Дорогая мамуля

– Другими словами, ты делала свою работу. Жалеешь ты о ее смерти или нет, ты делала то, что приведет тебя к ее убийце.

Ева перевернулась на спину и уставилась в потолок.

– Запала нет.

– Что ты ела на ленч?

Ева невольно засмеялась.

– Хочешь отвлечь меня от горестных мыслей? Я ела эту… как ее… лазанью. Там была такая зеленая начинка из какой-то травы, но, в общем, ничего, было вкусно. Не знаю, что там ели Пибоди и Надин, но они урчали от удовольствия и причмокивали, как девчонки. Народу полно, так что, думаю, ты опять сорвал банк. Но разве это новость?

– Обслуживание?

– Жуть! Стоит только подумать, что вроде чего-то хочешь, а подавала уже тут как тут. Прямо как из-под земли вырастает. Знаешь, у Надин будет собственное шоу.

– Я только сегодня об этом узнал. Рад за нее.

– И у нее контракт на книгу и на фильм. Ты в этом тоже замешан?

– Ну…

– Она хочет взять у меня интервью, и это не исключено. И еще она хочет снять часть фильма здесь, в доме, и это абсолютно исключено, да?

– Абсолютно.

Ева повернула голову и заглянула ему в лицо. Как этот человек ухитряется день за днем оставаться таким красавцем?

– Я так и думала, что тут мы на одной волне.

– Это дом. – Он накрыл ее руку своей, и ей сразу стало тепло. – Дом – это только наше. Личное.

– Я вечно таскаю работу домой. Я здесь работаю.

– Я тоже.

– Но ты не приводишь домой целую ораву копов.

– Нет. Мне вполне хватает тебя. И если у меня когда-нибудь будут с этим проблемы, я дам тебе знать.

– У меня сегодня было воспоминание.

«Так, – подумал Рорк, – наконец-то мы добрались до сути».

– Рассказывай.

– Я думала о том, что она себя не пожалела, избила себя. Господи, ты представляешь, она сама пошла, купила носки с одной только целью: отхлестать себя по лицу, по всему телу… Извращенное, безумное поведение. И тут я вспомнила…

Ева рассказала все в том порядке, в каком воспоминание пришло к ней. Но на этот раз она вспомнила кое-что еще. Тогда было жарко, она чувствовала запах травы. Странный, незнакомый ей запах. У одного из мальчиков с их улицы был проигрыватель для компакт-дисков, и из него звучала музыка.

Потом она вспомнила, как полицейская машина почти бесшумно затормозила возле дома в ту ночь, как блестели в лунном свете пуговицы на форме полицейского.

– Они пошли на ту сторону улицы. Было поздно… я думаю, было поздно, потому что свет нигде не горел. А потом свет зажегся в доме напротив, и к двери подошел отец соседского мальчика. Копы вошли в дом.

– Что было дальше? – спросил Рорк, когда Ева замолчала.

– Я точно не знаю. Думаю, мальчик сказал им, что ничего не делал, что он спал. Конечно, он не мог ничего доказать. Я помню, как копы вышли и обошли вокруг дома. Нашли жестянку с краской. Я и сейчас вижу, как один из них упрятал банку в пакет. Он, наверно, думал: «Глупый мальчишка. Тупая задница». Тут вышла Труди, начала орать. Тыкала пальцем в жестянку, в свою машину, в их дом. А я стояла у окна и смотрела, но потом просто не выдержала. Я больше не могла смотреть. Я залезла в постель и накрылась одеялом с головой.

Ева закрыла глаза.

– Я слышала, как другие дети говорили об этом в школе. Как тому мальчику пришлось пойти с родителями в полицейский участок. Я старалась не слушать. Я не хотела слушать. Через пару дней у Труди появилась новая машина. Отличная, сверкающая новая машина. А вскоре после этого я сбежала. Я больше не могла у нее жить. Не могла больше оставаться там, видеть этот дом на другой стороне улицы.

Она уставилась в темное окно у себя над головой.

– Я до сегодняшнего дня не понимала, что заставило меня сбежать. Я просто больше не могла оставаться там после того, что сделала Труди и не сделала я. Этот мальчик был добр ко мне, самые счастливые минуты моей жизни были связаны с ним, а из-за меня он оказался в беде. А я даже пальцем не шевельнула, чтобы ему помочь. Я ничего не сказала о том, что она сделала. Я предала его. Его загребли, а я осталась в стороне.

