Страница 10 из 22
В три прыжка я догнал его, ухватил за плащ и, закричав еще громче, взялся уже было за саблю, но плащ остался у меня в руке, а незнакомец скрылся за ближайшим углом. Гнев мой постепенно улегся – ведь у меня был плащ, и с его помощью я уж как-нибудь сумею разгадать тайну этого странного приключения, рассудил я.
Набросив плащ на плечи, я отправился восвояси. Когда же я уже почти подошел к своему дому, какая-то тень скользнула мимо меня, и я услышал совсем рядом чей-то шепот:
– Берегитесь, граф, сегодня ночью лучше ничего не предпринимать!
Я тут же обернулся, но неизвестный уже исчез, и я увидел на фоне сумрачных домов только силуэт какой-то фигуры, спешно удалявшейся от меня. Я, конечно, понял, что таинственный прохожий обознался и слова его относились не ко мне, а к тому человеку в плаще, но это не проливало света на всю историю. На другое утро я стал думать, что мне делать. Поначалу я склонялся к тому, чтобы просто дать объявление о находке, сделав вид, будто случайно нашел этот плащ, но тогда незнакомец мог прислать за ним кого-нибудь вместо себя и я лишился бы единственной ниточки, которая обещала привести меня к разгадке. Размышляя так, я внимательно разглядывал плащ. Он был сделан из тяжелого генуэзского бархата пурпурного цвета, оторочен каракулем и весь расшит золотом. Роскошный вид этой вещи навел меня на мысль испробовать одну хитрость, и я решил, не мешкая, исполнить свой план.
Я отнес находку к себе в лавку и выставил ее на продажу, но назначил непомерно высокую цену, такую, за которую у меня эту вещь никто бы никогда не взял. Моя задача была внимательно приглядываться ко всякому, кто проявит интерес к дорогому наряду. Образ того незнакомца, которого я хотя и мельком, но достаточно отчетливо увидел, когда он остался без плаща, запечатлелся у меня в памяти, и я не сомневался в том, что узнаю его среди тысячи других лиц. Нашлось немало желающих прицениться к плащу, который притягивал к себе всеобщее внимание необычайной красотой, но ни один из них даже отдаленно не напоминал того, кого я искал, и уж подавно никто не был готов выложить за этот мой товар огромную сумму в двести цехинов. Удивительно было то, что все, кого я ни спрашивал, можно ли найти во Флоренции другой такой плащ, в один голос заверяли, что такой красоты, такой тонкой и изящной работы в жизни не видели.
Дело уже было к вечеру, когда в лавку зашел молодой человек, которого я уже приметил раньше, – он приходил днем и предлагал за плащ немалые деньги, теперь же он выложил на прилавок кошель, набитый цехинами, и сказал:
– Клянусь небом, Залевк, я готов отдать последнее за этот плащ, даже если мне потом придется ходить с протянутой рукой!
С этими словами он тут же принялся отсчитывать монеты. Положение мое было безвыходным, ведь я выставил плащ на продажу только затем, чтобы заманить ночного незнакомца, а тут явился этот юный болван, готовый заплатить назначенную мной немыслимую цену. Но делать было нечего, и я уступил, довольный хотя бы тем, что получу хорошее возмещение за пережитые волнения. Молодой человек накинул плащ на плечи и пошел к выходу, но с порога вернулся, чтобы отдать мне записку, которую нашел в плаще.
– Залевк, тут какая-то бумажка, она мне ни к чему! – сказал он.
Ни о чем не подозревая, я равнодушно взял у него записку и скользнул взглядом по строчкам. Там было написано: «Нынче ночью, в известный час, принеси плащ к Старому мосту, получишь за него четыреста цехинов».
Я стоял как громом пораженный. Получалось, что я сам упустил свое счастье и вся моя затея ни к чему не привела! Недолго думая, я сгреб полученные двести цехинов, догнал молодого человека, купившего у меня плащ, и сказал:
– Заберите ваши цехины, любезный, и верните мне плащ, я передумал его продавать.
