Сонник Инверсанта

– Димка? – я никак не мог опомниться. – Ни черта не понимаю!…

– Спокойнее, Петруша, спокойнее. Медленно посмотри влево-вправо, а после вновь вернись ко мне. Адаптация к одному-единственному образу обычно происходит быстро.

– Какая еще, на хрен, адаптация!

– А ты уже забыл? Я ведь тебе толковал о матрицировании мира. Ты смотришь вокруг и видишь то, что ГОТОВ увидеть, не более того. Мир – всего лишь одна из интерпретаций мозга, цифровое изображение, поданное на сетчатку глаза, а после переработанное личностным процессором. Цель переработки – оптимизация всего видимого.

– Помню, читал, – с трудом выдавил я из себя. – Любимая теория наркоманов, мечтающих увидеть реальное мироздание.

– Что ж, их можно понять. Тот же псилоцибин усиливает восприятие, а метадон смещает палитру социальных эмоций в область откровенно животного спектра. Хотим мы того или не хотим, но мозг тоже фильтрует реалии по собственному произволу, зачищая от избыточной пестроты и лишнего негатива. Именно так создается угодная нам матрица. – Дмитрий пожал плечами. – Словом, был Звездочет – и сплыл. Лучше, если ты поскорее привыкнешь к подобным инверсиям. Тогда не будешь ахать по поводу экзотических картинок и сбывающихся снов…

– Ешкин кот! – я даже поперхнулся. – Значит, тебе тоже снится здешняя чертовщина?

Он скромно кивнул.

– Иногда бывает, хотя полагаю, что под влиянием наркотиков означенный процесс становится десятикратно опаснее.

– А может получиться так, что весь этот мир, ты, я и чертов Корнелиус привиделись мне в каком-нибудь случайном обмороке?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю! – Дмитрий усмехнулся. – Но как бы то ни было, усвой раз и навсегда: здешние грани более тонкие, нежели в обычном мире. Это во-первых, а во-вторых, для всех окружающих я по-прежнему значусь тайным консультантом двора. Для тебя же я – школьный товарищ, как в старые добрые времена.

– Никак не могу поверить…

– А ты постарайся. Сумеешь включить эту мысль, и в глазах у тебя тотчас прояснится.

Самое интересное, что Павловский снова оказался прав. Стоило мне взглянуть на него, как на прежнего Димку, и седенький Звездочет окончательно исчез.

– Но как? Как это возможно?! – я нервно поежился. Мне казалось: я многое уже повидал, однако нашлось в этом мире нечто, чем можно было меня изумить.

– Откуда мне знать? – Павловский хмыкнул. – Ты ведь тоже принял своего Отсвета, как непреложный факт, вот и со мной смирись. Есть Тень, а есть Отсвет – вот тебе и весь здешний перечень мадридских тайн. Можно, конечно, до последних дней ломать голову над загадками мира, но я, честно говоря, давно уже понял: значительно проще и мудрее принимать мир таким, каков он есть. Небо синее, а планеты круглые – спрашивается, почему? Не знаю. Огонь – горячий, а, черные дыры заглатывают на обед целые галактики, и тоже первопричин никто не знает. То есть, кое-какие предположения есть, но нам от них ни тепло, ни холодно. Атомов информации во Вселенной великое множество, но стоит ли тратить жизнь на то, чтобы собирать их в кошелку?

– Мне плевать на твои атомы! Я хочу знать, почему мы с тобой здесь и почему вместо Звездочета я вижу тебя?

– Насчет того, почему ты здесь, я тебе, кажется, уже объяснял. Что касается меня, то такой уж я человек. Пребывать в нескольких ипостасях всегда казалось мне удобным и интересным.

– Интересно – это факт! – звучно поддакнул Калистратушка.

– Вот-вот, – Павловский кивнул в сторону своего Отсвета. – Это ведь тоже моя ипостась. И замечу – не самая худшая. Или ты своего Осипа по-прежнему принимаешь за постороннее существо?

– Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Слышал записи Адмирала. Кстати, скажи спасибо, – именно я успокоил твоего главного недруга. Он ведь после твоих фокусов в поликлинике всерьез загорелся тебя ликвидировать. Хорошо, хоть неглупый мужик оказался, сумел выслушать меня до конца, а, выслушав, понял, что с тобой лучше дружить.

– Разве они здесь не знакомы с Отсветами?

– Увы, материализация вторичных тел происходит исключительно при перемещении из среды в среду. У аборигенов Отсветов нет, у пришлых они временами появляются.

