Кевларовые парни

На этих машинах все труднее было держаться за иномарками «новых русских». Только мастерство водителей да хорошее знание тупичков и переулков столицы оставляло шанс не проиграть. Однако все чаще в сводках появлялись фразы типа «объект с нарушением правил проехал на красный свет. В целях недопущения расшифровки наблюдение прекращено и перенесено к адресу…». Машины не выдерживали, но выдерживали люди. Матерились, отчаивались, но выдерживали.

Ближе к Окружной движение стало менее интенсивным.

По левой и правой стороне тянулись ряды киосков, ларьков с яркими и броскими витринами, состоящими преимущественно из спиртных напитков. Казалось, что весь пестрый мир коньяков, вин и водок собрался на обочинах дороги. Чем меньше пили на Западе, тем больше пили в России. Пьянь московских окраин, бомжи и дворовые потаскухи денно и нощно толклись около витрин в надежде стрельнуть деньжат и «отравиться» прямо у киоска.

Не раз Олег вспоминал, как по приезде в США он был удивлен, что спиртного в обычном магазине не купишь. Практичные американцы давно осознали, что лечиться себе дороже, а потому ограничили продажу алкоголя барами и специализированными магазинами. Попав в такой магазин после горбачевского похмелья, Олег был потрясен обилием и разнообразием напитков. Но не меньшее потрясение испытали и продавцы, увидев, как советский человек взял пять литровых бутылок водки и ящик вина (Олег готовился обмыть свой приезд). Весь персонал специализирующегося на реализации алкоголя магазина вывалил в торговый зал, дабы взглянуть на диво-дивное, прилетевшее из России.

Тем не менее Олег вряд ли согласился бы ныне стоять ночами за бутылкой коньяка и вина. С детства ненавидевший очереди — высшее проявление русского коллективизма, — он мог сдохнуть с голоду, но ни за что не выстоял бы и десяти минут.

Вдалеке показались киоски курдов.

— Четыре первые машины работают по правой стороне, остальные по левой, — скомандовал Олег в микрофон.

Около киосков задние машины резко притормозили и, уловив паузу в потоке, под квакающий звук спецсигнала крутнулись через две осевые и почти юзом припарковались к тротуару.

— А ну иди сюда, — Дед заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри продавца и ловко выдернул его через маленькое окошко наружу.

Около других киосков, оттопырив зады, уже стояли остальные «стурки».

— Ноги в сторону, голову вниз!

Через две минуты около двадцати абреков упирались руками в стенки киосков, словно пытаясь их отодвинуть подальше от проезжей части. Несмотря на неожиданность налета, они стояли вполне профессионально и четко. Регулярные проверки милицией и РУОПом приучили их не ерепениться и выполнять команды с первого раза. Интеллигентность и необычайная мягкость обращения в данном случае удивляла: как правило, их клали лицом вниз, нередко в лужу. Ребята быстро прошлись по бокам и штанинам абреков.

Несколько тесаков уже лежали на прилавках. Холодным оружием это было назвать нельзя. Не было ограничителей на рукоятках, желобков посередине лезвия и обоюдоострой заточки. Однако нож, он и в Африке нож.

Сориентировавшись в обстановке, Олег выудил из шеренги замерших в полусогнутой позе изваяний того, кого он счел старшим. Приступив к опросу под зонтиком у погасшего мангала, Олег невольно поразился своей интуиции — попал в точку.

— Фамилия, имя, отчество?

Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про Азербайджан, про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине. Если бы не предварительная проверка, не сведения, полученные у коллег из милиции, можно было бы «взрыднуть» на груди представителя нацменьшинства. Но было известно многое. И то, что здесь рассадник наркобизнеса и что здесь точки сбора авторитетов различных преступных группировок, сформированных по этническому признаку, и то, что здесь… Да многое происходило здесь. А потому и разговор должен быть предельно конкретным и решительным.

Боковым зрением Олег увидел, что в их сторону стремительно движется группа женщин и детей — все ясно, задача должна быть поставлена до начала спектакля с участием массовки.

