Страница 5 из 9
К моменту, когда я проснулся от кошмара в ту холодную октябрьскую ночь 1984 года, моя физическая форма восстанавливалась. Слабость последних месяцев исчезла, и теперь я мог гулять, бегать и заниматься с гантелями.
Увы, того же нельзя сказать о моей психике. Как бы противно ни было, я сознавал себя психологической развалиной. За несколько недель до этого сна я начал приезжать на государственное кладбище в Куантико, садиться у могилы, в которую меня должны были положить, и размышлять, кто занял мое место. Несмотря на все старания, не удавалось избавиться от злости на ФБР за то, что мне не оказывали необходимой поддержки в работе и за создание рабочей обстановки, где человеку нужно буквально грохнуться в обморок от усталости, чтобы кто-то пришел на помощь.
Моя работа во многом походила на труд врача – только все пациенты обычно попадали ко мне после того, как их убили или изнасиловали.
Я выполз из кровати, сунул ноги в тапки, спустился в кабинет и закрыл за собой дверь. Вчерашний день тянулся долго, а теперь превращался в очередную долгую бессонную ночь. Я рухнул в кожаное кресло и допил остатки вина, оставленного в бокале на рабочем столе. Возвращение к работе в Куантико произошло в минувшем апреле, и до сих пор я был весь на нервах, стараясь примириться с очевидным фактом неспособности моих мозгов работать как раньше.
Вчера во второй половине дня в штаб-квартиру ФБР прибыли двое детективов из полицейского управления Уичито. Они надеялись получить от меня ответы на некоторые вопросы после прочтения аналитической справки по ВТК, подготовленной мной в 1979 году. Они планировали обсудить, смогут ли наши новейшие наработки помочь им схватить этого отвратительного убийцу.
Следующие восемь часов мозг в автоматическом режиме впитывал все факты и данные, которыми сыпали детективы. Я понимал: это ненадолго, но мне все равно было приятно вспомнить себя прежнего.
Фактура по убийствам ВТК выглядела так:
В январе 1974 года он удавил 38-летнего Джозефа Отеро, его 34-летнюю жену Джулию и 9-летнего сына Джо. Полураздетый труп 11-летней Джозефины обнаружили подвешенным на водопроводной трубе в подвале дома. На ее ноге нашли большое количество спермы.
В октябре того же года в местную газету пришло письмо с подробным описанием убийства семьи Отеро. Анонимный автор утверждал, что совершил его именно он.
В марте 1977 года обнаружили задушенной 24-летнюю Ширли Виан. Она была связана по рукам и ногам. Убийца запер ее детей в ванной комнате. По всей вероятности, он собирался убить и их, но его спугнул зазвонивший телефон.
В декабре 1977 года ВТК связался с полицией и сообщил об очередном убийстве. 25-летнюю Нэнси Фокс нашли задушенной в собственной кровати. В следующем месяце отправил в местную газету письмо об этом убийстве, но письмо обнаружили только спустя две недели.
В феврале 1978 года прислал на местное телевидение очередное письмо с хвастливым описанием убийств Виан, Фокс и еще одной неназванной жертвы.
В апреле 1979 года подстерегал 63-летнюю женщину у нее в доме, но в конце концов ушел, не дождавшись возвращения хозяйки. Вскоре после этого отправил ей письмо, в котором проинформировал, что выбрал ее следующей жертвой, но решил не убивать, поскольку ему надоело дожидаться ее прихода.
Местные копы исчерпали все версии. Однако за пять лет, прошедших с моего предыдущего ознакомления с делом, следователи сумели установить связь с еще одним убийством. Через три месяца после гибели семьи Отеро, в апреле 1974 года, у себя дома была зарезана 24-летняя работница завода Кэтрин Брайт. Ее 19-летний брат получил от нападавшего две пули в голову, но выжил. Приехавшие ко мне детективы считали, что наличие дополнительного эпизода в деле ВТК, к тому же с выжившим свидетелем, может помочь установить личность подозреваемого.
Зная и само дело, и полицию Уичито, которую в кругах правоохранителей считали одной из самых прогрессивных в стране, я был уверен: следствие не халтурит. Однако преступник все еще на свободе, и это беспокоило всех.
