Безумная одержимость (ЛП)

Он укусил меня за ухо, и я застонала. Его губы скользнули вниз по моему горлу.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я целовал тебя, пока трахаю.

Да.

Он схватил мою руку и прижал ее к своей эрекции. Моя кровь горела, когда он поцеловал меня в шею, и я потерлась о его длину через брюки.

— Сними платье.

Мое платье расстегнулось и опустилось до талии, прежде чем я поняла, что он сделал. Отстранившись, я уставилась на него.

— Ты отвлекал меня.

Он усмехнулся. И это был такой глубокий, сексуальный звук, что я даже не могла сдержать гнев.

— Прекрасно. — он провел рукой по подбородку и положил руки на спинку дивана. — Займись этим, Джианна.

Сглотнув, я вдруг почувствовала, что собираюсь начать гораздо большее предприятие, чем просто снять мужскую рубашку. Я начала с самого низа и понятия не имела, что буду выпускать шедевр с каждой пуговицей. Немного грубоватый, если не завораживающий шедевр.

Его торс был покрыт черно-белыми татуировками, от Мадонны с младенцем на животе до Кинжала, проходящего через ключицу от плеча до плеча. Крест на одной груди и роза на другой. Куполообразная церковь с его стороны. Маяк на правой руке.

Именно наручники на одном из его запястий и привели его домой.

Он сидел в тюрьме.

В Русской тюрьме.

Я проследила за долларовыми купюрами на его плече и подумала, знал ли он, делая эту татуировку, что окажется здесь, на высоте тридцати одной тысячи футов, на правительственном самолете Соединенных Штатов.

Его пресс напрягся, когда я провела рукой по нему.

— Ты расскажешь мне, что они означают? — спросила я.

— Нет.

Ответ был твердым.

Я провела пальцами по нему, зная, что эти символы иногда означают, что их обладатель совершил ужасные вещи, чтобы заслужить их, но почему-то я все еще была очарована каждым из них. Возможно, потому, что уже знала, что он далеко не мальчик из хора.

— Скажи мне, что они значат.

— Нет.

Я не могла перестать прикасаться к нему. Не только потому, что он был самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо видела, но и потому, что он был самым обворожительным. Хладнокровным профессионалом снаружи и грязным преступником под поверхностью.

Я обхватила рукой татуировку наручников на его запястье.

— Вот эта. Расскажи мне, что она значит, и тогда я позволю тебе сделать со мной всё, что ты захочешь.

— Всё — сильное слово.

То, как он это сказал, слегка угрожающе, заставило меня вздрогнуть.

— Я в курсе.

— Я потакаю тебе, но только потому, что у нас осталось два часа полета, и я предпочел бы провести их, трахая тебя. Не потому, что я открываюсь тебе. Поняла?

Мудак.

Я вздохнула.

— А я-то думала, что все ближе и ближе подползаю к предложению.

— Она символизирует тюремное заключение сроком на пять лет.

Пять лет?

У меня было так много вопросов, но я держала их при себе. Я знала, что если много буду говорить о том, чем он поделился со мной, это только укрепит его решимость не рассказывать мне больше.

Я быстро прикинула в уме математическую задачу. Я знала этого мужчину восемь лет. Должно быть, ему потребовались года, чтобы создать себе репутацию, достаточно значительную, чтобы занять то положение, которое он занимал сейчас. Сколько ему было, тридцать три? Должно быть, он был молод, когда попал в тюрьму. Возможно, в раннем подростковом возрасте?

Боже, Россия была варварской.

Я провела пальцем по его щеке, с ужасом думая о том, через что он прошел в тюрьме с такой внешностью. Он вновь прочитал мои мысли.

Он схватил мое запястье в тиски, его голос был резким.

— Мне не нужна твоя жалость. В тюрьме я держал себя в руках. В четырнадцать лет я уже был крупнее большинства мужчин. Не говоря уже о том, что холоднее, благодаря...

Он оборвал себя.

Благодаря кому?

 

Мое внимание на чем-то зацепилось. Я опустила взгляд на его хватку, на резинку на запястье.

— Что это...?

