Где деньги, мародер?

Глава 17. Должен остаться только один

Скрюченные пальцы призрака протянулись ко мне. Снова раздался дикий хохот, прямо мне в лицо. Свечение синего глаза стало ослепительным. Его лицо было прямо перед моим лицом. Сквозь призрачную личину старика иногда проступало лицо. Другое лицо, молодое. В чем-то очень похожее на то, которое я вижу в зеркале. Но все-таки не оно.

Я вжался в угол и, чтобы хоть как-то прикрыться от болезненного синего света мертвого глаза поднял руку. Ту самую, за которую меня укусил старик.

Хохот внезапно замолк. Пасть призрака закрылась, он несколько раз дернул головой, будто принюхиваясь к чему-то очень неприятному.

Злобно фыркнул.

И как будто осыпался на пол. То есть, мне сначала показалось, что осыпался. Когда я решился посмотреть вниз, то увидел, что призрак теперь ползает по полу, переставляя тощие руки и ноги как паук. И принюхивается. На полу вокруг него вспыхивали и начинали светиться гнилушечным светом самые разные следы. Судя по реакции, ни один ему не понравился.

Рядом с дверью призрак снова поднялся во весь рост, зло зыркнул на меня и заверещал. От его визга у меня заложило уши. Он снова упал на пол и быстрой тенью, в которой уже нельзя было опознать человеческую фигуру, метнулся за дверь.

Всполохи со стен исчезли. Электрический свет снова несколько раз мигнул, на несколько секунд погас. А потом опять лампы засветились ровно. Как и раньше.

Старик лежал неподвижно, черты его лица еще больше заострились, из уголка рта стекала струйка крови. Кащеев пошевелился и простонал что-то неразборчивое. Я бросился к нему и опустился рядом с ним на колени.

— Вот болван… — пробормотал он.

— Ярослав Львович? — я заглянул ему в лицо. Он был бледным, но вовсе не выглядел смертельно раненым.

— Это я не вам, Лебовский, — голос Кащеева окреп. Он повозился и попытался встать. Я подставил ему плечо. — Слишком долго от Федора Кузьмича не было никаких проблем, вот и расслабился.

— То есть, вы знаете, что это сейчас такое было? — спросил я.

— Подозреваю, — Кащеев направился к кровати. Заглянул в широко распахнутые глаза старика.

— Мертв? — спросил я.

— Как полено, — отозвался Кащеев.

— Что это была за тварь? — простонал Ларошев, тоже поднимаясь на ноги.

— Это была какая-то чертовщина, прости-господи… — Кащеев вытер ладонью лоб. Обнаружил, что тот абсолютно сухой и, как будто, удивился.

— То есть, подозрениями вы не поделитесь, — Ларошев шумно задышал и потер пальцами виски. — И по городу теперь будет шнырять опасный призрак, а вы опять сделаете вид, будто нам все показалось!

— Да нет же, Ларошев! — плечи Кащеева устало сгорбились. — Я практик, понимаете? Врач, специалист по исцелению и врачеванию. Льщу себя надеждой, что немного разбираюсь в человеческой природе. А вот в этой всей чертовщине — не разбираюсь, понимаете вы это? Ай, да что я опять перед вами распинаюсь… — он устало махнул рукой. — Лебовский, у вас есть идеи, почему эта тварь вас не тронула?

— Не имею ни малейшего понятия… — я покачал головой.

— Значит, придется идти на поклон к Забаве Ильиничне, — он вздохнул. — Ну что, Ларошев, вы составите нам компанию или снова решите, что я от вас что-то намеренно скрываю?

— Ну уж нет, Кащеев, теперь вы от меня так просто не отделаетесь! — Ларошев гордо выпрямил спину.

— Ну вот и славно, — Ярослав Львович снова вздохнул и направился к двери.

Сначала я решил, что Забава Ильинична — это кто-то из преподавательского состава университета. Но к моему удивлению, Кащеев свернул на одну из боковых лестниц, потом решительно вышел на улицу и направился к левой части университетского парка. За плотной стеной деревьев обнаружился высокий деревянный забор с простыми воротами, в которые явно заезжали машины. Кащеев махнул рукой, и с той стороны ворот раздался торопливый топот, забренчала цепь и створки ворот разошлись в стороны. Мужичок, открывший ворота, стоял сбоку и жевал кусок колбасы.

— Мне нужна машина, Гриша, — сказал Кащеев. — В Уржатку.

— Козлик на ходу, — ответил мужичок. — Возьмите козлика, Ярослав Львович. Он для тамошних говен самая подходящая машина.

— Ключи давай, — Кащеев кивнул. Мужик живенько скрылся в своей будке и почти сразу выскочил обратно. Бросил Кащееву ключ, тот его ловко поймал. И направился вдоль двух рядов машин к жуткой на вид развалине, зато с очень высоким клиренсом. Машина даже для этих мест выглядела старой. Возможно, когда-то у этого «козлика» была крыша, но теперь от нее остались только две передние стойки. Возможно, поэтому его так и прозвали.

Однако завелся он сразу, мотор фыркнул и заурчал, стоило только Кащееву повернуть ключ в замке зажигания.

Ехали мы молча. Кащеев сосредоточенно крутил баранку. Ларошев иногда касался головы и болезненно морщился. А я просто глазел по сторонам. Уржатка, хм… По словам Йована и Бориса, мародерам в этом месте грозила какая-то страшная расправа. Или не всем мародерам, а только им.

Никаких блок-постов на границе района не было, я бы так вообще не понял, что это место как-то выделяется из всего остального города. Ну, улицы и улицы. Одни дома выглядят в чем-то даже роскошно, кружево резьбы, цветочки на окнах. Другие — сущие развалины, которые проще сжечь и построить заново, чем починить. Ясен пень, мы остановились как раз рядом с именно таким домом. Стоял он как будто слегка наособицу, на самом берегу узкой речки Ушайки. Одним углом практически нависая над водой. Малейший разлив, и крантец домику…

За покосившимся почти черным от старости забором во дворе сидела на ветхом трехногом табурете дремучая старушенция. Она покачивалась и курила трубку. И смотрела прямо на нас, когда мы вошли, будто ждала.

— Ручку позолотить пришел, внучек? — скрипучим голосом сказала она Кащееву и улыбнулась во весь свой беззубый рот. — Али опять будешь на работу звать?

— Так пытался уже, Забава Ильинична, — в тон ей ответил Кащеев. — Помощь нам нужна твоя, вот что.

— Расценки мои ты знаешь, — заявила бабка. — Нет денег — нет помощи.