Страница 9 из 37
— Эдва…
Ты не договариваешь, и я чувствую вязкую солоноватую влагу во рту и горле. Машинально сглатываю и осторожно перевожу взгляд на тебя. Ты лежишь с закрытыми глазами. Часто вздымающаяся грудь блестит от капелек пота. Я склоняюсь и, крепко обняв тебя, кладу голову на твоё плечо. Запах нашего обоюдного возбуждения висит в воздухе, и от него кружится голова. Не хочу уходить. Пусть мы ещё немного побудем так, прежде чем ты выгонишь меня. На затылок опускается ладонь. Горячая, обжигающая. Всё верно — это же ты. Так и должно быть.
— Возвращайся в гостиницу. Немедленно.
Фраза звучит коротко и хлёстко, словно пощёчина.
— Но…
Внезапно совсем другим тоном ты добавляешь:
— И прости меня. Если сможешь.
«Простить?!»
— Огненный, мне не за что тебя прощать! Это ты прости, если я сделал хуже…
— Наоборот, — горько усмехаешься ты, — мне слишком хорошо, — умолкаешь ненадолго, а затем добавляешь. — Неужели ты совсем меня не винишь за то, что я устроил?
— Ты устроил?! Я сам сюда пришёл! И я, по-твоему, кто? Невинный младенец?! Мне двадцать пять!
— А мне тридцать девять, но ума не прибавилось. Похоже, ты был прав, когда называл меня болваном.
— Я сгоряча так говорил! Чтоб позлить!
— Знаешь… я опасался, если это всё однажды немыслимым образом случится, пусть лишь раз, я не сумею потом ничего забыть. Теперь и не забуду. Разумеется, мы никогда больше не повторим этого, но, — ты указываешь на свой висок, — здесь всё останется.
Ты садишься и начинаешь одеваться, не глядя в мою сторону. Великолепное тело снова скрывается под военной формой. Для меня — навсегда. Сердце сжимает обруч боли, словно я потерял нечто безмерно ценное, едва обретя это.
Стараясь игнорировать чувство опустошения, поспешно застёгиваюсь, подвязываю лентой волосы, а потом, стоя перед тобой одетым, официально произношу:
— Господин фюрер!
— Да?
— Я бы хотел видеть вас отныне счастливым всегда.
— Значит, я буду следовать твоему пожеланию.
— Разыщите мадам Мустанг. Ей нельзя быть одной, что бы она ни говорила.
— Я вчера выяснил, где находится её дом. Днём собираюсь туда. Впрочем, я бы и так поехал.
— Значит, моё вмешательство было напрасным?
— Не смей так думать. А теперь — уходи, быстро!
— Да, конечно, — хочется заорать от отчаяния, но надо улыбаться. — Передавайте Лизе-сан привет от меня!
— Передам. Спасибо за… — ты запинаешься, потом добавляешь. — Просто спасибо.
— Не надо! — вырывается у меня. — Только вот не надо благодарить! — делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. — Прощайте.
Киваю тебе и выхожу за дверь. За обе двери. Здесь, в коридоре, пока никто не видит, приваливаюсь к стене и сползаю на пол. Прячу лицо в коленях.
Сегодня я второй раз за свою жизнь нарушил серьёзный запрет. Говорят, грехи надо отмаливать, больше никогда не повторять и забывать. Но я, как неисправимый грешник, хочу помнить. Ведь память — это единственное, что останется у меня от нашей сегодняшней ночи.
========== Глава 5. Вина ==========
До утра ни душ, ни кофе не помогли бы отвлечься. Ты попросил, чтобы я не винил себя. Я честно старался, но не получалось.
Две картины сменяли одна другую: ты в двенадцать лет в Ризенбуле - мальчишка, едва выживший после процесса преобразования человека, и ты несколько минут назад - красивый, сложившийся мужчина, задыхающийся, счастливый в моих объятиях. Твои мягкие губы, золотые волосы, которых мне с некоторых пор так хотелось коснуться.
Я позволил себе спрятаться от реальности. Услышать, как ты на пике блаженства называешь меня по имени … Ты сам хоть осознавал, что говоришь? Наверное, нет. В обычном состоянии ты бы никогда такого не сказал: «Рой, мой Рой».
Повзрослев, ты стал моим близким другом. Мы три года сражались вместе… Получается, те необъяснимые сны, когда ты покинул Аместрис и странствовал на Западе, означали лишь одно: я уже тогда мечтал о тебе?
