Страница 14 из 25
– Складским приготовиться.
Это уже им.
Первый склад… второй… третий… четвертый… Стоя рядом с Плешаком, Гаор всё ближе и ближе подвигался к двери, тщетно пытаясь предугадать, что он там получит: фишки, сигареты, или…? Спина-то с задницей не зажили ещё. Сволочь эта как его подставила.
– Пятый, заходи.
Вслед за Плешаком Гаор вошёл в надзирательскую. Густой «казарменный» запах, столы, у стены две солдатские койки, два шкафа, один стол выдвинут, и за ним сидит надзиратель, на столе коробки… с фишками?… списки, рядом стоит открытая большая коробка с сигаретами. Ещё один надзиратель с дубинкой, и возле списков сидит Гархем.
– Пятый склад, господин управляющий! – бодро гаркает Плешак, вытягиваясь в почти правильной стойке.
– Плешак, – удовлетворённо кивает Гархем, – вычетов, замечаний и нарушений не было. Выдавайте. Красная и две белых.
Надзиратель достаёт из большой коробки на полу пачку сигарет, а из маленьких на столе одну красную и две белые фишки. И увидев их, Гаор чуть не ахнул в голос. Он же видел такие. Это игровые фишки из казино! Надо же… Но додумать не успевает.
– Спасибо, господин управляющий, спасибо, господин надзиратель, – благодарит Плешак, осторожно забирая со стола надзирателя сигареты и фишки, и отступает назад и чуть вбок, освобождая место.
Стиснув зубы от предчувствия, Гаор вышел вперёд.
Гархем помолчал, разглядывая его, будто не сразу узнавая.
– Рыжий? – наконец спросил он.
– Да, господин управляющий.
– Так, помню, вычетов не было, замечаний… не предъявлено. «По мягкому» получал, Рыжий?
– Да, господин управляющий.
– Когда и сколько?
– В первый день, господин управляющий, пять, – он запнулся, не зная, как сказать: раз или штук. Иди знай, как надо.
Но сошло.
– Это был вступительный взнос, Рыжий, – улыбнулся Гархем.
Надзиратели дружно заржали.
– А «горячих» получал?
– Да, господин управляющий.
– Сколько?
– Двадцать пять, господин управляющий.
– Надо же, – удивился Гархем, – всего декада и уже по полной. И за что же столько? А, помню. Ночью в спальне шумел, плохие сны видел. Это тебя так лечили или учили? – и, не дожидаясь его ответа, – ну, давай мы посмотрим, как тебя вылечили. Раздевайся, Рыжий.
Непослушными от сдерживаемой дрожи пальцами Гаор расстегнул рубашку. Неужели опять?! Теперь он понял, почему так странно, торцом вперёд развёрнут стол, на углу которого сидит второй надзиратель, поигрывая дубинкой. Это для «мягких» и «горячих» приготовлено.
– Всё снимай, Рыжий, – ворвался в сознание голос Гархема.
Значит, «горячие». Сволочи, сейчас-то за что?
Гаор разделся догола и выпрямился перед ними. Второй надзиратель присвистнул, надзиратель за столом удивлённо покрутил головой, Гархем приподнял брови.
– Повернись, – сказал Гархем.
Гаор молча выполнил приказание. Если на груди и животе у него были отдельные, хоть и большие синяки, тёмно-багровые, но уже начинавшие желтеть по краям, то спина и ягодицы были одним сплошным, даже не багровым, а чёрным синяком.
– Однако… – пробормотал второй надзиратель. – Сколько же тебе отвесили, Рыжий? С двадцати пяти так не бывает.
– Сначала без счёта, господин надзиратель. – равнодушно ответил Гаор.
Ему вдруг стало всё равно. Изобьют – так изобьют. Убьют… тоже по хрену.
– А считал сколько раз? – спросил Гархем.
– Два раза сбивался, господин управляющий.
– И начинал сначала?
– Да, господин управляющий.
– Я не понял, – вдруг сказал надзиратель за столом, – так кто считал?
– Я, господин надзиратель, – ответил Гаор.
Прямо перед ним на стене металлический шкафчик, выкрашенный зелёной краской. В таких обычно держат оружие. Надзирательская смена – три человека, шкаф… как раз на три автомата. Если он не заперт… один шаг, дверцу на себя… Рожки должны быть там же… заряженные, если надзиратели несут службу исправно. Открыть шкаф… взять автомат… рожок… вставить… пистолетов у надзирателей не видно, подбежать и дубинкой по голове не успеют… и с разворота от бедра очередью… нет, нельзя, Плешак не успеет упасть, даже не сообразит… тогда…
– Он бил, а ты считал? – донёсся издалека голос надзирателя.
