Страница 28 из 33
— А тебя он не предлагал устроить в агентство, Над?
— Черта с два! И вот, моя блестящая карьера сдохла, не успев начаться.
— С самого Рождества у нас никакой радости в жизни, — говорю я. — Магда утомилась от внимания мальчиков и теперь пытается сама выглядеть, как мальчишка…
— Неправда! — говорит Магда. — А тебе, Элли, видно, не хватает внимания, вот ты и моришь себя голодом, лишь бы вызвать к себе интерес.
— Ты еще будешь мне разводить психологию! Хватит с меня, что Анна придумывает самые невероятные причины, почему я это делаю. Никак не может понять, что я просто хочу немножко похудеть. И точка. Почему вокруг этого поднимают такой шум?
К моему ужасу, папа тоже вдруг начинает увлекаться психологией. Он покупает книжку в бумажной обложке о проблемах, которые у подростков бывают с едой, и теперь сидит, уткнувшись в нее носом, и мрачнеет, переворачивая одну страницу за другой. Время от времени он тихонько стонет.
Я стараюсь по возможности не обращать внимания, но он подходит ко мне со страдальческим выражением лица.
— Элли, давай поболтаем.
— Ой, папа, пожалуйста, не начинай все сначала! Вот, смотри, я сегодня напилась чая, съела громадную тарелку яичницы с гренками, так что нечего меня грызть.
— Ты съела примерно три ложки. А оба гренка оставила на тарелке.
— Ну, они отмокли — ты же знаешь, я терпеть не могу размокшие гренки.
— У тебя на все готов ответ, да? Именно так и сказано в книжке.
— Ох, папа! Что ты можешь вычитать в дурацкой книжонке?
— Я беспокоюсь, Элли. У тебя действительно проявляются все классические признаки личности, подверженной анорексии. Ты умница, во всем стремишься к совершенству, очень целеустремленная, ты способна самозабвенно врать, ты в детстве перенесла травму… Так рано потеряла мать. — Голос у папы дрожит. Он не может говорить о маме, даже сейчас. И еще что-то его беспокоит.
— Элли, как по-твоему, мы с тобой ладим? — хрипло спрашивает он.
— Нет! Мы постоянно спорим, — отвечаю я.
У него становится беспомощное лицо. Мне делается стыдно.
— Ой, папа, не смотри так! Я же не всерьез. Слушай, все девочки-подростки спорят со своими отцами. Наверное, в основном мы ладим.
— Как по-твоему, я тиран? Ты же так не думаешь, правда? Я хочу сказать, в целом я довольно-таки классный папка, а? Я тобой не так уж командую, правда, Элли? Ради бога, положи свои мелки и посмотри на меня! Я не тиран?
— Послушай себя, пап, — говорю я.
— Ох, ты меня совсем запугала, — говорит папа. Но он еще не закончил. Он прокашливается. — Элли…
— Ну?
— Элли… В книжке сказано, что анорексия может проявиться как ответ на плохое обращение.
— Что?
— Бывает, что ужасные, бессердечные отцы обижают несчастных девочек.
— Ой, папа. Ты совсем не ужасный и не бессердечный! Не барахли!
— Помнишь, когда Моголь только начал ходить, ты однажды его толкнула так, что он упал и стукнулся головой, а я это увидел? Я тебя тогда отшлепал. Ты так плакала, помнишь, а я чувствовал себя ужасно, потому что никогда раньше и пальцем тебя не тронул.
— Пап, это когда было? Сто лет назад! Слушай, если я села на диету, это не имеет никакого отношения к тебе или еще к кому-нибудь.
— Но это не просто диета, Элли. Сколько веса ты потеряла с тех пор, как зациклилась на похудении?
— Я не зациклилась! И вообще, всего-то пару килограммов…
— Я разговаривал с доктором Вентворт…
— Пап! Я же тебе говорила, что не пойду к ней. У меня все в порядке.
— Она спросила, потеряла ли ты десять процентов своего веса, а я и не знаю, — говорит папа.
— А я знаю, — уверенно отвечаю я. — Столько я не потеряла, честное слово, папа.
Какое уж там честное… Я, видно, действительно наконец-то овладела искусством диеты. Я по-прежнему постоянно умираю от голода, и живот все время болит, и без конца приходится бегать в туалет по-маленькому, и когда я быстро встаю или ускоряю шаг, мне становится дурно, и голова почти не перестает болеть, и тошнота, и противный вкус во рту, и волосы как-то обвисли, и прыщи на лице, и на спине тоже, — но зато я худею, а значит, все не зря. Правда? У меня нет анорексии. Я не такая, как Зои.
