Страница 12 из 16
Из двух монастырских храмов один – древний, большой, с конусообразным куполом – открывался по воскресеньям, когда из Тбилиси приезжали или приходили небольшие группы верующих. Иногда в храме даже крестили или венчали, а за Литургией могло собраться до двадцати человек.
В остальные дни богослужения совершались в маленьком храме без купола, вмещавшем не более десяти человек. Один из монахов обычно стоял в алтаре, другой читал и пел на клиросе. В тот вечер служил отец Иоанн, а читал отец Георгий.
На следующий день после утренней службы Годердзи отправился вместе с обоими старцами на хозяйство. Здесь работы был непочатый край. Надо выводить коров на пастбище и убирать за ними в хлеву. Надо их доить и носить молоко в тяжелых ведрах. Это оказалось нелегким делом, но после нескольких уроков Годердзи стал с ним справляться.
Обычно доением коров, изготовлением сыра и уходом за пчелами занимался отец Георгий. А отец Иоанн работал на мельнице, выводил коров на пастбище, занимался огородом и теплицей.
Мальчик помогал то одному, то другому монаху, но отец Георгий, кажется, больше в нем нуждался. Дел хватало на целый день, и как только одно заканчивалось, он сразу же поручал мальчику другое. Отец Иоанн иногда упрекал своего собрата:
– Жалко его, Георгий, он ведь ребенок.
Бывало, сам садился рядом с Годердзи, брал из его рук мотыгу и говорил:
– Ну давай посидим с тобой, передохнем.
Тогда отец Георгий подходил и говорил:
– Не ласкай ребенка, Иоанн, так из него ничего не выйдет.
Отец Иоанн, хотя и был на несколько лет постарше, отличался крепким здоровьем. С лысой головой, непременно прикрытой черной полинявшей шапочкой, с сияющими глазами, он всегда боялся, как бы отец Георгий не перетрудился. А тот – высокий, худой, с длинной бородой, тоже лысый и тоже в шапочке – отличался слабым здоровьем и часто болел.
Отец Иоанн начинал работать раньше своего собрата, чтобы успеть сделать больше, а тому оставить меньше. Когда Георгий приходил и пытался помочь Иоанну, тот говорил:
– Не надо, Георгий, я сам сделаю. Ты побереги себя.
Тогда Георгий делал более легкую работу и, если Иоанн заканчивал свои дела, присоединялся к нему. Теперь уже наступала очередь Георгия беспокоиться:
– Ты и так много работаешь, это я сам осилю. Будет лучше, если ты отдохнешь.
Иоанн, хотя и был игуменом, никогда этого не показывал. В нем вообще не было ничего начальственного. Скорее, даже наоборот: Георгий казался более властным и требовательным, чем игумен. С мальчиком он обращался строго. Тот приходил с работ таким усталым, что после вечерней службы сразу падал в кровать и просыпался под утро в той же позе, в какой лег.
Всем своим детским сердцем он прилепился к отцу Иоанну. Но и отца Георгия любил, никогда на него не обижался.
Однажды за ужином отец Иоанн рассказал ему свою историю. Он родился задолго до революции и еще совсем молодым уехал на Афон. Там он жил в скиту Иоанна Богослова, где в то время было около сорока грузинских монахов. Еще несколько грузин оставалось в Иверском монастыре, но в основном там жили греки.
Когда Афон из-под власти Турции перешел под власть Греции, оттуда начали потихоньку выгонять не-греков. Отцу Иоанну с другими монахами из Грузии пришлось покинуть Святую Гору и вернуться на родину. Здесь они разошлись по разным монастырям. Отец Иоанн попал в Бетанию.
Как-то раз в монастырь пришли чекисты и сказали, что отца Иоанна и другого монаха, который с ним жил, срочно вызывают в город. Вывели монахов из монастыря, а сами пошли за ними. Когда отошли на несколько сот метров от монастыря, чекисты выстрелили в монахов. Оба упали. Чекисты сбросили тела в овраг и ушли.
Но монахи выжили. У отца Иоанна пуля прошла через правую сторону груди и вышла наружу, а другому монаху пуля попала в голову, но не задела мозг. О случившемся узнали некоторые друзья монастыря в Тбилиси. Они пришли, нашли истекающих кровью монахов и отвезли их в Самтавро. Там матушки выходили обоих. Второй монах впоследствии покинул Бетанию, а отец Иоанн остался и стал игуменом.
