Дорогая мамуля

– Могу себе представить, – тихо сказала Каро.

– Да, и вот что еще, Каро, – добавил он, подходя к своему персональному лифту. – Предупредите охрану, что ни миссис Ломбард, ни ее сын – я позабочусь, чтобы у охранников была его фотография, – больше не должны быть допущены в это здание.

– Я немедленно этим займусь.

– И еще одно. Они остановились в гостинице «Уэст-Сайд» на Десятой авеню. Я хочу знать, когда они оттуда съедут.

– Хорошо, сэр.

Рорк обернулся, стоя в дверях лифта.

– Вы настоящее сокровище, Каро.

Когда двери закрылись за ним, Каро подумала, что в такие моменты, как этот, ей приятно, что он считает ее сокровищем.

ГЛАВА 4

Чтобы чем-то занять мысли, Ева сосредоточилась на бумажной работе и на повторных проверках. Разбор бумажных завалов имел еще и то преимущество, что позволял ей расчистить стол до наступления праздников. Ей удалось значительно продвинуться к тому времени, как в кабинет заглянула Пибоди.

– Пришли результаты анализа Тюфяка на токсикологию. Найдены следы «Зевса». Второй убитый чист. Тела, вернее, то, что от них осталось, будут выданы родственникам завтра.

– Отличная работа.

– Даллас!

– Погоди. Я отсылаю отчет о расходах отдела с приложением счетов, – пояснила Ева со зловещей ухмылкой. – Тут кое-чего не хватает. Мне предстоит небольшой разговор с глазу на глаз с Бакстером.

– Даллас!

Ева подняла голову и увидела лицо Пибоди.

– Что?

– Мне надо в суд. Селина.

Ева встала из-за стола.

– Мы ведь уже давали показания.

– Обвинение вызвало меня отдельно, помните? Как одну из потерпевших.

– Да, но… Я думала, это еще не скоро… Я думала, еще неделя или две. Плюс праздники…

– Дело движется довольно быстро. Мне придется пойти.

– Когда?

– Да вроде как прямо сейчас. Это много времени не займет, но… Вы пойдете со мной? – спросила Пибоди, увидев, что Ева берет свое пальто.

– А ты как думаешь?

Пибоди закрыла глаза и испустила долгий вздох.

– Спасибо! Спасибо. Макнаб будет ждать меня прямо там. У него выездная работа, но он постарается… Спасибо.

По пути Ева остановилась у одного из автоматов.

– Купи себе воды, – посоветовала она своей напарнице. – А мне пепси.

– Хорошая мысль. У меня уже в горле пересохло. Я готова к даче показаний, – продолжала Пибоди. – Команда прокурора здорово меня поднатаскала. И потом, я же не первый раз выступаю в суде.

– Но ты в первый раз выступаешь в качестве потерпевшей. Это совсем другое дело. Сама знаешь: это не то, что просто свидетельствовать.

Пибоди передала Еве банку пепси, а сама на ходу отпила большой глоток воды.

– А ведь это даже не Селина меня избивала. Не понимаю, почему мне так страшно.

– Она была в этом замешана. Она все знала заранее, но ничего не предприняла. Ее недаром обвинили в пособничестве, Пибоди. Пойди в суд и выложи им все, как есть. Не давай защите себя сбить.

И тогда можно будет считать, что все кончено, подумала Ева, но это никогда не отпускает. Пибоди навсегда запомнит каждый миг, каждую мелкую деталь нападения, будет помнить свою боль и свой страх. Даже если правосудие и свершится, оно не сможет избавить от воспоминаний.

Ева вышла из здания через главный вход, рассудив, что короткая прогулка успокоит Пибоди.

– Ты – коп, – начала она, – и ты была тяжело ранена при исполнении. Для присяжных это важно. Ты женщина. – Ева спрятала руки в карманы от холодного дождя. – Относится это к делу или нет, для присяжных это тоже важно. Тот факт, что тебя бил и топтал этот свирепый чокнутый сукин сын, который убил и изуродовал пятнадцать женщин, очень много значит.

– Он в смирительной рубашке. – Напоминание об этом приносило Пибоди ни с чем не сравнимое облегчение. – Он ненормальный, его даже нельзя вытащить на процесс. Его запрут в лечебнице для душевнобольных, в отделении для буйных, и он просидит там, пока не сдохнет.