Интересно, как у нее дела. Можно поспорить, что ее папа тоже ее пилит!
В первый учебный день мне не терпится увидеть Зои. Поправилась она или еще больше похудела?
Многие наши девчонки замечают, что я похудела.
— Ой, Элли, как ты изменилась!
— Юбка на тебе просто болтается!
— Ты что, болела, Элли?
— Что с тобой случилось, Элли?
— Ничего не случилось. Просто я села на диету, только и всего.
— Диета? На Рождество? С ума сошла!
— Уж я-то не сяду на диету, не заманите! Мы ездили в гости к бабушке, она так замечательно печет! О, ее рождественский пирог! А пирожки с мясом, я за один день съела пять штук!
Они треплются о еде, меня это так раздражает! Я открываю парту и начинаю перекладывать учебники, стараясь их не слушать.
Вдруг пронзительный визг, вопли, целый хор, как в опере.
— Магда!
— Посмотрите на Магду!
— Магда, ну и прическа!
Господи, бедная Магда. Неудивительно, что они все с ума посходили. Может быть, новая, остриженная мышка-Магда не сумеет заткнуть им рты. Я выглядываю из-за парты, готовая броситься на защиту Магды.
Вижу Магду.
И издаю тихий писк.
Это не прежняя жизнерадостная блондинка. Но и не тихая, незаметная мышка. Это абсолютно новая, сверкающая, ослепительно алая Магда!
Волосы у нее запредельного, пронзительно-красного цвета, точно того же оттенка, что и знаменитый меховой жакет. Они острижены еще короче, но «ступеньками», блестящими панковскими прядями, похожими на пламенеющие перья.
Магда выглядит просто невероятно и прекрасно знает об этом. Она улыбается мне во весь рот.
— Мне жутко не понравился новый стиль, вот я и решила поменять его на другой, еще новее, — говорит она. — Как ты была права, Элли! Почему это я должна шмыгать вдоль стенки, как какая-то бесцветная вошь, из-за тех ущербных уродов. Я хочу снова быть собой!
— Ну, ну, Магда! — говорит миссис Хендерсон, входя в класс. — Видимо, мне придется надевать темные очки, глядя на твою новую прическу. Совсем неподходящий цвет для школьницы. Если бы я была в плохом настроении, обязательно заставила бы тебя прикрыть все это безобразие платочком, но, к счастью, сегодня я добрая. — Она милостиво улыбается. — Хорошо отпраздновали Рождество, девочки? — Она замечает меня. — Боже мой, Элли. Ты, как вижу, плохо отпраздновала Рождество. Все ясно, ты морила себя голодом, дуреха!
— Я просто хотела прийти в форму, миссис Хендерсон. Думала, вы меня похвалите, — говорю я, втайне страшно довольная.
Миссис Хендерсон хмурится.
— Мы с тобой потом отдельно поговорим, Элли.
Тут в класс входит Надин, и миссис Хендерсон отвлекается от меня. У нее буквально отваливается челюсть. Весь класс смотрит на Надин, раскрыв рты.
Надин не изменила прическу.
Не изменила фигуру.
Она изменила свое лицо.
Она стоит в дверях в небрежной позе, зимнее солнце светит ей прямо в лицо. У нее татуировка! Длинная черная змея начинается на виске, извивается через весь лоб и спускается по щеке, хвост змеи заканчивается завитком на подбородке.
— Боже правый, деточка, что ты с собой сделала? — ахает миссис Хендерсон.
— Надин! Вот это да!
— Потрясающе!
— Кошмарно!
— Отвратительно!
— Невероятно!
— Суперклево!
Надин, потрясающая, кошмарная, отвратительная, невероятная, суперклевая женщина со змеей, широко улыбается нам всем, подносит руку ко лбу, дергает — и змея отделяется от ее лица, бессильно повисает в руке.
Мы все визжим от восторга, а она говорит:
— Дед Мороз положил мне в чулок шуточную татуировку.
— Ах ты, скверная девчонка! — говорит миссис Хендерсон. — Моя доброта быстро истощается. Чувствую, мне уже снова нужны каникулы!
Все-таки она молодец, но я постараюсь в ближайшие дни не попадаться ей на глаза. Что-то мне не нравится идея отдельного разговора.