Страница 16 из 19
– Леккео едва ноги волочит!
– Цыплёнок! Ты цыплёнок!
– Давайте пощиплем ему пёрышки!
Насмешки бывших товарищей по играм иглами впивались в мозг. Кто-то швырнул в него палку. Умело. Острый срез оцарапал щёку. Остальные дети, словно по команде, бросились к нему под смех затеявших стирку женщин. Леккео, высоко поднимая острые коленки, рванул в сторону рощи. Там он проскользнул в дебри колючего кустарника, обжигая руки крапивой. Затем юркнул под накренившимся деревом в сторону ручья, но вместо того, чтобы побежать вдоль него, затаился в яме. Травы укрыли его от глаз преследователей, и вскоре в лес вернулась тишина. Некоторое время Леккео не шевелился, а затем единым резким рывком встал на ноги и пустился наутёк. Бежать к дому он не мог. Наверняка, там его уже поджидали. Следовало дождаться у приметного дуба возвращения матери от старой карги-ведьмы. Возле матери путь домой стал бы спокойнее…
Столь трусливая мысль заставила кулачки сжаться и вновь разжаться. Чирикающая же птичка перевела на себя внимание. Леккео уцепился за сук и взобрался на дерево к гнезду. Трель стала возмущённой, но помешать воришке птаха никак не могла, а потому он вытащил ещё тёплые яйца и, присев на траву, жадно высосал их содержимое. К счастью, птенцы не успели толком сформироваться, а потому обед удался. Желудок довольно заурчал, принимая в себя пищу, а по телу разлилось долгожданное тепло.
На тот момент времени Леккео не знал, какую злую шутку сыграла с ним природа. Он жил. Точнее выживал, как мог, а между тем клетки его организма стремительно затормаживали своё развитие. Даже на то, чтобы погибнуть и завершить цикл, нужны силы. А этой энергии в нём не было. Он представлял из себя пустой сосуд, в который, словно в шапку нищего, собирались всевозможные крохи. И однажды ему бы предстояло превратиться в живую статую, если бы не…
Помимо сырых яиц, основой его рациона стала кровь. Лишь позже к нему пришло осознание, почему именно она. И почему именно человеческая. Леккео впитывал вместе с ней силу душ. Настолько, насколько это было для него возможно. И именно эта энергия позволяла ему жить. Именно эта энергия дала бы ему прожить обычную жизнь! Однако то время, когда он желал этого, ушло безвозвратно, ибо возможность появилась лишь позже. Значительно позже. Став секретарём герцога Дзэпара и получив доступ ко многим ресурсам и знаниям, Леккео прожил два года, взрослея, как ему было бы предопределено. Но это стало его первым и последним опытом такого рода. Даже используя мощь кристаллов душ ныне он никогда не тратил их силу на все внутренние потребности.
Смешно. Но его слабость принесла ему бессмертие.
Отвратительное.
Он всегда хотел есть и ужасно мёрз.
И всё же это было позже. Будучи ребёнком не только внешне, но и внутренне, Леккео стоял с чашей возле перерезанного горла животного и по-детски смаковал губами в предвкушении момента, когда будет дозволено сделать глоток. Кровь позволяла не только унять голод, но и ощутить тепло внутри себя. Первоначальные насмешки окружающих людей всё больше и больше сменялись настороженными взглядами. Всё чаще звучали шепотки, что его тело, покрытое чешуёй, не благословение моря, а напротив… Очередной неудачный поход воинов лишь усугубил такое мнение. И, наконец, настал момент, когда кто-то предложил отправить негодного мальчишку на тот свет.
Спас его лишь случай. Отчим предпочёл с пользой избавиться от еретика, не желавшего верно служить ему. Даром богам стал непокорный раб. Его подвесили за ногу вниз головой. Некоторое время жертва, истошно крича что-то на своём языке, ещё дёргалась, словно кукла, но лезвие ножа жреца, скользнувшее по шее, вскоре прекратило эту пляску. Леккео стоял под мертвецом, и тяжёлые алые брызги залили ему лицо. Их аромат показался ему прекрасным. Он давно уже понял, что кровь питательнее, если животное боится смерти. Но любое животное, в отличие от человека, знало о конечной точке своего пути. И принимало её. В людях же жила надежда. И она питала страх…
Раб испытывал истинный ужас!
