Страница 2 из 4
– У кого сегодня день рождения? – сказала она, лукаво улыбаясь.
– Так я и знал! – обречённо причмокнул губами муж и полез в холодильник за новой порцией яиц и ветчины. – Ешь, пока не остыла.
Софья ела яичницу и думала, что вот за такие мелочи она и любит Сашу. Пусть он не умеет пафосно поздравлять с днем рождения, не устраивает сюрпризы, не дарит цветов, зато моет за собой посуду, жарит яичницу или блины на завтрак, а еще он всегда знает, где сын, даже когда Софья не знает. Он знаком со всеми его приятелями.
Жека бубнит в трубку: «Мам, я у Вади… у Дена…, у Славки…»
Софья припоминает только двух-трех друзей, с которыми сын еще в песочнице играл.
– Кто такой Славка? – спрашивает она у мужа.
Тот кивает, мол, все нормально:
– Живет в соседнем дворе, шарит в компах и может переустановить Винду.
– Как ты их всех запоминаешь?
– Так ведь он и тебе антивирусник на ноутбуке обновлял. Забыла?
Софья морщит лоб. Она помнит наизусть около сотни стихов Блока, Мандельштама, и Цветаевой, она помнит в каком году казнили Анну Болейн, она дословно помнит главный манифест додаистов, но даже самого факта переустановки антивирусника на своем компьютере не помнит.
За окном начали собираться тучи, и Софья довольно заметила:
– А ты говорил: на дачу… Давай устроим тусовки в супермаркете?
– Может, без меня?
– Что, без тебя? – процедила Софья, складывая губы в куриную гузку.
– Я пошутил. Просто, карточка у тебя…
– И что? При чем тут карточка?! Я тебя что, ради карточки с собой зову? – Глаза ее заблестели, щеки пошли алыми пятнами. – А вообще, как хочешь.
Когда она вышла из комнаты накрашенная и слишком яркая для шопинга, муж стоял на одном колене в прихожей и завязывал ботинки.
– Ну, я готов, – сказал он, как всегда, спокойно, будто и не было между ними сцены еще полчаса назад. Он подал Софье пальто.
2
В Пассаже было ярко и людно. Мерцали бликами витрины. Играла музыка – здесь одна, там другая. В модное кафе с фонтаном под стеклянным куполом в самом центре галереи стояла очередь. Официанты в белых отутюженных сорочках с бабочками на шее взирали на гостей с особым оценивающим достоинством.
– А что, может, и мне вот так… Работенка не пыльная, а зарабатывают, наверное… – Саша мотнул головой в сторону официантов. – Смотри, ходят, важные, как гуси.
– Саш, ну какие гуси? Ты из деревни что ли?!
– Ну, хорошо, как пингвины. Такое сравнение тебя устраивает?
Софья его издевку проигнорировала.
– Зайдем туда позже, не люблю стоять в очередях – это как-то унизительно, – бросила она и потянула мужа дальше по галерее.
– А что, других кафе нет? – возмутился муж. – Через дорогу Шоколадница.
Софья остановилась и зло уставилась на него.
– Помолчи пожалуйста, – попросила она зловеще.
Муж хотел было возразить, но, видно, вспомнил про день рождения и умолк, насупившись.
Неужели он не может быть другим хотя бы в её праздник! Вечно он настроение испортит! Ведь знает, что кафе в Пассаже её любимое. Она обожала и изысканный чай, который там подавали, и крошечные глазурные пирожные, и вид на сияющий купол в небо, и мерное журчание воды в маленьком фонтане, и строгих официантов, и белые скатерти, и золотые чашки с фирменным клеймом, которые муж пренебрежительно называл мензурками. Когда Софья сидела в этом кафе и пила маленькими глотками шафрановый чай, ей казалось, что она дореволюционная дама серебряного века. Она брала с собой томик Цветаевой или Северянина, открывала на любой странице и читала стихи, которые помнила наизусть, так что и книга была не нужна, но без приятного шуршания пожелтевших крапчатых страниц не случалось настоящего погружения. Софья многое себе представляла и когда сидела в кафе, и когда потом гуляла по старым улочками города мимо деревянных домов c ажурными выкрашенными свежей краской наличниками, читала названия улиц «Ямская», «Новособорная», «Ачинская»… Как хорошо, что исконные названия вернулись. Софья пыталась, как умела, восстановить связь с далекой эпохой, с её дореволюционными предками, теми, что были дворянами и купцами, что пили вот из таких же чашек с золотым клеймом, говорили на французском неспешно и только о высоком: о книгах, о театре или живописи, и уж конечно не о засолке капусты или растущих ценах на говядину. Софья всеми силами старалась искоренить в себе суетную совковость, доставшуюся по наследству от родителей, бабушек и дедушек, которые забыли о своих настоящих корнях, а вот Софья помнила. Совковость, конечно, была неистребима. Софья чувствовала её в себе и презирала, гнала и задвигала в темные уголки души, чтобы предъявлять только по необходимости, например на работе с наглыми клиентами, не желающими возвращать кредиты. Однажды Софья пыталась рассказать обо всем Саше, показать ему другой мир без закруток и огородных грядок, но то ли она не нашла правильных слов, то ли муж слишком приземленный. Он назвал её милой фантазеркой. Софья обиделась и больше не открывалась ему.