Слушая их, я ощущал, как возвращаются целеустремленность и уверенность в себе.
Почему он перестал убивать? Что произошло? Такие вопросы задавал себе каждый из нас. Я интуитивно чувствовал: он по-прежнему там – просто стал призраком, и именно по этой причине созданная в июле 1984 года опергруппа при полицейском управлении Уичито получила название «Охотники за привидением». Я понял: единственный способ изловить это привидение – каким-то образом выкурить его из логова, придумать стратегию, способную выманить его на свет и заставить наконец-то показаться нам.
Я полазил по безнадежно захламленным ящикам письменного стала, пытаясь найти психологический портрет, составленный еще в 1979 году. Безуспешно.
– Наверное, где-нибудь на работе, – буркнул я сам себе.
И тут на меня внезапно нахлынули воспоминания, как за три года до этого, в 1981 году, я использовал кейс ВТК, чтобы вытащить информацию из одного из самых печально знаменитых серийных убийц страны. Это происходило в комнате для допросов, спрятавшейся где-то в глубинах тюрьмы Аттика. Мы работали вместе с коллегой-профайлером Бобом Ресслером.
Дело было вечером, когда в стенах тюрьмы человек чувствует себя особенно одиноким. Мы приехали без предупреждения, чтобы попробовать экспромтом убедить Дэвида Сына Сэма Берковица поучаствовать в нашей научной работе по криминальному профайлингу. Формализованный опросный протокол, как я уже упоминал, занимал 57 страниц и включал в себя следующие вопросы: «В чем состоял мотив?», «Был ли некий внешний раздражитель, реакцией на который стала серия убийств?», «Как проходило детство?», «Как он выбирал жертв?», «Приходил ли на могилы жертв?», «Насколько внимательно следил за освещением своих преступлений прессой?».
Берковиц отбывал третий год из назначенного ему 365-летнего срока. Ему не удалось убедить присяжных, что убить шестерых человек ему приказал черный лабрадор его соседа. Когда надзиратели привели мужчину в крошечную комнату допросов, он выглядел удивленным.
– А вы-то кто такие? – сразу спросил он.
Мы сидели за дальним концом крытого линолеумом стола – единственного предмета мебели в помещении. Как было заранее договорено, надзиратели моментально вышли, чтобы не дать Берковицу возможности послать нас куда подальше.
– Мы из ФБР, Дэвид, хотим с тобой побеседовать. Надеемся, ты сможешь нам помочь, – сказал я.
Тот резко развернулся, явно предполагая обратиться к надзирателям, но тех и след простыл. Он нехотя присел за стол.
– Как я всегда говорю: если хочешь научиться живописи, не надо читать книги о ней, – начал объяснять я. – Надо обратиться непосредственно к художнику. А в данном случае художник как раз ты, Дэвид.
Я, конечно, льстил, но старался не переусердствовать. Берковиц уставился на меня своими серо-голубыми глазами. Он не улыбнулся. Даже не моргнул. Лишь усиленно соображал, что бы потребовать взамен согласия побеседовать.
– Я буду разговаривать с начальником тюрьмы, – продолжил я, постаравшись опередить его вопрос. – Обещать ничего не могу. Но если согласишься поговорить с нами, обязательно скажу, как сильно ты помог.
Он легонько кивнул, глядя мимо нас на бетонную стену за нашими спинами. Времени было в обрез. Казалось, еще каких-нибудь тридцать секунд, и он потребует, чтобы надзиратели вернули его в камеру.
– А я-то здесь при чем? Я никакой не художник, – сказал он.
– Да ладно тебе скромничать, – рассмеялся я. – Ты знаменитость. Ты бесподобен. Ты держал в страхе весь Нью-Йорк. Пройдет сто лет, и моего имени никто не вспомнит. Зато все по-прежнему будут знать, кто такой Сын Сэма.
Берковиц внимательно слушал, только явно не слишком впечатлялся чушью, которую я втирал.
Проблема в том, что я делал это не совсем так, как ему нравилось. Я терял его. Он обернулся посмотреть, не вернулись ли надзиратели, но их, естественно, не было. Тогда Дэвид развернулся обратно и вперил в меня взгляд.