Страница 1 из 10
1. Вечные беглецы
Задыхающийся от бега Антон влетел в дом, едва не сорвав скрипучую дверь с петель, и начал торопливо собирать вещи. Консервы, упаковки с мукой, сухари, мыло, обувь, носки, штаны, джемперы и кофты — всё отправлялось в недра рюкзаков и сумок вперемешку. Где чья одежда, чистая она или грязная, уже не имело значения. То, что не вмещалось, Антон яростно утрамбовывал кулаками.
Юля отметила, что её названный брат выглядел далеко не лучшим образом: исцарапанные ветками скулы и лоб, всклокоченные тёмные волосы, засыпанные мхом и древесной трухой вперемешку с остатками сухих листьев. Меж бровей залегла складка, которой пару дней назад не было. Он всеми силами старался унять дрожь в руках.
Юля видела такое прежде не раз, но привыкнуть так и не успела.
— Помоги! — наконец, заговорил он. — Времени в обрез.
— А дед Слава? — заволновалась Юля. — А Костя? Они разве не с тобой?
Вместо ответа Антон рывком вытащил из-под ворота куртки сразу три одинаковых амулета — восьмиконечные звёзды, заключённые в круги. Все три выглядели истёртыми, поблёкшими и очень древними. Показав их Юле, Антон тут же спрятал амулеты обратно. Глаза Юли наполнились слезами.
— Значит, конец? — голос её стал еле слышным. — Теперь и они? Как тётя Мария и брат Михаил?
— Да.
Боль в груди разрасталась так быстро.
— Скажи, они ещё живы?!
— Да, но ненадолго. Сейчас они выигрывают для нас время.
Юля заплакала в голос, уже не стесняясь.
— Что ревёшь?! Говорю — собирайся.
Юля видела, что Антон зол и напуган, и тому была веская причина: отныне он стал старшим в их крошечной общине, состоявшей всего из двух человек. Только она и он. Никого больше. Юля никак не могла взять себя в руки. Стояла и всхлипывала, ведь привычный мир разрушился снова.
— Мы только и делаем, что убегаем. Всегда. Я больше не могу так жить. Я спасу их, кто бы на них ни напал! — неожиданно закричала она.
Схватив со стены берданку деда Славы, Юля рванулась к двери, но Антон ухватил девушку за локоть.
— Они взяли с меня клятву, что я позабочусь о тебе. И я вытащу нас живыми, но только если ты будешь умницей и сделаешь всё правильно.
— А как правильно? — по щекам Юли текли крупные слёзы, вьющиеся русые волосы растрепались по плечам. Антон невольно ею залюбовался. Вот такой, какой она была сейчас — с красным от волнения лицом, в старой, потёртой куртке, доставшейся от тёти Марии, с полными гнева голубыми глазами, чистыми, будто безоблачное небо в полдень.
За свою недолгую жизнь Антону довелось встретить не так много девушек, но не сомневался: его Юля самая красивая. Он встряхнулся: «Довольно. Нет времени на глупости».
— В машине расскажу, — грубовато буркнул он. — Если уедем быстро, есть шансы оторваться от погони. А она будет! В любом случае здесь оставаться нельзя. Если охотники увидят наши лица, хоть мельком — нам конец. Найдут на другом конце света, а свет этот крошечный, бежать некуда. Хочешь умереть, не дожив до девятнадцати?
Юля отрицательно мотнула головой, глотая слёзы.
Вдруг сделала пару вдохов, быстро овладев собой, и бросилась помогать. Торопливо смахивала со столов, диванов, стульев свои и чужие вещи, упаковывала в объёмные сумки, выносила наружу, загружая в багажник старого джипа. Юля старалась не думать о том, что с дедом Славой, Костей и Антоном случилось за те дни, пока она оставалась здесь одна. Лучше бы она пошла с ними! Кто знает, возможно, тогда удалось бы спасти всех от неведомых врагов?
— Едем, — закончив с последним мешком, Антон распахнул перед Юлей дверцу. — И да — лучше не оглядывайся. Не стоит. Сюда мы больше не вернёмся. Это убежище засвечено.
Она уселась на сиденье рядом с ним, мотор заурчал. Откуда-то издалека послышалось громкое медвежье рычание. Ему вторил яростный волчий вой, полный безысходной тоски.
— Что это?! — Юля испугалась. — Откуда здесь дикие звери?! Прежде никогда не было!
Антон ничего не ответил. Джип рванул с места, забросав грязью из-под задних колёс скамейку возле дома.
