Пирожок для спецназовца

– Она сказала, чтобы я сдал два натюрморта и пейзаж.

– Ну, ё!.. Где я эти натюрморты возьму? Ладно, подумаем. Выбери, что на обед будешь.

– Что и ты.

– Я взял печенку.

– Нормально.

Йонаш стоял, утыкаясь лбом в бронежилет, сбивая на затылок кепку маскировочной раскраски. Шольт осторожно перехватил его запястье, отвел руку от кобуры с пистолетом. Кивнул Ёжи, тихо спросил:

– Может быть, тебе еще пирожок? Или блинчики?

– Не хочу.

– А может… О, Матеаш идет! Сейчас я спрошу… На!

Он впихнул мальчишке бумажник и галопом помчался на улицу, оглашая окрестности истошным криком:

– Господин Матеаш! Здравствуйте! Как здоровье вашего супруга? А детишек?

Глава городских огнеборцев, собиравшийся сесть в машину, замер. Ответил:

– Спасибо, все здоровы. Что тебе надо, Шольт?

– У вас в холле осенью стенгазета красивая с тыквами висела, помните? А зимой рисунки всякие с поздравлениями.

– Я-то помню. Зачем тебе тыквы понадобились?

– Не тыквы! – Шольт орал на всю округу, не хочешь, да услышишь. – Мне нарисовать надо! Три пейзажа и два натюрморта!

– Два натюрморта и один пейзаж! – взвизгнул Йонаш, забирая сдачу и хватая поднос.

– Пацана на второй год оставят, если натюрморты не принесем! Я ходил на аллею, где картины развешаны, но там всё в рамах и очень дорого! Скажите, пожалуйста, кто тыквы рисовал? Я с ним попробую договориться. Мне натюрморты позарез нужны!

– Мне б твои проблемы! – покачал головой огнеборец. – Сейчас я ему позвоню, он спустится.

Шольт с Йонашем разразились потоком благодарностей. Уселись за столик, поделили содержимое подноса, оживленно переговариваясь.

– Пап, ты крутой!

– Есть такое дело, – скромно согласился Шольт. – Но победу праздновать рано. Отметим мороженым, когда сдадим рисунки. Как ты думаешь, бутылки коньяка за три рисунка хватит?

– Не знаю. Можно будет пирог тут купить и добавить.

Ахим чуть не поперхнулся от возмущения – обсуждать с сыном алкоголь, как средство обмена? Не, ну какой же Шольт придурок… И… все-таки, сын. Тогда почему ни крошки сдобы, ни кусочка хлебца? Не святой же дух Камула Шольту сына принес?

Прибывший в кафетерий огнеборец потребовал от волчьего семейства кисточки, краски и бумагу.

– Я что, пальцем на столе рисовать буду?

– Не подумали, – признал Шольт. – Сейчас купим. Куда принести?

– Сюда и несите. Наберете номер, я спущусь.

– Пузыря конины хватит? – деловито спросил Шольт, обмениваясь с огнеборцем номером телефона.

– За глаза. И не торопись. Сделаю – сочтемся.

Огнеборец ушел. Волчье семейство доело то ли поздний обед, то ли ранний ужин, поделило деньги – Йонаш оставил Шольту сотенную купюру: «А вдруг ты кофе захочешь? Выпьешь» – и разбежалось в разные стороны. Ахим, которого как магнитом тянуло подслушивать и подсматривать, отметил, что пацан соображает лучше отца, вытребовал же себе телефон спасателя со словами: «Пап, ну и как я ему позвоню, когда бумагу принесу? Звонить тебе, чтобы ты перезвонил? А если вас по тревоге поднимут?»

Глава 4. Дядя Славек рисует натюрморт

Рисовальные принадлежности легли на столик через час. Серьезный Йонаш заказал себе чай и слойку с малиной, вызвонил спасателя-огнеборца и столкнулся с обстоятельствами непреодолимой силы.

– Мы сейчас в район выезжаем, на лесной пожар. Вернусь – нарисую.

– А когда вернетесь? Примерно?

– Через трое суток, не раньше. Там проливать и проливать, две горы уже пылают. Весь резерв туда сгоняют, ветер переменился. Еще в обед думали – обойдется. А вот же…

Йонаш расстроился – рисунки надо было сдать через день-два. Вздохнул, сложил бумагу и краски обратно в пакет. От печи раздался голос Славека:

– Эй! Если тебе на уровне средней школы, я могу нарисовать.

