Три цветка Индонезии

Но если она мечтала забыть Эйлера как можно скорее, Женечка с самого начала проявлял к нему неоправданное внимание. Алиса старалась упоминать Яна как можно реже, потому что – ну в самом деле, когда это нынешние любили говорить о бывших?

А Женя вот любил. Он незаметно, как бы между делом подталкивал ее к разговорам об Эйлере. Задавал нужные вопросы, подавал правильные реплики, и вот уже она, сама того не замечая, выдавала ему куда больше информации, чем следовало бы.

Он еще и использовал это против Яна. Тогда Алисе казалось, что это следствие: так Женя выражал свою ревность. Но что, если это была причина? Расспросы, связь с Алисой, игры с Яном… для чего это? Что стало отправной точкой?

Она не отказалась бы узнать и все же не сосредотачивалась на этом, у нее других забот хватало. А вот Яну ответы были куда нужнее, и он заявился к ней вскоре после того, как она переехала в квартиру Жильцова.

– Нет, Ян, я не знаю, что ему было от тебя нужно, – сдержанно улыбнулась Алиса, подавая ему чай. – Я думала, к этим его мелким пакостям все и сводится.

– Его пакости были не совсем мелкими. Но то количество материалов, которое он собрал… Нет, это нечто большее, чем просто желание досадить мне. Я даже не уверен, что с меня там все началось.

– Что ты имеешь в виду?

– Записи у него неровные – это тебе не дневник, где события нормально изложены, – усмехнулся Эйлер. – Сплошь какие-то коды, сокращения и заметки на полях. Но среди этих заметок не раз повторяется имя моего отца, а рядом с ним – Лариса Вишнякова, Борис Колесин… Знаешь таких?

– Впервые слышу, при мне Женя о них никогда не говорил. Не проще ли спросить об этом твоего отца?

– Пытался… Но он опять завис, надежно так. Не уверен, что он меня услышал, хотя я ему десять раз эти имена повторил. С ним ведь все хуже… Непонятно, какое его прояснение станет последним. Возможно, оно уже было.

– Сочувствую.

– Не стоит, ведь прямо сейчас я разгребаю очередной бардак, который, вполне вероятно, связан с ним. Как продвигается следствие по твоему делу?

Ее дело – а точнее, дело о ее похищении, – было самым простым из всех, в которые оказалась втянута Алиса. Тут все понятно и просто: Жильцов действовал один, по собственному желанию. Он все тщательно спланировал, потому Алису и не удавалось найти до последнего. Но в том, что у него не было сообщников, никто не сомневался.

Неясной оставалась только мотивация, да и вряд ли ее когда-нибудь удастся точно определить. Правду знал только Жильцов, и, если он не оставил никакого завещания, ответы так и сгинут вместе с ним в могиле.

Следователь, которому доверили это дело, верил, что Жильцовым двигали внезапное помешательство и злобность характера. Алиса же считала, что в центре всего оказалась любовь. Не к ней, нет – она для Женечки была лишь частью непонятного плана против Яна Эйлера. Но вот ребенка Жильцов любил. Соня стала той переменной, которую он не учел, слишком уж неожиданной оказалась эта беременность. И все же он сумел полюбить дочь, тут помогло то, что себя он считал единственным возможным отцом.

Алиса чувствовала это, видела в его глазах, улавливала между строк во время их редких спокойных разговоров в том коттедже. Жильцов прекрасно знал, что спастись одному ему было бы проще, чем тащить с собой беременную невесту. И все же он рискнул, даже при том, что метод спасения выбрал весьма неоднозначный. Возможно, за эту сентиментальность он и заплатил жизнью, тут у Алисы тоже уверенности не было. Но он любил Соню… еще не увидев ее, не выбрав для нее имя, по-настоящему любил.

– По моему делу все понятно, – ответила Алиса. – Похититель известен и мертв. Сейчас и меня, и следствие больше интересует имя убийцы похитителя.

– Ну и как на этот счет?

– А вот на этот счет как раз пусто.

Преступление было в равной степени наглым и грамотным. Кто бы ни убил Жильцова, заметать следы они умели. Эти люди не попали ни в один объектив камер видеонаблюдения – ни в поселке, ни рядом с ним. До сих пор не удалось определить, откуда они приехали, на какой машине, куда потом делись. О том, чтобы найти связь между ними и Жильцовым, пока и мечтать не приходилось. Возможно, прямой связи и не было, от него избавились наемники, посланные теми, кому Женя по-настоящему насолил.