– Твоя задача – довести до сведения жюри, насколько важно то, что не сделала Селина. Ты должна помочь обвинению доказать ее вину.

– По убийству Аннализы Саммерс ей не отвертеться. Это она совершила собственными руками. За это ее и посадят. Может, этого довольно.

– Тебе самой этого довольно?

Пибоди отхлебнула еще воды.

– Работаю над тем, чтобы мне этого хватило.

– Ну, значит, у тебя лучше получается, чем у меня. Но тебе повезло: ты осталась жива. Остальным повезло меньше. А она смотрела. Каждая смерть после того, как она телепатически подключилась к Джону Блу, на ее совести. Каждая минута, проведенная тобой в больнице, каждая минута твоих страданий тоже на ней. И надо, чтобы она за это заплатила.

Пока они поднимались по ступеням здания суда, Пибоди с трудом проглотила ком в горле.

– У меня руки трясутся.

– Не раскисай, – вот и все, что сказала ей в ответ Ева.

Они прошли проверку охраны. Ева, пользуясь своим жетоном, могла бы проложить себе дорогу прямо в зал слушаний, но вместо этого она направилась вслед за Пибоди в комнату свидетелей. К ним подошла заместитель окружного прокурора Шер Рио.

– У нас небольшой перерыв, – сказала она. – Тебя вызовут следующей.

– Как там обстановка? – спросила Ева.

– У нее хорошие адвокаты. – Рио оглянулась на двойные двери. Она была хорошенькой блондинкой с дерзкими голубыми глазами и легким, тягучим южным акцентом. И еще она была крепкой, как титановый сплав. – И они, и мы использовали телепатическую карту, но, конечно, по-разному. Они настаивают, что видения Селины – убийства, насилие – провоцировали травму, поэтому речь может идти об ограниченной ответственности. У них есть эксперты, готовые в этом присягнуть. В результате они хотят повесить всю ответственность на Блу. Он безумен, он вторгся в ее мысли, и что ей было делать?

– Бред!

– Ну да. – Рио взбила свои светлые кудри. – С нашей стороны, мы утверждаем, что она лежала в постели у себя дома и наблюдала, как Блу мучает, уродует и убивает. И ее осенила гениальная идея: сымитировать его modus operandi,[6] чтобы проделать то же самое с невестой ее бывшего жениха. Под маской сотрудничества с полицией она утаивала информацию, пока женщины погибали одна за другой. При этом серьезно пострадала женщина-офицер нью-йоркской полиции, детектив, непосредственно связанный с раскрытием данного дела, оказавший достойное сопротивление. – Рио сочувственно погладила Пибоди по плечу. Ева узнала этот жест, характерный для женщин, когда они хотят оказать поддержку другой женщине. – Хочешь, пройдем все еще разок? У нас есть еще несколько минут.

– Может быть. Да, лучше пройти все еще раз. – Пибоди повернулась к Еве. Глаза у нее блестели, улыбка была напряженной. – Вы идите в зал. Рио проведет со мной еще один раунд, а потом, боюсь, меня стошнит. У меня лучше получится, если я буду одна.

Ева выждала, пока Рио не увела Пибоди в совещательную комнату, затем вытащила из кармана мини-рацию и вызвала Макнаба:

– Ты где?

– На подходе. – Его симпатичная мордашка в обрамлении длинных светлых волос, стянутых хвостом, возникла на экране. – В трех кварталах к югу. Пришлось чапать на своих двоих. Какого черта кто-то выпустил столько народу на улицу?

– Тут перерыв, но скоро уже начнут. У тебя есть еще несколько минут. Я буду в задних рядах. Займу тебе местечко.

Ева отключила связь, вошла в зал и села. Сколько раз ей приходилось здесь сидеть за годы службы в полиции? Она счет потеряла. «Дворец правосудия», – подумала она, оглядывая скамью присяжных, галерею, репортеров и тех, кто пришел сюда из любопытства. Иногда – ей хотелось думать, что в большинстве случаев, – здесь действительно свершалось правосудие.

Ей хотелось, чтобы правосудие свершилось и сегодня.

Они забросили мяч в корзину: обеспечили арест и обвинительное заключение по делу. Теперь мяч перепасовали адвокатам, судье и двенадцати гражданам, сидевшим на скамье присяжных.

6

Образ действий. Здесь – преступный почерк.