Изоляция

— А я вообще никогда не шучу с женщинами, — Виктор сидел на этой же кровати напротив неё, но в штанах, кажется, ещё своих армейских. — Даш, ты классная. Умная, красивая, добрая. Гораздо более обаятельная, чем твоя сестра, уж во всяком случае, на мой вкус!

— Бл***. Когда мужики так говорят, значит, дальше скажут какую-нибудь гадость. Лучше заткнись и промолчи.

— Это смотря что ты считаешь гадостью, — очень мудро для возбуждённого самца заметил парень.

А ведь я его, кажется, сейчас начну уважать ещё больше, подумала про себя администратор. Неужели он ее не…?

— Говори, что хотел, — обычно более дружелюбная из близнецов сейчас выглядела даже более хмурой, чем её сестра.

— Там, откуда я родом, в некоторых случаях работала поговорка: не мәңгіге, не ешқашан. — Виктор как-то совсем уж по-взрослому смотрел на собеседницу.

— Или навсегда, или никак? — голая Иманберды прикольно задрала брови чуть ли не на затылок. — Эй, а ты точно гендер не перепутал?! Это мужикам обычно говорят, причём такие, как я! А не ты мне!

С этой точки ей было не видно, но кажется парень тихо рассмеялся (судя по звуку):

— Даш, заново: ты классная. Очень мне нравишься, но по ряду причин о физиологической реализации чувственного компонента между нами прямо сейчас речь не идёт. Прошу понять правильно.

В этом месте Рухшона не сдержалась и, фыркнув от смеха (ну и лицо у этой Иманберды!), непроизвольно выдохнула в стакан с соком.

— Нельзя подслушивать, бог покарал, — озадаченно констатировала она через мгновение самой себе.

Всё вокруг, включая её одежду, было мокрым. И жёлтым.

— А у тебя со здоровьем всё ли благополучно? — подозрительно прищурилась дочь тюрков, носившая персидское имя. — И с ориентацией? Так, на всякий случай.

— Угу.

— Тогда в чём дело?

— Не обидишься?

— Бл***. Я тебе не нравлюсь. Странно, думала, наоборот. Ошиблась. Хренасе поворот.

— Не ошиблась, нравишься. Очень. Включи эти свои расширения: я не вру.

— А за чем дело стало? Ты вообще согласен, что это ненормально?! Когда такая тёлка, как я, — она провела ладонью от горла до правого бедра, — убалтывает мужика? Причём по третьему кругу и без результата?

— А зачем это мне? — спокойно спросил Виктор. — Я это хотел сказать.

Повисла тишина.

— Блин, даже мне неловко, сидя здесь, — веселея, пробормотала себе под нос администратор. — Вот это поворот.

— Ты дурак? — азиатские глаза второй Иманберды сейчас были шире, чем у её европейского собеседника. — Или специально бесишь?

— Ты не ответила. Зачем это мне? Ну, по-твоему, у меня же должны тоже быть какие-то резоны? Вот каковы они, с твоей точки зрения?

— Это п*****. Это трэш и бред, — отстраненно забормотала Дария. — Извиняюсь, что матом, но у меня нормальных слов нет. Не в этой ситуации они могли бы найтись, б****.

Затем она отрывисто бросила несколько слов на языке, которого Рухшона не знала.

— Это мужская фраза! — засмеялся Виктор. — Не ругайся, пожалуйста. Ничего, если отвечу заумно?

— Да уж сделай милость. Лучше я буду считать ботаником и кретином тебя, чем корягой — себя.

— Какие качества в мужчине тебя возбуждают больше всего?

— Уверенность в себе. Надёжность. Остальное — постольку-поскольку. Если не дурак и интересно поболтать — тоже классно, но всё-таки это во вторую очередь.

— Внешность?

— Пф-ф. Ну, то есть, тоже да, но далеко не на первом месте. И даже не на третьем.

— Готовность совокупляться с тобой по первому щелчку пальцев? Или даже без него?

— Дурак, что ли?! Хотя я уже спрашивала… НЕТ! Таких кадров на пучок — десяток! С животными инстинктами — мимо, не ко мне. Я не скорая сексуальная помощь.

— А почему ты тогда сейчас сама себе противоречишь?

— Это как?

— Ты апеллируешь именно к этим моим инстинктам. Которые тебе нравятся в последнюю очередь.

— Хм. У нас с тобой какая-то гендерная перверсия, — выдала Дария через пару секунд молчания. — Девка убалтывает пацана: "Ну дава-ай! Ну не тормози-и-и! Тебе понра-а-авится! Я кла-а-ассная! Ну на-а, потро-о-огай!".