Они шли по галерее пассажа и молчали. Софья немного впереди, муж скучая сзади.
– Офигеть! – услышала Софья возглас мужа за спиной.
Она оглянулась:
– Что?
– Посмотри на это! – Саша показывал пальцем на дорогую витрину и криво улыбался. За стеклом стоял манекен в сером газовом платье из новой коллекции Fendi. На плече у манекена висела сумка. – У моей бабушки была такая авоська, только синяя. Она с ней в гастроном за хлебом ходила. Блин! Она ведь пластмассовая! Копеечная!
На ценнике золотое тиснение – шестьдесят тысяч рублей.
– Реально, посмотри, нет ты посмотри только! – возмущался муж.
– Саш, пойдем! Ну что ты кричишь.
– Вот народ дурят! Ремешок приделали – и готово! Шестьдесят тысяч… Я просто фигею!
Продавец-консультант бутика услышала вопли Саши и нахмурившись сложила на груди руки. Софье стало стыдно за мужа.
– Пойдём, – повторила она настойчивее, схватила его за руку и потащила за собой, как непослушного ребенка.
А он продолжал голосить на весь пассаж:
– Помнишь, в девяностые все с такими ходили! Подожди, дай загуглить…
– Хватит! – не выдержала Софья. – Почему ты так себя ведешь?!
Муж опешил:
– Как?
– Как дикарь!
– Я дикарь? А разве не дико копеечную авоську продавать за шестьдесят тысяч?
– Зачем ты так кричишь? Кто тебя заставляет её покупать? Просто пройди мимо.
– Да если бы все кричали, как я, и высмеивали подобный дебилизм, никто бы не посмел продавать авоськи за такие деньги. Дети в Африке голодают, а они… Да что там в Африке, вон у нас по вокзалам сколько бездомных!
– При чем тут африканские дети? Далась тебе эта сумка?!
– Ты правда не понимаешь? Чай в мензурке за шесть сотен рублей, пирожное размером с пуговицу за восемь сотен… Это что вообще такое?
– Ты меня бесишь! – не выдержала Софья. – Зачем ты устроил весь этот цирк на мой день рождения?!
Муж осекся и отвел взгляд.
– Ты же знаешь, я не люблю шопинг, – выдавил он. – Не нужно было звать меня с собой. Давай я пойду, а ты выберешь себе все, что хочешь. Хоть эту авоську.
– Я хотела, чтобы мы провели время вместе так, как я хочу.
Софья поджала губы. Неужели раз в году нельзя сделать над собой усилие и соответствовать её ожиданиям! Ведь она постоянно мотается на его чертову дачу, помогает на строительстве, чем может. Ноги бы её там не было!
Стоило Софье вспомнить про дачу, муж посмотрел на часы:
– Слушай, мне в три должны шлакоблоки подвести, – виновато проговорил он. – Я сгоняю на часок, проконтролирую, чтобы сгрузили куда надо. Я соседа попросил присмотреть, но лучше самому, а то знаешь…
Софья громко задышала через напряжённые ноздри и отвернулась.
– Соф, ну не дуйся. Я по-быстрому, туда и обратно. Как раз к ресторану успею. А ты спокойно выберешь себе подарок и в кафе посидишь. Ты же любишь это кафе, а мне здесь не нравится. И потом, парковка здесь дорогущая.
Не сказав ни слова, Софья пошла прочь. Когда она оглянулась, Саши уже не было.