Поначалу молодой человек решил, что я просто шучу, но, когда он понял, что мне не до шуток, он разъярился от подобной наглости, обозвал меня дураком, и дело дошло в конце концов до потасовки. В драке я исхитрился все-таки отнять у него плащ и, довольный, собрался уже было пуститься наутек со своей добычей, но молодой человек успел позвать полицию и потащил меня в суд. Судья немало удивился такому делу и присудил вернуть плащ моему противнику. Я же принялся уговаривать юношу принять от меня двадцать, пятьдесят, восемьдесят или даже сто цехинов сверх его двух сотен, лишь бы только он отдал мне плащ. Чего я не сумел добиться просьбами, того добился деньгами. Он забрал мои цехины, я же снова стал обладателем плаща и, торжествуя, отправился домой, нисколько не смущаясь тем, что теперь прослыл на всю Флоренцию сумасшедшим. Но мне было совершенно все равно, что думают обо мне другие люди, я-то знал, что совершил хорошую сделку и внакладе не останусь.
С нетерпением ожидал я наступления ночи. Я вышел из дома в тот же час, что и вчера, и с плащом под мышкой направился к Старому мосту. С последним ударом полуночного колокола из темноты вынырнула какая-то фигура и двинулась ко мне. Я сразу же признал в нем вчерашнего незнакомца.
– Принес плащ? – спросил он меня.
– Да, сударь, – ответил я. – Но, между прочим, он обошелся мне в сотню цехинов наличными.
– Знаю, – проговорил тот. – Я дам тебе четыреста, получи.
Прислонившись к перилам моста, он принялся отсчитывать мне деньги. Ровно четыреста золотых! Как они переливались в лунном свете, радуя мое сердце, которое, увы, не подозревало, что это будет его последняя радость. Я сунул деньги в карман, и мне захотелось теперь получше разглядеть щедрого незнакомца, но его лицо было скрыто маской, сквозь прорези которой устрашающе сверкали темные глаза.
– Благодарю вас, сударь, за вашу щедрость, – проговорил я. – Скажите, что вы хотите получить от меня взамен. Но предупреждаю заранее, если вы затеяли что дурное, я вам не помощник.
– Не беспокойся, – ответил незнакомец, набрасывая плащ себе на плечи, – мне просто нужен врач, но не для больного, а для покойника.
– Как это?! – воскликнул я, не в силах скрыть свое изумление.
– Дело в том, что я прибыл вместе с сестрой из дальних краев, – начал он свой рассказ, пригласив меня знаком следовать за ним. – Мы поселились в доме одного из друзей нашей семьи. А вчера моя сестра скоропостижно скончалась от неведомой болезни, и родственники хотят завтра похоронить ее. Но по нашему давнему семейному обычаю все мы должны покоиться в фамильном склепе, и даже те, кто заканчивал свои дни в чужих землях, всегда доставлялись на родину – их бальзамировали и затем перевозили. Я готов оставить родственникам тело моей сестры, чтобы они предали его земле, но я должен привезти отцу хотя бы ее голову, дабы он в последний раз мог взглянуть на нее.
Этот обычай отсекать усопшим головы показался мне довольно диким, но я не осмелился возражать, боясь задеть чувства незнакомца. Поэтому я сказал, что бальзамирование для меня дело не новое и что я готов помочь ему. При этом я не удержался и спросил, зачем ему понадобилось обставлять все с такой таинственностью и почему это нужно делать обязательно ночью. Он объяснил мне, что днем родные могут помешать ему осуществить задуманное, поскольку считают его затею ужасной, но когда дело будет сделано, то им уже нечего будет сказать. Он, конечно, мог бы просто принести мне голову, но братские чувства не позволяют ему самому произвести эту операцию.
Тем временем мы приблизились к большому роскошному дому. Мой спутник сообщил мне, что это и есть цель нашей ночной прогулки. Миновав главный подъезд, мы завернули в боковые ворота, а затем вошли в дом через небольшую дверцу, которую незнакомец тщательно затворил за собой, и стали подниматься в полной темноте по узкой винтовой лестнице. Оттуда мы попали в тускло освещенный коридор, который привел нас в комнату с одной-единственной лампой под потолком.
Посреди комнаты стояла кровать, на которой лежала покойница. Мой провожатый отвернулся, желая скрыть подступившие слезы. Затем он велел мне приступить к делу, чтобы скорее кончить его, после чего тут же вышел вон.