— Короче. — Олег прервал декламацию ненаписанного тома «Хождения по мукам». — Сегодня у ваших киосков из машины офицера контрразведки, — интонационно это слово было выделено особо, — похитили портфель с документами, деньгами и оружием. Даю два часа срока, и чтобы все было здесь. Если не будет… Смею заметить, что ни я, ни мои товарищи шутить в рабочее время не умеют. Если оружие, — он не конкретизировал, какое, — не будет возвращено, то эта богадельня, — Олег обвел глазами стеклянные ларьки, — прекратит свое существование к утру. Слово офицера КГБ.

«Убедительно! Особенно про КГБ», — мысленно похвалил себя Олег. По растерянному взгляду абрека он понял, что попал в точку.

Переименования конторы вконец запутали обывателя, и в критические моменты было целесообразно прибегать к известной аббревиатуре. Простенько и со вкусом.

Последние слова невнятных бормотаний иноверца заглушили визгливые голоса женщин.

— Вольно, — крикнул Олег группе захвата, показав, что ультиматум предъявлен.

Эффект, произведенный группой захвата, дал потрясающий результат. Несмотря на алалакающих баб, окружающая публика горячо поддерживала действия правоохранительных органов, которые наконец-то взялись навести тут порядок.

В беседе с массами наибольшую активность проявил Зеленый, который вполне убедительно говорил о том, что нельзя огульно обвинять всех людей, прибывших с Кавказа, что среди азербайджанцев, чеченцев, ингушей много хороших людей, а национализм — самое отвратительное качество, недостойное русских.

— Хорошие, говоришь? — наскакивал на него тщедушный человек в вязаной бабьей кофте с наколотыми на груди орденскими планками. — Сопляк, кому ты рассказываешь?.. Я Крым брал! Повидал я там всяких… Ты знаешь, что там татары творили?! Правильно Сталин…

Дальше шла обычная аргументация в духе «Краткого курса ВКП(б)». Свою речь ветеран покорения Крыма закончил тривиальной фразой: «Хороших — в хорошие гробы». Наблюдая эту сцену со стороны, Олег невольно перекладывал речь старика на язык газетного репортажа со съезда черносотенцев, завершив его про себя классическим: «Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают. Звучит “Боже, царя храни”».

— …Церемонитесь, а по Москве пройти нельзя, — пытался продолжить митинг старикан, но, увидев, что его никто не слушает, недовольно бурча и звеня посудой в авоське, отправился восвояси. Последнее, что услышали бойцы, было «моб твою ять».

— А ну, поди сюда, дитя Анпилова, — поманил к себе Олег практиканта. — Еще один митинг, и…

— Понял, не дурак, — суетливо согласился Лева и юркнул за киоск.

Озадаченные «кавказцы» сбились в кучку. Они что-то гортанно выкрикивали, бурно жестикулируя и бросая косые взгляды на парней с автоматами. Снятые с предохранителей «калаши» свидетельствовали о самых серьезных намерениях.

Увидев, что митинг возмущенных аборигенов Ярославского шоссе, уставших от беспредела в своем районе, удалось пресечь, к Олегу подошел старший.

— Начальник, я всех опросил. Никто не видел, никто не знает…

— Мое условие прежнее, — сухо отчеканил Олег, добавив про себя в духе Георгия Константиновича: «Полная и безоговорочная капитуляция! Пленных будем принимать у Бранденбургских ворот». Вслух произнести не решился, дабы окончательно не запутать ситуацию. У несчастных было явно тяжело и с юмором, и с географией. Сам же факт, что абрек к Олегу все же обратился, почему-то давал робкую надежду.

Пока шел этот диалог, от группы отделилась худощавая фигура и скрылась за киосками. Боковым зрением Олег увидел еще две тени, скользнувшие вслед. Одна из них бросилась к машине. Ребята из группы прикрытия сели на хвост. «Молодцы!» — отметил про себя Олег.

ДЕД

Уставший от потрясений и вынужденного простоя, Дед праздно шатался вдоль киосков, с интересом изучая наклейки продуктов алкогольного искусства. Чувствовался взгляд профессионала, привыкшего дегустировать продукт печенью.