– Можно даже немного хуже! – просиял Йонаш. – Только обязательно натюрморты и пейзажи, а то мы с папой и Мохито нарисовали семейный ужин, и училка меня выгнала. Вот, теперь надо переэкзаменовку сдавать.

Ахим представил себе картину «Семейный ужин» авторства Шольта, за которую ребенка выгнали из класса, и содрогнулся. Славек и Йонаш начали совещаться, договариваясь: «Да, можно сегодня, после работы», «Нет-нет, мне не нужен коньяк».

На веранду явился Анджей. Ёжи быстро подал ему кофе, выслушал заказ – для такого посетителя понятие «самообслуживание» в кафетерии выключалось – и, возвращаясь, сообщил Ахиму: «С вами хотят поговорить».

– Скомпоновали записи, как они ленты на веранду прибивают, – сказал Анджей. – Результат так себе, слишком далеко, размыто, силуэты нечеткие. Однако зацепка имеется. Продавец из магазина ритуальных принадлежностей попробует их опознать. Завтра ребята произведут арест, отправим в КПЗ, а дальше – дело следователя.

Ахим кивнул.

– Повесь камеры вот там, на углу, под отливом… вы же с этой стороны окошко для пирожков делать будете?

Осведомленность Анджея о каждом чихе поражала.

– Да.

– Тогда еще две – наружную на веранду, чтобы записывала утренних посетителей, и под отлив с другой стороны. Дальше… ты квартиру Славеку сдал?

– Не сдал, – осторожно поправил Ахим. – Пустил его пожить, временно. Извините, но он со своей зарплатой такую квартиру не потянет. А платить ему больше я не могу.

– Имя у него колючее, – неожиданно усмехнулся Анджей. – Я еле выговорил.

– Стжеслав, – воспроизвел Ахим. – Я вчера документы пересматривал, потренировался. Колючее, вы правы. Как кактус.

– Вокруг этого кактуса бегает ежик, готовый взобраться на колючки, – Анджей явно был в хорошем настроении. – Сдай им квартиру напополам. Ёжи вчера вечером приехал домой и, когда парковался, задел машину квартирного хозяина. Я уверен, что его выставят вон.

– Всё-то вы про всех знаете…

– А как ты думал? Что я позволю непроверенным людям или оборотням въехать в дом, из окон которого можно выстрелить в мой кабинет? Или я допущу, чтобы в кафетерий устроился тот, кто перетравит наших сотрудников? Нет, милый, сюда без моей визы муха не пролетит. Сбавь цену и сдай квартиру ежику с кактусом. Они чисты по всем статьям. И тебе, и мне будет проще.

– Люди. Борис и Анна. С котом.

– Близкие родственники одного из моих заместителей.

– Понял, – вздохнул Ахим. – Поэтому с биржи на работу никого и не присылают?

– Двое проходят проверку. Если пройдут…

Анджей был в своем праве. Ахим не собирался с ним спорить.

Почти сотню лет люди и оборотни писали историю кровью. Рыжие лисьи кланы объединились в борьбе против города-порта Антанамо, раз в неделю шпиговали взрывчаткой железную дорогу, устраивали теракты на улицах городов, не беспокоясь о том, что убивают как людей, так и оборотней.

Огневки, Алые и Светлые Кресты подписали мирный договор, когда Ахиму было пятнадцать лет. Это произошло в день Сретения Камула. Ахим помнил жаркую августовскую неделю – почти закончившееся лето вернулось духотой в шаге от сентября. Город украсили флаги кланов, медовые и пшеничные ленты – предвкушение трапезы, которую Камул разделил с Хлебодарным. Люди и оборотни несли к алтарям медовые кексы, молили богов о мире. Их просьбы были услышаны – Договор Сретения не признали только осколки рыжих кланов, отвергшие волю старейшин. Взрывы на улицах, возле полицейских участков и в храмах Камула и Хлебодарного ушли в прошлое. Военные по-прежнему держали ухо востро, но редкие вылазки одиночек нельзя было сравнить с ежедневной уличной войной. Договор позволил вздохнуть свободнее.

Ахим понимал, что почти у всех рыжих, красных, и, отчасти, бурых лис в биографии найдется темное пятно. Не помеха, чтобы работать на заводе, но преграда, не позволяющая устроиться в кафетерий рядом с полицейским управлением. Молодежь – детей Сретения – обременяла старшая родня, выполнявшая волю клановых советов до договора, и притихшая после него. Притихшая, но не забывшая тропки к лесным схронам. Недаром и армия, и полиция настойчиво зазывали в свои ряды волков и людей, а не лис – старались свести к нулю шанс получить пулю в спину от товарища.