– Да, господин надзиратель, – бездумно ответил Гаор, мучительно пытаясь сообразить, как обойти очередью Плешака, уж больно неудобно тот стоит.
– Повернись, – сказал Гархем.
Не успел… упустил время, дурак, надо было сразу, а теперь что? Гаор повернулся. И сразу увидел лежащий на столе, под ладонью Гархема, пистолет. Аггел возьми, о нём он не подумал.
– Одевайся.
Гаор поднял с пола трусы и стал одеваться.
– Это известная методика, – говорил Гархем, глядя, как он одевается. – Результаты вы видите.
Гаор оделся и перевёл дыхание. Похоже, обошлось.
– Три белых, – сказал Гархем. – Сигареты первой выдачи.
На столе пачка сигарет, однозарядная маленькая зажигалка и три белых фишки. А пистолета уже нет. Когда успел спрятать, сволочь? Гаор подошёл к столу и взял… паёк или заработок? Как и Плешак отступил на шаг.
– Спасибо, господин управляющий, спасибо, господин надзиратель.
– Правила курения объяснит Старший. Наказание за нарушение двадцать пять «горячих».
И Гархем кивнул, отпуская их.
В коридоре Гаор почувствовал, что волосы у него мокрые от пота. Тяжело дыша, он продрался через толпу, ничего не видя и не слыша, и только в спальне перевёл дыхание. Плешак остался где-то сзади, видно рассказывает о случившемся. Хороший мужик, Плешак, хоть и язык без удержу. Гаор подошёл к своей койке и постоял так, упираясь в неё лбом. Вот аггел, такой шанс упустил. Ведь второго не будет, Гархем, сволочь, просёк его, второго раза ему теперь не дадут. Но чем же он выдал себя? Стоял, где велели, руки держал неподвижно…
– Эй, Рыжий, ты чего? – окликнули его.
– Ничего, – отозвался Гаор, словно просыпаясь.
Он оттолкнулся от койки, запрятал, наконец, пачку в нагрудный карман рубашки, даже не посмотрев сорта, и пошёл к Мастаку отдавать долг. У него оставалась теперь одна белая фишка, на которую в ларьке… вроде карамельку можно купить, или треть сигареты, это если с кем-нибудь в складчину.
К тому времени, как выдача закончилась, Гаор уже совсем успокоился, старательно выкинув из головы мысли о неудавшемся прорыве… вот только куда? Похоже, к смерти. Ну, пристрелил бы он Гархема и тех двоих. А дальше что? С клеймом и в ошейнике ему никуда не уйти. Дальше только одно: ствол под подбородок и нажать на спуск. Нет, хрен вам в белы рученьки и аггелов во все6 дырки! Он ещё поживёт. Стоило матерям его вытаскивать, чтобы он так…? Значит, и думать об этом нечего.
– Рыжий, айда на двор. Там и покурим.
– Айда, – обрадовался он, быстро одеваясь.
На выход, он заметил, надевали комбинезон уже поверх одежды, а сверху ещё куртки и шапки. Он оделся как все и в общей, весело гомонящей толпе пошёл к выходу. Без построения и пересчёта, мимо закрытой уже надзирательской, по лестнице в верхний холл, дверь на двор открыта, и у двери на стуле охранник с автоматом, но выход свободный. Рабы молча, но беспрепятственно проходят мимо охранника, и… чёрное небо и ослепительно белый свет, заливающий бетонный двор.
– Рыжий, из света не выходи, – предупредили Гаора.
Он кивнул, показывая, что слышит, но продолжал стоять неподвижно, запрокинув голову и подставив лицо то ли мокрому снегу, то ли замерзающему дождю. Поганая слякоть поздней осени, когда сверху снег с водой, снизу вода с землёй, что на плацу, что на фронте – нет хуже времени, а он дышит сейчас этой слякотью и надышаться не может.
– Рыжий, очнись, – толкнул его в плечо Полоша.
– Да, – ответил Гаор.
Он перевёл дыхание и огляделся уже по-новому.
На мокром бетоне толпились, бегали и толкались люди в куртках поверх комбинезонов, и он даже не сразу узнавал их. Похоже… похоже на перемену в училище, вдруг понял он. Когда их выпускали с занятий, они тоже вот так носились, даже если до этого были в спортзале или в тренажёрном, даже после строевой подготовки, когда, казалось бы, только лечь и лежать, а они, сдав в цейхгауз учебные винтовки, начинали носиться по коридорам и лестницам, а, если выпускали, то и по саду. И капралы – сержанты-воспитатели – не мешали им. Называлось это «пар сбросить». Так что он на перемене. Всё ясно и понятно.