Парадоксально звучит, но в тех снах я никогда не заходил далеко. Порой мне снилось, будто я нахожусь дома в своей постели, а из свёрнутого коконом одеяла, лежащего рядом, торчит чья-то светло-золотистая макушка, подозрительно напоминающая тебя.
Или, например, я видел, как ты смеёшься, и при этом лукаво поглядываешь на меня, а я не могу оторваться, словно заворожённый. Иногда во сне я держал тебя за руку или обнимал за плечи, а ты не отстранялся, и уже одно это доставляло мне невыразимое удовольствие.
А потом пробуждение стало сопровождаться другими настораживающими признаками. Казалось бы, обычное явление, которое случается иногда у мужчин. Но почему-то оно у меня появлялось после тех снов, где присутствовал ты.
Я старался игнорировать эти странности. Просто не думал о них. Тем более, это были очень редкие эпизоды, а основную часть времени мои мысли занимала семья и работа в Штабе.
Фактически, ты был совсем небольшой частью моей жизни. Зато какой! Знаешь, иногда микроскопическая, неприметная глазу заноза вонзается под кожу и остаётся там, потому что организм её поначалу не замечает и избавляться не собирается. И для жизни вроде не опасно, и привыкнуть можно - а не получается. Любое неловкое прикосновение, и ты вспоминаешь о ней.
Не понимаю, как вышло, но ты стал именно такой занозой для меня. Впрочем, место, куда ты вонзился, не болело и не воспалялось. Наоборот, доставляло непонятную радость, смешанную с чувством вины. Как каштановый мед с горчинкой.
Мимолетные мысли о тебе давали силы пережить отчуждение с Лизой, успокаивать её, внушать надежды, которые, возможно, никогда не сбудутся, не показывать слёз, когда душа выворачивалась наизнанку.
Неправильной ты был занозой. Вместо того, чтобы мешать и причинять страдания, помогал выжить.
Мне этого было более, чем достаточно. Я не хотел ничего иного, даже самым краем мыслей не касался никаких опасных фантазий, словно подсознательно чувствуя: именно в этом месте можно кануть в пропасть. И уж само собой я в голове не держал предположений о твоих ответных чувствах!
Дружба, взаимопонимание, стремление поддержать, уверенность в моей поддержке, уважение к старшему по званию. Пожалуй, всё. Больше ничего ты и не мог испытывать ко мне.
Тогда ты жил в Ризенбуле с женой и сыном. Мы изредка общались, созваниваясь, по поводу проектов, разрабатываемых в подведомственной мне лаборатории.
Когда же состоялась наша очередная встреча, то я осознал, что мои дела действительно плохи. Никакие проблемы в семье и усталость на работе не объясняли того факта, что, увидев тебя снова, спустя столько времени, я ощутил странное желание заключить тебя в объятия и больше никуда не отпускать.
Ты показывал фотографии Ван-куна, вдохновенно рассказывая забавные истории, а я не мог отделаться от мысли о том, как ты сейчас похож на Хьюза с его вечными восторгами по поводу Алисии. Конечно, ты не был настолько эксцентричен, но определенное сходство имелось. И я сказал тебе об этом. А ещё я подумал, что стоило бы сообщить Лизе о твоем приезде, ведь она сама просила пригласить тебя к нам в гости, когда ты в следующий раз окажешься в столице. Заодно это хороший предлог недолго побыть с тобой прежде, чем ты снова уедешь.
Я так и сделал: позвонил жене, и после разговора с ней предложил тебе поужинать с нами. Ты согласился, и мы поехали ко мне.
К огромному сожалению, фотографии Вана заставили Лизу плакать. Пришлось объяснять тебе ситуацию, а ведь я не собирался делиться своими проблемами. Но так уж вышло, что ты всё узнал и пообещал написать брату, чтобы спросить, нельзя ли в данной ситуации использовать рентанджицу.
Ответ Альфонса разочаровал нас обоих, поэтому отправлять Лизу куда-то далеко ради совсем призрачной надежды я не стал.
Мы с ней поехали в Ишвар. Переступив через своё личное неприятие этого человека, я обратился за помощью к Шраму. Наш бывший враг старался изо всех сил, но не сумел обнаружить причин заболевания.
Примерно в то же время доктор Марко предложил мне отправить его на Запад, чтобы он привёз оттуда лекарство для Лизы. И он сдержал слово. Лиза сумела выносить дочку, хотя и родила её раньше срока. Мы решили назвать малышку Мэрианн. Однако, никто и предположить не мог, что девочка по совершенно необъяснимой причине заразится в первый же день опасной инфекцией. Словно некие силы ополчились против нас…