалы – ещё в 17 странах и учреждён журнал по психоистории.