– Тебя ведь это беспокоит, – указал Ян. – Если хочешь, я могу пожить здесь с тобой, пока вопрос не решится.

Угольки былой любви на секунду вспыхнули – словно на них свежим ветром повеяло, раздувающим пламя. Когда-то Алиса согласилась бы, не раздумывая, потому что только об этом и мечтала.

Однако теперь жизнь научила ее раздумывать. А в следующую секунду Эйлер повернулся к окну, и Алиса сумела разглядеть ярко-красные полосы на его коже – на границе между шеей и ключицей. Очень характерные царапины, мгновенно узнающиеся, но так, скорее всего, и было задумано – не то ведь место, которое можно поцарапать случайно или даже в порыве страсти. Нет, это была осознанная метка… Интересно, для кого? Просто для всех или тот, кто оставил этот знак, знал, что Ян идет к Алисе?

От Эйлера опять повеяло не соблазном, а угрозой. Снова попадаться Алиса не собиралась.

– Как ее зовут? – спросила она.

Спокойно спросила, без вызова и насмешки, однако Ян заметно смутился. Это тоже было странно и ново, такого за ним Алиса припомнить не могла.

– Кого?

– Девушку, с которой ты встречаешься.

– С чего ты взяла, что я с кем-то встречаюсь?

– На тебя знак авторского права поставили.

Ян быстро коснулся пальцами царапин, поправил свитер и усмехнулся.

– Может, это ветка поцарапала, – предположил он.

– Очень злокозненная ветка. Как эту ветку зовут? Она, я смотрю, не любит традиционных подходов, могла бы невинный засос оставить.

– Засосы она считает пошлостью, а к делу это не относится. Алиса, о ней можешь не беспокоиться. Если нужно, я останусь.

Угольки безнадежно полыхнули последний раз и окончательно потухли, остывая. Вот и вся эта странная любовь… Необъяснимая, если задуматься. Алиса ни тогда, ни сейчас не могла точно сказать, почему ее так тянет к Эйлеру. Это было похоже на наваждение, которому попросту не удавалось сопротивляться.

А теперь вот такие забавы нужно оставить в прошлом. Маленький плюшевый медвежонок, лежащий на диване, лучше всего напоминал об этом. Алиса не возражала: есть отношения, отпускать которые легче, чем продолжать.

Однако даже так, отпуская, Алиса не могла остаться равнодушной. Эмоции в душе нарастали, превращаясь в сложный коктейль. Была ли среди них ревность? Пожалуй, была, но на удивление слабая. Бал правили горечь, удивление и совсем уж непредсказуемое злорадство.

Горечь была связана с собственными надеждами и фантазиями, которые теперь пришлось отпустить. Ну а еще с тем, что Ян закрутил с кем-то роман как раз в тот период, когда она пропала, она была в опасности, может, даже мертва! Неужели из уважения нельзя было подождать? Хотя чего ждать – она и сама не знала.

Удивление появилось, когда до Алисы дошло, что там все серьезно. Ян, для нее не один год остававшийся чуть ли не лишенным чувств ледяным идолом, теперь сам оказался у кого-то на крючке. А ведь Алиса так старалась! Что же сделала та, другая, неизвестная ей? Старалась еще больше – или не старалась совсем?

Ну а злорадство было бальзамом на душу, усмиряющим другие страсти. Похоже, девица там совсем непростая, и вовсе не из-за этих царапок, а из-за растерянности и смущения, которые Ян, как ни старался, не мог скрыть. Любя кого-то, он не понимал этого человека и не представлял, что будет дальше. А поделом! Алиса готова была дать ему все: домашний уют, преданность, заботу и полноценную семью. Если этому он предпочел какое-то чудовище из темного леса, пускай теперь мучается. Карма – она такая: всех рано или поздно достанет.

– Не оставайся, все в порядке, – покачала головой Алиса. – У меня все хорошо.

– Расследование все-таки продолжается…

– И что? Мы с тобой прекрасно знаем, что оно может вообще не завершиться, останется «глухарем». А ты так и будешь куковать у меня на диване? Или подружку свою сюда же приведешь?