Кевларовые парни

6

…«Жигули» вкатывают в уютный дворик в старой части Москвы. Двухэтажная хибара, облупившаяся и колченогая, по виду никак не тянет на советско-американскую фирму. Во всяком случае, во второй ее части. Обколотые ступени крыльца, невзрачная, давно некрашенная дверь без вывески и обозначения. Адмирал звонит, жмет плечами, ковыряет облупившуюся краску на стене.

— Кто? — раздается откуда-то сверху. Избенка вроде бы старая, но домофон наличествует. Вверху над дверью стеклянно глядит объектив камеры.

— Контрасты, — философски замечает Адмирал. — Откройте, КГБ. — Щелкает магнитный замок. — Тысяча и две ночи. Голливуд. Фильм ужасов для советского человека, — оглядевшись, констатирует Адмирал, моментально оценив и мини-девочку в мини-юбочке с голливудской улыбкой, и интерьер. — Обувь снимать?

Девочка — ноль эмоций. Приучена и не с такими общаться. Тем не менее за внешним холодом проглядывается определенный интерес.

— Проходите, вас ждут. — Юная леди, вращая попкой, мягко скользит по ворсистому паласному покрытию. Картины, зеркала, импортные светильники.

В огромном, эффектно-киношно обставленном кабинете навстречу Олегу поднимается… его бывший шеф. Тот, «забугорный». Александр Сергеевич Горбунов. Собственной персоной. Солиден, импозантен. Теперь становится ясно, откуда здесь столь симпатичная мадмуазель. Бывший разведчик всегда таких любил — старый ловелас. Неисправим.

Эффект ошеломляющий. Олег в состоянии выговорить только озадаченное: «Дела-а».

Адмирал оценивает ситуацию мгновенно. После августовского потрясения он стал многословен. Иногда слишком. Форма защиты, что ли?

— Встреча старых друзей, я не ошибся? Это крупно меняет дело. Ветеранам движения предоставляется пятиминутка для выражения восторга, удивления, радости и прочих сопутствующих чувств с глазу на глаз. — Адмирал оглядывается по сторонам. — А мы пока освоимся малость в этом заповеднике бизнеса. Или мне, как старшему по ситуации, тоже можно поприсутствовать? Можно? Тогда мы быстрее доберемся до сути дела, ради которого приехали. Хотя и так сложностей должно быть немного. Как-никак однополчане.

Первое потрясение проходит быстро.

— Прикажи кофейку, если можно, — не столько просит, сколько распоряжается Олег. Сейчас надо инициативу брать в свои руки. — Вот не ожидал тебя увидеть. Тем более здесь. Я слышал, ты в Швейцарии…

Горбунов недовольно морщится: подобная ситуация как-то не входила в его планы.

— Евочка, пожалуйста, кофе, — Горбунов присаживается к журнальному столику, рукой приглашает парней. — Какая там Швейцария… Все не так сложилось. Как ты? — в глазах интереса не читается, но протокол есть протокол. Важно сделать паузу, раскинуть мозгами — предстоит явно нелегкий разговор. И разговор не заставляет себя ждать.

— Ну не попал в Швейцарию, ладно. Но, если можно, Сашок, расскажи по порядку про то в нашей общей истории, чего я не знаю. — Олег пытается взять инициативу в свои руки, тем более что шеф — бывший, а Олег — действующий сотрудник.

Впрочем, нахала под жабры взять трудно. Несмотря на первое смущение, бывший шеф невозмутим, доброжелателен, встрече демонстративно рад. Хоть и не были друзьями, но врагами тоже не считались. Более того, можно сказать, вместе страдали и мучились.

— Ну, что ты не знаешь? Наверное, догадываешься, как там было дальше… Когда тебя взяли, у нас начались разборки. Контора — она везде контора. — Горбунов по-хозяйски разливает кофе в тончайшие фарфоровые чашечки с какой-то замысловатой эмблемой.

— Документация, отчетность, дебет-кредит… Пришлось отписываться — как, что, почему. Почему на изъятие тайника — товарищ Соколов, почему не я?.. Жали меня, будь здоров. Сам понимаешь, в тех условиях… Тут наши, тут те. Вони было! Может, коньячку? — Не дожидаясь ответа, Горбунов частит дальше, словно на исповеди: десять минут позора, и все. — Спасибо твоему объяснению и рапорту. Они многое прояснили. И тем не менее на крючке повис. — Горбунов все-таки наливает себе. Опрокинул, подхватил ломтик лимона. — Но высылать было не за что — по службе все чисто. Ты ведь знаешь. А «пятно» уже наметилось. Снизошли, дали срок доработать. Вернулся. Осмотрелся. Понял, что ситуация хреновая. Явно невыездной. Смотрят косо, недоверчиво. Ходить в разведку с клеем и ножницами… Ты ведь тоже отказался… Когда заикнулся, что готов подать рапорт, возражать не стали. Промолчали так скромненько. — Он снова плеснул коньяку, но до конца не выпил, пригубил только.