– То есть?

– Все проще пареной репы. Нырни в какой-нибудь темный пруд и сразу лишишься бездны привычных способностей. Разучишься говорить и дышать, перестанешь передвигаться на своих двоих, да и Тень свою вряд ли рассмотришь. Зато обретешь подобие невесомости и научишься парить.

– Причем здесь пруд?

– Это всего лишь пример, Петенька. Иллюстрация теряемых и приобретаемых возможностей. На Марсе ты бы прыгал как кузнечик, а на Юпитере только лежал бы да устало наблюдал собственный затылок. Даже, перемещаясь за границу, люди что-то теряют или приобретают. Вспомни советское время. Какими глазами мы взирали на супермаркеты и глянцевые журналы! Это тоже была степень свободы, совершенно нам не знакомая. Здесь же мы столкнулись не с чужой страной, а с чужим миром. А потому будь готов к тому, что и постоянная Планка здесь будет несколько иной, а квадрат гипотенузы окажется не равным сумме квадратов катетов. В чем-то этот мир проще, зато появляются зримые человеческие проекции. Короче говоря, радуйся, что материализуется только Отсвет. Могла бы запросто проявиться и Тень, а что это за особь, думаю, нам лучше с тобой не знать.

– Ясное дело! Все Тени – сучье племя! – задиристо буркнул Калистрат, и в голосе его послышались знакомые интонации.

– Мы, Петр, в массе своей имеем то, что хотим. Тщеславие дарит человечеству актеров и художников, жлобские качества – банкиров и миллионеров, лень и косность – наркотики и алкоголизм. Тот, кто не хочет семьи, никогда не вступит в брак, а кому не терпится улизнуть со своей исторической родины, тот рано или поздно сбежит. Не в Израиль, так в Антарктиду. В общем, ты сам, Петр, виноват в том, что скособочил свою карму.

– С чего ты взял?

– А ты вспомни. Что ты делал, к примеру, в том прежнем своем мире? Может быть, славил его? Наслаждался телевидением, пил пиво или ходил на мои сеансы? Нет, Петенька, ты ругательски ругал тот мир. И меня ругал, и своих несчастных пациентов, и президентов с их законами, и экологических вредителей.

– Правильно, потому что природа гибнет, а законы лживы и несправедливы!

Павловский лукаво погрозил мне пальцем.

– Природа, Петенька, всего лишь подчиняется нашим пожеланиям. Да и законы создаются не ангелами небесными, а вполне земными людьми. Уже только поэтому они не могут быть лживыми и несправедливыми. Другое дело, что тебя эти законы не устраивали, как, верно, не устраивал и весь мир в целом. Вот он и выплюнул тебя. Сюда – в государство визирей и мифического Кандидата-Консула.

– Да откуда оно взялось, черт подери?

– Надо думать, ты сам его и выдумал, а, выдумав, воплотил в явь.

– А корректоры? Я ведь сам держал в руках ту коробочку!

– Корректор – тоже один из местных обманов. Своего рода плацебо. Если веришь в него, то способен влиять в какой-то степени и на окружающее.

Брови мои сошлись на переносице, я лихорадочно пытался переварить сказанное Дмитрием.

– Теперь, надо думать, он по достоинству оценит свое прошлое. – Утробно проворчал Калистрат. – А через прошлое более тепло посмотрит и на будущее.

– Не слишком ли он у тебя разговорчив? – буркнул я.

– Не разговорчивее твоего. – Парировал Павловский. Красиво переплетя на колене пальцы, добродушно взглянул на Калистрата. – Да и почему бы ему не поболтать? Все равно речь его слышат лишь те, кому положено.

– А нашу с тобой?

– То же самое. Так что об этом можешь не беспокоиться. Мы можем говорить в присутствии Адмирала Корнелиуса, офицеров и Визирей, но их слух также настроен на свои образы и свои истины. Мы для них вне понимания, а значит, и слышать они ничего не будут. Либо столкнуться с той же тарабарщиной, с какой сталкивался в свое время и ты.

– Тогда почему ты придуривался в прошлой нашей беседе?

– Во-первых, нас записывали сразу несколько магнитофонов, а во-вторых, следовало тебя подготовить. Ты ведь, прости меня, Петенька, никогда особенно не понимал юмора. Там, где следовало просто немного посмеяться, тут же начинал ругать все и вся. А в нашей с тобой ситуации ругаться опасно.