Потом сюда пришел Георгий, и они зажили вдвоем. Георгий, в прошлом учившийся в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, оказался добрым помощником. Помимо работ по хозяйству, он еще привел в порядок монастырскую библиотеку: подклеил и отреставрировал старинные книги, расставил их по полкам.
Годердзи очень хотелось познакомиться с этими книгами, но времени на чтение совершенно не оставалось: службы и хозяйственные работы полностью занимали весь день.
Прошло две недели, зима вступила в свои права, все окрестные горы завалило снегом. Годердзи втянулся в ритм монастырской жизни. Он надеялся, по крайней мере, перезимовать в Бетании, а если Богу будет угодно, то и остаться здесь навсегда.
Но оказалось, что и тут нельзя долго задерживаться. Однажды после вечерни отец Георгий сказал ему:
– Годердзи, мы тут оба с отцом Иоанном на полулегальном положении. Тебе только двенадцать лет. Приходи, когда исполнится восемнадцать. А пока возвращайся к матери, она ждет тебя.
Всю ночь он проплакал. Наутро, после службы, отец Георгий предложил показать ему большой храм. Взял связку ключей и с грохотом отворил двери.
Внутри было холодно и сумрачно. Все стены покрыты росписями, которые где-то сохранились полностью, где-то частями.
– Смотри, Годердзи, – сказал отец Георгий, указывая на полукруглую стену над алтарем, – там наверху находился образ Спасителя, но от него почти ничего не осталось. А это, – он показал на следующий ряд, – пророки, которые предсказывали пришествие Спасителя. Под ними – апостолы. А еще ниже святители Иоанн Златоуст и Василий Великий, которые составили текст Литургии. А вот четыре евангелиста – Матфей, Марк, Лука, Иоанн.
Мальчик смотрел, как зачарованный. Монах повел его дальше, показывал ему образы святых, рассказывал о некоторых из них.
Годердзи не хотелось уходить, но он понимал, что не надо ждать, пока второй раз скажут. Он поблагодарил отца Георгия и направился к выходу.
Снаружи стоял отец Иоанн. Он сказал ему:
– Мы будем ждать тебя, Годердзи. Подрастешь – возвращайся.
Слезы подступили к горлу мальчика. Он молча поцеловал руку отца Иоанна, потом отца Георгия.
– Я тебе там кое-что положил в сумку, – сказал отец Иоанн, провожая его до ворот монастыря. – Потом посмотришь.
Годердзи пошел, не оборачиваясь. Он плакал и не хотел, чтобы монахи это видели. Обернулся, только когда прошел достаточное расстояние. Два старца все еще стояли у ворот и смотрели ему вслед.
Остановился он на том же перевале, где ночевал по дороге в Бетанию. Здесь заглянул в сумку. Туда отец Иоанн положил два батона белого монастырского хлеба, сыр, свежие огурцы, а еще книжку, завернутую в бумагу. Развернув, Годердзи прочитал: «Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические».
Спустя пару месяцев, когда началась весна, мальчик вернулся домой. Мать встретила его ласково, ни в чем не винила. Сказала, что не будет мешать ему жить так, как он хочет. Только просила больше не уходить из дома.
Год спустя он окончил шестой класс и больше не стал учиться: помогал матери, которая работала на мясокомбинате. А после войны помогал отчиму на пекарне.
К тому времени, когда отчим умер, Мишико отбывал тюремный срок. Осудили его за хищение в особо крупных размерах. В тюрьме он заболел туберкулезом и умер в тридцать с небольшим.
Годердзи отслужил три года в армии, вернулся в родной дом. После демобилизации ему поставили психиатрический диагноз за то, что он, будучи в армии, все время говорил о Боге и ангелах. «Психопатическая личность, склонная к шизофрении», – таков был приговор врачей.
Несмотря на это, по благословению Грузинского Патриарха он стал дьяконом, постригся в монахи с именем Гавриил и вскоре стал священником. Но душа его не лежала к служению на приходе. Он хотел жить в монастыре. Все эти годы он не расставался с книгой Исаака Сирина.