Юля не смогла не обернуться. Она смотрела сквозь пелену слёз, застилавших глаза. Дом, где они провели больше пяти лет жизни, как и все предыдущие, остался позади.
***
Мама и отец погибли так давно, что Юля не могла вспомнить их лиц. Фотографий не осталось. Дед Слава и тётя Мария тогда спешно увозили из посёлка её, Костю, Михаила и маленького Антона. Не до фотографий было… Юля хорошо помнила, как тётя Мария несла её на руках, прижимая к груди и повторяя:
— Теперь я — твоя мама. Я буду любить тебя, как мою Леночку, помоги ей Господь, где бы она ни находилась.
Юля знала: у тёти Марии когда-то был муж и одиннадцатилетняя дочь по имени Лена, но однажды они оба ушли из дома и больше не вернулись. Это случилось задолго до того, как родилась Юля. Тётя Мария всегда плакала, говоря про них, и никогда не рассказывала подробностей происшедшего.
Юля обнимала тётю Марию за шею, глядела на Антона, сидевшего на закорках у деда Славы, но не плакала, поскольку не понимала всей непоправимости случившегося. Не знала она тогда, что ни мать, ни отца больше не увидит.
В тот год из Тверской области им пришлось переехать в Красновиршенск, потом в Окунево, и наконец они добрались до Старой Губахи. Сегодня и отсюда приходилось бежать, хотя, казалось, в большую глушь забраться уже невозможно. Каждый раз, покидая обжитое место, они теряли кого-то из своих.
Юля привыкла считать тех, с кем путешествовала, семьёй, хоть ни дед Слава, ни Костя и Михаил, ни тётя Мария, ни Антон не были ей родными. Сближало их одно: каждый лишился своих настоящих отцов, матерей, сыновей или дочерей, братьев или сестёр. Кем являлись родители Антона, Константина и Михаила, никто не знал. Даже дед Слава. Он обнаружил однажды троих мальчишек, прятавшихся в лесу, когда ездил за дровами. Забрал всех с собой. Юля помнила, как в тот день дед Слава пришёл к её родителям, показал найденных ребят, упрямо молчавших и хмуро глядевших исподлобья. Тыча сморщенным пальцем в амулет, похожий на восьмиконечную звезду, висящий на шее у старшего, дед Слава объявил, что жить ребята станут у него. Звезда, сделанная из тёмного, поблёкшего металла, означала нечто важное, но Юля так и не поняла, что в ней особенного. Куда лучше запомнилось другое. Дед Слава сказал: «Пусть все думают, будто они мои внуки. Погостить приехали. Не сдам их в приют ни за какие коврижки, пусть местные фигу выкусят». Эти две фразы Юля запомнила только потому, что любила вкус коврижек, как и остальную вкусную выпечку мамы.
Мама и отец Юли отговаривали его, предлагая оставить детей у них, ведь дед Слава давно жил один и отвык нянчиться с детьми, но тот настоял.
— Не отдам. Своих потерял давно, внуков увидеть не успел. Пусть хоть эти выживут…
Так и возился с пацанами, пока те не подросли. Дед жил нелюдимым одиночкой на окраине села. Гостей не любил, а тех, кто совал нос в его жилище без разрешения, мог угостить зарядом соли из берданки. Вскоре местные вовсе перестали к нему соваться, ещё задолго до появления в его доме мальчишек. Ребята-найдёныши привыкли его «нашим дедом» величать. Сбежать не пытались, про родителей своих никогда не рассказывали. На все вопросы о том, кто они и откуда, молчали, словно им рот зашили. Дед Слава знал, конечно. Ему-то ребята всё рассказали, но он хранил секрет. К хозяйству мальчишек пристроил. Корову завёл и трёх коз, хотя до этого только кур с кроликами водил, словно новые силы в него влились.
Всё потом пришлось бросить, когда спустя пять лет они второпях бежали из Красновиршенска, потеряв тётю Марию. Амулет со звездой, найденный среди вещей приёмной мамы, о котором Юля и не подозревала, пока они вместе с дедом Славой не стали разбирать запылённый, видавший виды чемодан, старик зачем-то повесил на шею Константину и заплакал.
— Береги его, как зеницу ока! Будет теперь твой, — сказал он мальчишке. — А я, наверное, покину вас следующим, — и, расстегнув рубаху, показал Косте собственный амулет — ту же звезду с восемью лучами, вписанную в круг. — Когда исчезну, не плачьте обо мне. Я и так на свете зажился.