— Когда уволился? — скорее машинально, чем из интереса, спросил Олег.

— За месяц до путча…

— За месяц до чего? — Адмирал не скрывал своего особого отношения и к событиям августа, и к их официальной трактовке.

— За месяц до августовских событий. — Горбунов понял. — Так, кажется, у вас это называют? — Снова пригубил. — Приехал, осмотрелся. Ну, обстановку сам знаешь. То разгонят, то не разгонят. Короче, сам написал рапорт. Держать и уговаривать не стали. У нас, ты знаешь, никого в последнее время не держат. Походил, посмотрел, пока деньги были… Специальность узкая, спроса на широком общественном рынке нет. Подумал — и открыл фирму. Кое-какие связи по прошлой работе остались — я там с экономикой был связан. Ну, подгадал, когда будущий партнер приехал в Москву по своим делам, поговорили и открыли СП. Торгуем. Компьютеры, телефоны, телефаксы.

— Ну и как? В смысле ощущений? Ведь ты же офицер разведки! — Кофе был крепок, как бедра подававшей его Евы.

— Что «как»? Не стыдно ли торговать? Я же не в подворотне торгую. А потом — что значит офицер? Тем более, бывший офицер?

— Офицер — это порода! Ты видел бывшего сенбернара?

— Ой, Олег, ну не лечи меня! Стыдно — не стыдно. Стыдно — это когда офицер разведки получает меньше, чем секретарша. — Щеки Горбунова приобрели малиновый оттенок. Под кожей стали проступать тонкие красные жилки. — И не надо агитации. Про святое, про государство, которое… Государству сегодня до человека дела нет, ты на армию посмотри. Государство кинуло лозунг «каждый спасается как может» — ну и подвинься… А нас как оно бросило?!

Горбунов начал заводиться — типичный случай, известный в природе. Так же он заводился и там, за бугром. Только тронь его интересы: и глаза вырвет и в горло вцепится. Эту слабость Олег заметил давно, а потому от острых тем старался уходить — шеф как-никак.

— Ну, тебя-то оно не кинуло и не бросило. — Олег в упор посмотрел на собеседника. Нынче весовые категории изменились. Да и сказать многое хочется в глаза, при свидетелях. — Но ты… Скажи-ка мне, брат. Только честно. Ведь ты знал, что тайник пустой? Знал, что агент ведет двойную игру, что разработка фактически провалена.

— С чего ты взял? — Горбунова прошибает пот. — Я этого знать не мог… Я мог основываться лишь на своих материалах, в крайнем случае на своих ощущениях. Что касается тайника… Ведь они предъявили все документы, микропленки…

Олег улыбается, разглядывая узор на дне кофейной чашки.

— Все это, брат, лежало у них в госдепе. Ждали только, что дурак, вроде меня, на пустышку клюнет. На пустую банку. И сдается мне, что живот тебе скрутило именно поэтому… Если тайник нормальный и информация там есть — лавры твои. Если агент проваленный, то…

— Ты за кого меня принимаешь? Этого не может быть! — срываясь на визг, кричит Горбунов. — Не может быть, ты врешь!

Визг будит в Адмирале зверя. Он, как бультерьер, хватает бывшего коллегу за лацканы шикарного пиджака.

— Ты на офицера контрразведки голоса не повышай, гниль коммерческая!

— Отпусти, я полковник, — шипит гендиректор.

— Ты говно, а не полковник, а потому разговаривай с офицерами достойно. — Пар уходит в никуда. Адмирал разжимает тиски. Горбунов падает в кожаное кресло.

— Да, Александр Сергеевич, икается тебе та история! — Олег давно прокручивал в голове возможную встречу. И так и этак ее представлял, но подобного предугадать не мог. — Значит, действительно там все не так чисто было. Значит, это все же ты меня подставил, — вроде бы про себя подвел итог Олег. Подвел, сам удивляясь тому, что не испытывает ни злости, ни даже элементарного раздражения. — За собственные шкуры, значит, сражаемся, не за дело. — Снова вернулось ощущение подавленности, впервые возникшее в ночном разговоре с В.И. — Поскольку и сегодня это остается государственным стандартом — инакомыслящие не в счет, — даже обижаться на тебя, Сашка, сил нет. Ну и как из положения вышел? Просвети, может, и нам в скором времени пригодится.