Я замолчала, поняв, что это было. И только потому, что с тех пор, как я себя помню, я пользовалась одной и той же широкой черной резинкой. Мое сердце забилось сильнее, когда я вспомнила, как три года назад, лежала голая в его постели, а он положил в карман эту резинку для волос.

Неожиданность поразила меня так сильно, что я перешла в наступление.

— Она моя.

Обвинила я, будто это было что-то важное, что он украл у меня. Я потянулась к ней, будто хотела забрать обратно, но он остановил меня, схватив за запястье.

— Теперь моя.

Он хранил ее — носил — три года? Я не могла понять, было ли это немного тревожно или... горячо.

— Хорошо, — вздохнула я, словно мне было все равно. — Ты можешь оставить ее.

Тогда я наклонилась и поцеловала его, прежде чем он смог прочитать противоречивые мысли на моем лице.

— Я не спрашивал твоего разрешения.

Он прикусил мою губу.

Поцелуй стал глубже, с горячим скольжением языка. Жар поплыл между моих ног, и я потеряла дыхание, но каким-то образом, я все же нашла в себе решимость связаться с ним. Я улыбнулась ему в губы, отстраняясь, чтобы сказать:

— Это мило, что ты носишь ее.

Он ударил меня по заднице достаточно сильно, чтобы это причинило боль.

— Почти, — выдохнула я, когда он пососал чувствительное местечко у меня за ухом, — Романтично.

От него донесся мрачно-веселый звук.

— Я собирался сделать для тебя это легким и милым, malyshka. (прим.пер: Малышка)

Его губы скользнули вниз по моей шее, и в голосе не было ничего, кроме рокота.

— Сейчас я заставлю тебя закричать.

Дрожь пробежала по моей спине.

Он отнес меня в спальню в задней части самолёта, бросил на кровать, расстегнул ремень и разделся догола. Он аккуратно повесил свою одежду на спинку стула, в то время как я сбросила свою одежду в кучу на полу. Я понятия не имела, что делаю с этим мужчиной, но, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век, моя кожа гудела от предвкушения ощутить его рядом с собой.

Я подняла ногу и уперлась пяткой в его голый живот. Он расстегнул ремешок на моей лодыжке и положил туфли на пол. Но, прежде чем потянуться за следующей ногой, он поцеловал мою щиколотку. Я не знала, была ли это эрогенная зона, но мое тело загорелось.

Его тело опустилось на мое, и ощущение его кожи на моей впервые вызвало низкий стон в горле. Дрожь пробежала по его телу, когда он нежно поцеловал меня. Мое платье все еще было запутано вокруг бедер, и он просто потянул мои трусики в сторону, прежде чем войти в меня. Я ахнула, впиваясь ногтями в его плечи и выгибая спину, принимая его глубже.

Он был таким серьезным и напряженным, когда трахался, будто находился на работе, которую тайно обожал. Но, время от времени, что-то мягкое и сексуальное показывалось — рокот одобрения у моего горла, словно он демонстрировал свою признательность мне, лежащую здесь и принимающей это.

— Сделана для меня, — прохрипел он мне в шею, скользя в меня глубоко и медленно.

Прикосновение его губ к моим и мягкость его ласк, даже когда он трахал меня достаточно сильно, я могла потерять сознание.

Где-то посередине я потеряла остатки одежды и лежала на животе, в то время как он держал каждое мое запястье рядом с головой и брал меня сзади.

Он замер, тяжело дыша, и коснулся губами моей шеи.

— Я хочу кончить в тебя, malyshka. (прим.пер: Малышка)

Мой разум протестующе застонал, в то время как тело скандировало: «ДА».

У меня начались месячные на следующий день после нашей последней встречи и только два дня назад они закончились, так что, по статистике, это довольно безопасно. Хотя то, что мы делали, было рискованно с самого начала; у меня даже не было уверенности, что он не спит с другими девушками.

Но в этот момент он вошёл так глубоко, так сильно, что задел точку, до которой я никогда раньше не доходила, что аж слезы навернулись на глаза. Его тело было тяжелым, когда он держал меня, посылая чистое удовольствие сквозь мою кровь. А потом у меня в груди возникло это ощущение — легкость и тяжесть одновременно.