Слизывая языком капли, Леккео ощутил настоящую жажду. Ему хотелось припасть к ране губами, чтобы земля перестала впитывать в себя столь драгоценную жидкость! Он едва сдерживал свои желания…
И сумел устоять только потому, что этой же ночью тайком увёл в лес соседского мальчугана.
После этого впервые за долгое время Леккео почувствовал сытость и пришёл в хорошее настроение. Но регулярные дальнейшие пропажи детей окончательно запугали жителей. Особенно плачевной ситуация стала, когда нашёлся один из крошечных трупиков, в котором не обнаружилось ни капли крови.
Liekkiö Flamöek.
Ему было лишь десять, когда мать гневно швырнула в него ткань савана.
Чтобы спасти не только себя, но и всю семью, он должен был умереть…
Но на этот раз похороны вышли гораздо хуже. Тогда можно было, несмотря на голод, делающий тело ледяным, хотя бы двигаться. Сейчас ему мешал страх. Собственный страх. Охота, которая нынче велась за ним, требовала предельной осторожности. Дыхание почти отсутствовало. Сердце едва билось в тихом ритме. Вонючая тряпка должна была сбивать нюх.
И всё же кто-то его отыскал.
Слух легко улавливал смешки и шорох разбираемых камней корабля, но он до последнего лежал спокойно в надежде, что обман удастся.
Леккео желал жить!
Ему было уже несколько столетий. И хотя внешность его с одиннадцати лет так и не претерпела никаких изменений, некая острая детская вера в собственную неуязвимость и чудо до сих пор горела огнём внутри него.
Но кто-то продолжал копать.
И, наконец, настал миг, когда пропитанная кровью затвердевшая грязная тряпка отлетела в сторону.
Его тут же пронзило такое отвратительное и глубокое по силе разочарование, что он непроизвольно зарыдал. Прожитые годы не сделали его сильнее. Леккео ничего не мог противопоставить ищейкам кроме собственного разума.
А уловка не сработала! Не сработала!
– Смотри, Чортъ. Ути-пути. Такой сладенький мальчик! – с издёвкой произнёс низкий и хриплый женский голос, а затем раздался крайне неприятный скрипучий смех.
– Да-да. Вкусный. Давай съедим?
– Ты сначала того, что у тебя в мешке доешь, а то воняет за версту гнилью.
– Ну давай, Йуллер, а?
– Нет. Тот был твой, а этот мой. Сама решу, что с ним делать.
– Пусти меня! Пусти! – тут же завизжал Леккео, ощутив, как чья-то рука схватила его за одежду.
– Агусь! Вот именно для этого я тут и ковырялась-таки, – прозвучал сарказм, и он всё же открыл глаза.
Первым, что мальчик увидел, стала хищная улыбка, искажающая до оскала некрасивое, хотя вполне человеческое лицо. Оно было сходно по своей грубости с мужским и пестрело глубокими морщинами. Лысая голова, на которой ближе ко лбу росли четыре рога (по два с каждой стороны и расположенные один под другим) да невероятно светлые глаза, выделяющиеся из-за окружающей их красноты, не добавляли серокожей твари очарования. С первого взгляда было ясно, что пощады можно не ждать. А потому слёзы снова покатились по его щекам.
– Чего онемел-то, птаха? Ещё ж не покойничек вроде, – начала издеваться ищейка демонов, попутно сооружая из жёсткой верёвки висельную петлю. – Продолжал бы меня умолять, приятно убивать тебя стало бы.
– Души! – тут же возрадовался Леккео. Такая смерть соответствовала вере его матери и считалась почётной. – Я приду к богам и сделаю всё, чтобы отцепить от моего мира лапы таких нелюдей, как ты!
– А до смерти в свои шансы не веришь?
– Помощь нужна, – всхлипнул он и самостоятельно накинул на себя сооружённую ищейкой петлю. Затем его взгляд отыскал нужное дерево. – Давай вот на том суку?
– Ты чё тут тоску-то на меня навеваешь, а малявка? – громко возмутилась серокожая.