– Ты была ребенком.

– Разве это меня извиняет?

– Да, конечно.

Ева села и взглянула на Рорка сверху вниз.

– Черта с два! Его загребли в участок, наверно, дело завели, хотя они не могли доказать, что это он испортил машину. Его родителям пришлось оплатить ущерб.

– Страховка.

Рорк сел рядом и… больно сжал ее подбородок.

– Тебе было девять лет, ты была напугана. И теперь ты оглядываешься на двадцать лет назад и винишь себя. Перестань, Ева.

– Я ничего не сделала, понимаешь? Даже не пыталась!

– А что ты могла сделать? Пойти в полицию и сказать им, что ты видела, как женщина – лицензированная и одобренная Службой защиты детства приемная мать – изуродовала свою собственную машину, а потом обвинила в этом мальчишку из дома напротив? Они бы тебе просто не поверили.

– Это дела не меняет.

– Меняет. И мы оба знаем, что мальчик пережил этот подлый навет. У него были родители, дом, друзья. Ему хватило души предложить маленькой девочке покататься на своем скейтборде. Я даже думаю, что он живет совсем не плохо. Ты посвятила свою жизнь защите общества, и ради этого ты рискуешь собственной жизнью. И нечего, черт побери, обвинять себя в том, что когда-то ты была запуганной маленькой девочкой и вела себя соответственно.

– Хватит меня уговаривать!

– Я и не думал! И сними пальто. Боже милостивый, ты что, хочешь живьем свариться?

Не часто Ева чувствовала себя сконфуженной: это было единственное слово, которое она могла подобрать.

– Уж будто мне нельзя поваляться в своей кровати, – пробурчала она, стаскивая с себя пальто.

– Это и моя кровать тоже. И хватит тебе валяться. Может, попробуем что-нибудь другое?

Ева взяла кота и усадила его к себе на колени.

– Нет.

– Ну и ладно, можешь сидеть и дуться. Все лучше, чем в пальто валяться на кровати. – Рорк потянулся и встал. – Я хочу выпить.

– Может, он был травмирован на всю жизнь.

– О, я тебя умоляю! – Рорк открыл дверцу бара.

Ева задумчиво поглаживала Галахада.

– Может, он стал профессиональным преступником из-за этой подставы в детстве.

– А что? Это мысль. – Рорк наконец выбрал бутылку белого вина. – Может, ты же его и посадила. Ну разве не чудесная ирония?

Губы у нее дрогнули, но она подавила в себе смех.

– Может, это ты с ним сделки проворачивал в твоем темном прошлом? Может, он сейчас криминальный босс где-нибудь в Техасе?

– И всем этим он обязан тебе. – Рорк вернулся к кровати с двумя бокалами вина и протянул один Еве. – Полегчало?

– Не знаю. Может быть. Я напрочь забыла об этом, понимаешь? Забыла, словно ничего и не случилось. А когда я вспомнила, на меня навалилось страшное чувство вины. Ему было тогда лет четырнадцать-пятнадцать. Он меня пожалел, я по его лицу видела. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – горько усмехнулась Ева, чокнувшись с Рорком.

– Я могу его разыскать, если хочешь. Посмотришь, каким он стал сейчас. Помимо того, что он воротила преступного мира в Техасе.

– Может быть. Я подумаю.

– А пока я хочу тебя кое о чем попросить.

– О чем?

– У меня нет ни одной твоей ранней фотографии. До нашего знакомства.

Ева не сразу поняла, о чем он говорит.

– Какой фотографии?

– Из той эпохи, когда ты была юной незамужней девушкой, впервые надевшей форму… Кстати, я надеюсь, ты опять ее наденешь в самом скором времени. Обожаю женщин в униформе. Я могу скачать из Интернета старые фото с удостоверения, но мне бы хотелось, чтобы ты сама что-нибудь для меня подобрала.

– Ну, ладно. Может быть. Попробую. А зачем?

– И твоя, и моя жизнь началась задолго до нашей встречи. – Рорк коснулся ее лица своими волшебными пальцами. Они легко, словно перышки, прошлись по ее коже. – И хотя я не сомневаюсь, что лучшие наши годы начались именно с момента встречи, мне все-таки хотелось бы иметь частичку тебя из того времени.